Я со своими сигнальщиками расположился чуть в сторонке, впрочем близко, на расстоянии голосовой связи. У меня свои штабные дела: офицеры просчитывают варианты обстрела тех или иных укреплений, благо, что точные планы всех сооружений сохранились, а турки за время своего хозяйствования не успели провести модернизации крепости. Вообще-то план боя утверждён, но я приказал своим штабным подготовить ещё несколько вариантов. Это не лишнее — это боевая учёба, и офицеры понимают её необходимость.

— Юрий Сергеевич, голубчик, прикажите начать обстрел всей северной стороны. — поворачивается ко мне Суворов

— Понял, действуем строго по плану.

Я подаю знак, и сигнальщики с трёхметровых вышек передают флажками сигналы на батареи. Этот момент мы с командирами особо оговорили: залп будет дан ровно через пять секунд после поднятия флага «К исполнению». Ничего особенного — просто эффектный жест, но эффекты на войне порой важнее эффективности.

Эффект и в самом деле получился ошеломляющий: одновременный выстрел более сотни орудий ужасно ударил по ушам. Я честно заранее предупредил всех окружающих об ожидающемся звуке и предложил закрыть уши и открыть рот, но послушались далеко не все. Вот непослушные сейчас и страдали: они ковырялись к ушах и делали глотательные движения. Даже страшно подумать, каково пришлось бедным османам, в сторону которых и были повёрнуты жерла пушек. Но проблема со звуком мгновение спустя перестала их волновать: взрывы заплясали на брустверах укреплений, а сверху вспыхнули салюты шрапнели — изумительно красивое зрелище, если наблюдать его со стороны. Потом грохнул второй залп, уже не такой слитный, а потом орудия стали бить «по необходимости», то есть тогда и куда в этот момент надо

— Браво молодцы-канониры! — воскликнул Суворов, наблюдая стены Очакова в подзорную трубу.

Посмотреть было на что. Ещё до первого залпа к стенам двинулись колонны солдат с лестницами, связками хвороста, деревянными мостками, похожими на короткие широкие лесенки: штурмующие несли с собой средства для преодоления рвов, канав, волчьих ям. А со стороны осман по приближающимся колоннам огня почти не было: всё снёс удар новейшими снарядами — осколочными и шрапнелью. Иногда очнувшись, рявкала турецкая пушка, и тут же над ней расцветал ватный комочек с быстро гаснущим огоньком внутри. Это специально отряженные для контрбатарейной борьбы орудия принуждали к молчанию своих османских коллег.

Вот наши колонны достигли стен, и почти беспрепятственно хлынули по лестницам вверх. Может быть, кто-то там погибал, кто-то совершал немыслимые подвиги, но отсюда, из штаба, были видны лишь плотные колонны, подходящие к крепости и муравьиные цепочки лезущие наверх.

— Как мы видим господа, первую и вторую линию укреплений мы заняли без видимого труда. — с довольным видом обернулся к нам Суворов — Действуя таким манером мы легко уже к полудню возьмём твердыню, но в сем случае нам придётся вырезать неприятельский гарнизон. Что думаете, господа совет?

— Полагаю, что во исполнение воли Его императорского величества следует приостановить штурм и предложить неприятелю сдачу на почётных условиях. — шагнул вперёд седой генерал.

— Есть ли возражения? — Суворов обвёл глазами присутствующих — Возражений нет? Быть посему. Генерал-майор Иванов, вам поручается склонить к капитуляции коменданта Очакова. Смело обещайте ему свободное возвращение на родину после окончания боевых действий, уважительное отношение во время плена, сохранение личного оружия офицеров и холодного оружия у солдат.

Генерал с небольшой свитой поскакал к воротам крепости, которые сейчас не подвергались атаке. Артиллерийская канонада затихла, войска на поле прекратили движение.

В томительном ожидании прошли три часа. Новости о происходящем в Очакове нам передавали флажным семафором с вершины захваченного бастиона. Как оказалось, турецкие солдаты, испуганные ураганным огнём, от которого было невозможно укрыться, бросились бежать со стен. Их попытались остановить янычары, но лопающаяся над головами шрапнель сильно остудила их пыл.

