— Ну как, Тимоша, нагулялся?

— Нагулялся вашбродь. Вы ета… рубля серебром мне не займёте, а вашбродь?

— Срочно и очень надо?

— Очень. И срочно, да.

— Возьми в шкатулке.

— Ага. Спасибо.

Тимоша быстро метнулся в мою комнату, а оттуда чуть не бегом выскочил за дверь. Чего это он так? Ну да ладно, придёт нужда — сам расскажет. Ждать пришлось недолго. Тимоша нырнул в свою комнатку, переоделся в домашнюю одежду, причесался (Тимоша большой аккуратист) и только после этого подошел ко мне.

— Что-то хочешь сказать?

Тимоша наклонился к самому моему уху:

— Вашбродь, пойдемте, прогуляемся.

— Что случилось? — также шёпотом спросил я — Секретный разговор?

Тимоша молча кивнул. Я так же молча поднялся, накинул на плечи лёгкую куртку и вышел вслед за Тимошей. Мы спустились к реке, и Тимоша, наконец, заговорил.

— Я для чего рубль-то попросил: отдал одному лакею, чтобы он молчал, что видел меня.

— Продолжай.

— Я Вам говорил, что ухаживаю за одной немочкой, она работает в услужении у царскосельского аптекаря. У нас вроде как всё ладно, к свадьбе дело идёт. Я, значитца, как раз к ней на свидания-то и хожу, и сегодня был.

Тимоша надолго замолчал, шевеля губами. Видимо подбирал нужные слова.

— Говори как есть, можно своими словами.

— Значит так вашбродь. Сидели мы с Аннушкой в её каморке, когда пришёл лекарь, что пользует нашу княгиню Наталью. Он с аптекарем заговорил по-немецки, а я немецкого-то и не знаю. А тут Аннушка что-то услышала, и ну плакать! Я ей рот закрыл, молчи, мол! Ушел лекарь, аптекарь тоже к себе ушел, я спрашиваю Аннушку: чего, мол, плачешь? Она и ответствует, что, мол, злодейство учиняется. Лекарь с аптекарем советовались, как лучше некую жонку погубить. Выбирали: то ли сделать так чтобы бедняжка скинула ребёнка и истекла кровью или чтобы разродиться не смогла и оттого померла. Я спрашиваю: о ком, мол, они? Аннушка не знает. А я сам вдруг вспомнил, что третьего дня этот лекарь, как от царевича с женой выходил, злобно этак бормотал навроде как: бранденбургер спатенстиш! И тут у меня в голове как стрельнуло: княгинюшка-то наша как раз родом из германского города Бранденбурга, а спатенстиш по-немецки, я узнавал, значит, заноза. И на сносях наша княгинюшка. Значит, уговариваются против неё, не иначе. А когда я от Аннушки через окно вылезал, напоролся на соседского лакея, который наладился уже поднять шум, Анну опозорить, но я его уговорил погодить, за молчание рубль посулил, пришлось у вас одалживаться.

Я подумал, вертя слова Тимоши и так и сяк. По всему выходит, что Екатерина решила убить непокорную сноху руками врачей. Ну уж нет, старая, злобная, похотливая крыса, уж лучше я тебя убью! Не жить тебе, Катька — это я так решил!

— Тимоша, спасибо за то, что ты сообщил. Теперь забудь о том, что слышал, это уже не твоя, а моя забота. У тебя с Анной всё серьёзно?

— Ото ж!

Вернувшись в комнату, я вынул из шкатулки мешочек с монетами, подаренными императрицей Екатериной, отсчитал из него сто монет и написал расписку-дарственную на имя Тимоши.

— Дарю вам тысячу рублей на свадьбу и обзаведение. Завтра же сделай Анне предложение и завтра же перевози её сюда. Жильё у вас будет, работа найдётся. Всё ли понял?

Тимоша растерянно замер, забормотал:

— Эта, вашбродь, я ж того, не ради того…

— Тебе жениться надо? — оборвал я его страдания — Надо. Вот и женись. А в остальном сочтёмся, как-никак свои люди.

Спустя пару минут я поднялся к Павлу и Наталье, когда они уже готовились спать.

— Ты не можешь подождать до утра? — позевывая, спросил Павел.

— Могу, но не думаю, что вы мне это простите.

— Что такое? — спросила Наталья.

— Ты на днях ссорилась с лейб-акушером?

— Да. Я его заставила сменить дорожный сюртук, умыться и надеть белый халат, как рекомендовал ты.

— Значит всё правда!

И я рассказал Наталье и Павлу о заговоре, который случайно раскрыл Тимоша.

— Нужно наградить твоего человека! — объявил Павел.

— Пока не нужно. Я подарил ему тысячу рублей золотом на свадьбу, а невесту он перевезёт к нам завтра. Нам нужны свидетели.

— Эта награда от тебя! — заспорил Павел.

— Наградишь позже, когда пройдёт время и уляжется шум, а пока нельзя. Юрий в этом случае прав. — пришла мне на помощь Наталья.

Место для засидки на крупную дичь я выбирал долго и тщательно. У меня нет помощников, и реально у меня возможность произвести всего один выстрел. Отсюда сугубая и трегубая тщательность в подготовке выстрела.

Первое дело — боеприпас. Выстрел должен быть по максимально настильной траектории, исходя из этого, я выбрал подкалиберную пулю. