Луиза обиженно сопит:

— Мне действительно интересно. Я подумала, Юрий Сергеевич, что у Вас есть четыре ученика… Вам нетрудно будет взять меня пятым учеником? Я очень хочу научиться химическим превращениям, и уже мечтаю научиться управлять двигателем.

— Мысль конечно любопытная, но что скажут окружающие, что скажет Ваша матушка?

— Окружающие… Юрий Сергеевич, Вы ведь придумаете, что мне им ответить?

Вот здрасьте! Я же должен придумывать для Луизы оправдания? Легко же она села мне на шею, чувствую, что скоро начнёт погонять.

— По поводу оправданий посоветуйтесь с Натальей Алексеевной. Она наверняка что-то придумает.

— Значит так и поступим!

Так у меня появилась ещё одна головная боль.

По мере создания чертежей я объяснял Луизе назначение каждой детали, и кажется, она что-то понимает. Во всяком случае, на вопросы отвечает очень бойко. Ну что же, пусть девочка развлекается, глядишь, наиграется и охладеет: всё-таки моторы совсем не женское дело.

Москва встретила нас жаркой погодой и пылью. Ветер нёс пыль по улицам, и бросал в лицо.

— Нехорошо будет, ежели таковая погода продержится долго. В таком случае пожаров не избежать. — озабоченно сказал Тимоша — А пожары с таким ветром страшное дело.

— Действительно. Да и пожар в преддверии коронации совсем плохо. — поддержала его Луиза.

Тот короткий разговор я вспомнил, когда был на приёме у московского градоначальника. Градоначальник, вернее генерал-губернатор Москвы, генерал-аншеф князь Михаил Никитич Волконский принял меня в своём дворце. Признаться, мне не понравился ни градоначальник, ни его дом, ни приём, который он мне оказал. Не сказать, чтобы очень старый, шестьдесят два года для аристократа не слишком много, но сильно потрёпанный и какой-то помятый, спесивый и брюзгливый барин — вот кого я увидел перед собой, войдя в приёмную. Тут же меня уколола мысль: ба! Да ведь это екатерининский человек и свою оппозицию он всячески демонстрирует — даже одет не в мундир нового образца, а в роскошный мундир в стиле прошлого царствования, весь покрытый золотом, с генеральскими регалиями, Андреевской лентой и орденами.

— Какие судьбы тебя к нам принесли, полковник? — спесиво отклячив нижнюю губу спросил Волконский.

— Выполнение поручения Его императорского величества.

— И что у тебя за поручение?

— Подготовка к приёму свиты Их императорских величеств. Кроме того, мне поручено оборудовать зрительские места и сцену к постановке оперы «Садко».

— К приёму свиты? Ну-ну… Будешь у нас сортиры устраивать?

— И сортиры тоже. На службе Его императорского величества нет бесчестных поручений.

— Коли так, оборудуй-ка, братец, сортир в моём доме.

— Вынужден отказать, ваша светлость. Инструкции полученные мною не оставляют времени для посторонних дел.

— Что ты себе позволяешь, безродный?

— Ничего, что бы выходило за пределы моих полномочий и дворянской чести.

— Наглец!

— Ваше сиятельство намерено сорвать выполнение императорского поручения?

— С чего ты решил сие?

— Вы сходу принялись оскорблять меня и провоцировать на проявление непокорности, чтобы иметь повод для заключения под стражу. Таким образом, как мне кажется, Вы желаете сорвать важные мероприятия.

— Поди отсюда вон!

Выходя я неплотно закрыл дверь и немножко задержался у неё, делая вид что поправляю портупею. Благодаря этому услышал, как князь ругается матом поминая «злосчастного выблядка» и «голштинского ушлёпка». Эге!!! Да тут пахнет подготовкой к покушению! Тут я вспомнил, что все военные, встреченные в Москве, не носят новых знаков различия, даже те, кто одет в мундиры нового образца. Даже у нижних чинов отсутствовали погоны! А ведь система воинских званий, принятая в Павловском полку одним из первых указов Павла был распространён на всю Армию. Значит это не просто фронда, а нечто гораздо большее.