И вот по дороге среди стоящих войсковых колонн в нашу сторону двинулась процессия под белым флагом. Впереди, на великолепном вороном коне, ехал высокий худощавый турецкий военачальник в роскошном мундире. Следом за ним следовали офицеры его штаба, тоже блистающие орденами, вышивкой и страусовыми перьями. Видя их, Суворов уселся в кресло, генерал и офицеры окружили его.

Процессия приблизилась, турки сошли с коней и двинулись вверх по склону. Перед Суворовым они остановились, а сам Суворов встал.

— Воинское счастье отвернулось от сынов Османа и улыбнулось тебе, благородный враг мой. — на приличном русском языке сказал турецкий генерал — Я, бейлербей-паша Мухаммад Керим, комендант Ачи-кале, избегая напрасного кровопролития принял решение прекратить сопротивление и принять условия почётной капитуляции, что была передана мне твоим голосом, генералом Ивановым. Подтверждаешь ли ты условия почётной капитуляции?

— Я, генерал-лейтенант Суворов Александр Васильевич, командующий отдельным корпусом, принимаю почётную капитуляцию коменданта крепости Очаков и подтверждаю, что все офицеры доблестного очаковского гарнизона сохранят личное оружие, а нижние чины — холодное оружие. По заключению мира вы все вернётесь на свою великую родину, в том я торжественно клянусь.

Последовала довольно продолжительная церемония взаимного представления, после которого был торжественный обед.

В это время часть наших войск возвратилась в лагерь, а часть вошла в Очаков, занимать укрепления, оставляемые турками. Сами же турки выходили из крепости и уже начали разбивать лагерь в удобной долине, километрах в трёх от нас. Раненых турецких солдат и офицеров везли в наши лазареты. Как и обещал начальник медицинской службы отдельной артиллерийской дивизии старший лейтенант, а теперь уже капитан Смирнов, он развернул два десятка лазаретов, чтобы принимать пострадавших при штурме. Наших раненых оказалось не более двух десятков, а вот турок почти восемьсот. Ранения у них были в основном нехорошие — слепые, нанесённые шрапнельными пулями.

Смирнов и его подчинённые-хирурги решительно взялись за дело: вынимали пули, иссекали раздробленную плоть, накладывали шины и гипсовые повязки. Йод расходовался безо всякой экономии, а все операции проводились под наркозом. Это снова мой прогрессорский вклад, который я технично спихнул на здешних лекарей. А что? Светлых голов здесь достаточно, и многим из них хватает простого намёка, чтобы открыть то, что по каким-то причинам не было открыто десятки, а то и сотни лет. А ведь открываются вещи гениальные по своей простоте — те же компрессионно-дистракционные шины Илизарова. Я даже приложил руку и просто вымучил из исследовательской группы металлургов нержавеющую сталь. Медицинские инструменты из неё пока делать нельзя, поскольку не держит заточку, но для того же аппарата Илизарова, для кювет и прочего медицинского инвентаря лучше не придумаешь.

Правда, основная часть нержавейки идёт на изготовление роскошных наборов столовой посуды — нержавейка вдруг стала необыкновенно популярна, а варится она всего на двух заводах в России.

Для раненых турецких воинов работа наших лекарей являет реальную помощь, пример истинного человеколюбия, а для наших медиков, кроме исполнения профессионального долга ещё и приобретение немалого практического опыта.

На торжественном обеде, как и положено, по статусу, находился и я. Командир отдельной артиллерийской дивизии это, я вам скажу, фигура! В военной истории Европы ещё не было столь крупного артиллерийского соединения, к тому же оно в первом же бою проявило свою чудовищную эффективность. Наши и турецкие офицеры прослужили не один год, и за их плечами десятки больших и малых военных кампаний, поэтому все сделали правильный вывод: в этом бою я отдал приказ выставить заградительный огонь, и практически все жертвы со стороны турок можно отнести к разряду несчастных случаев. В самом деле: пытаться ядрами и картечью, бьющими максимум на пятьсот-семьсот метров противостоять пушками бьющим с расстояния в полтора-два километра просто глупо. Османские топчу этого просто не знали, и пытались выполнить свой долг, в заведомо проигрышной ситуации. А остальные, видя печальную судьбу пушкарей, отхлынули из опасной зоны, от воздействия оружия, на которое они ничем не могли ответить. Новую тактику они выработают, но это будет потом. А мы тем временем придумаем новые тактические приёмы.