Добравшись до подворья генерала Иванова, на котором мы остановились, я тут же написал два письма с отчётом о произошедшем и вызвал двоих учеников:

— Вот что братцы: вот вам подорожные до Питера, вот вам письма, которые необходимо передать лично Его величеству. Письма спрячьте так, чтобы их никто не нашел. Вот вам письма, которые тоже вручите Павлу Петровичу и которые можно показать в случае если вас перехватят. О тайном письме даже не заикайтесь: слово и дело государево. Возьмите по два солдата из конвоя, двигайтесь одвуконь разными дорогами.

— А как же быть с Вашей охраной?

— Моя охрана дело второстепенное, двое справятся, и я сам обещаю вести себя осторожнее. Я поручаю вам дело государственной важности. Не подведите, братцы, летите быстрее ветра, но будьте крайне осторожны.

Две тройки всадников умчались, а я задумался: генерал-губернатор Москвы по должности является ещё и командующим войсками расположенными вокруг города, а это весьма солидные силы, которых за глаза хватит для нейтрализации верных присяге полков. Почему Павел не поменял Волконского на верного человека? Скорее всего поверил подлецу на слово. Но неужели никто не сообщил Павлу о зреющем заговоре? Смутно припоминаю, что Павлу в той истории вроде кто-то пытался открыть глаза на происходящее, но Павел заупрямился. Кто может убедить императора перестать валять дурака и жёстко взяться за очистку генералитета и офицерства от заговорщиков? Два имени возникли в моей памяти одновременно: Румянцев и Грейг. Оба умны, решительны, находятся на высших постах своей иерархии. Оба, как мне кажется, искренне радеют за Россию, оба видят, что правление Павла благотворно для страны и для их ведомств. Ну что же, пошлю письма и им. Грейгу даже скорее, поскольку он чисто географически ближе к царю.

Ну что же, пишу ещё два письма. Грейгу о необходимости создания морской пехоты как рода войск, а Румянцеву о создании системы военных округов как полноценной части структуры военного управления государства. То что нужно, а именно о готовящемся путче,посыльные передадут устно. А с утра приступаю к выполнению собственного задания. Найти архитектора для постройки сцены в Кремле оказалось неожиданно легко: Москва город, где идёт активное строительство. По той же причине легко отыскались строители высокой квалификации. Словом, я передал дело в надёжные руки, оставив за собой лишь контрольные функции.

Сам я отправился на московские заводы в поисках места, где мне сделают нефтяной двигатель. Потребный мне заводик нашелся на самой окраине Москвы, неподалёку от Рогожской заставы. На заводе имелась небольшой, но прекрасно оборудованный литейный цех парочка токарных станков по металлу, а главное — там имелись очень толковые рабочие во главе с очень деловитым и знающим мастером, который по совместительству являлся и хозяином завода. С ним, мастером Яковлевым, после осмотра возможностей завода я и завёл разговор.

— Акакий Протасович, Вы знакомы с паровой машиной Ньюкомена?

— Как не знать, знаю.

— Сможете на своём заводе организовать выделку таких машин?

— Отчего же не смочь, Ваше высокоблагородие, смогу, хотя и не без труда.

— Обращайтесь ко мне запросто, без чинов, по имени-отчеству. В чём же трудности, позвольте осведомиться?

— Трудность, Юрий Сергеевич, одна, но весьма великая: не катают в России сталей, чтобы изготовить паровой котёл. Из нашей стали котёл непременно взорвётся, а покупать шведскую или английскую дорого. Дешевле купить готовую машину.

Двое моих учеников сидели рядышком и внимательно слушали наш разговор. За их спинами сидели служанка Луизы — контроль за нравственностью никто не отменял.

— А ежели я представлю Вам чертежи машины из чугуна?

— Не возьмусь, Юрий Сергеевич. Чугун вещь весьма хрупкая, отчего давлением пара его разорвёт, и весьма скоро.

— Это я понимаю, но в машине пар не будет использоваться вовсе.

— Хм… Юрий Сергеевич, давайте начистоту: я премного о Вас наслышан: и об унитазах с канализацией, и о пушках, и наконец, о ваших чудесных бритвах. Сам пользуюсь таковой, подравниваю растительность. Вы исхитрились катать такую тонкую ленту, что меня, как опытного металлиста просто оторопь взяла. Я так полагаю, что Вы действительно что-то эдакое придумали, ну так позвольте ознакомиться с тем что Вы измыслили, тогда я и смогу прямо ответить: смогу ли я сделать сие или не смогу.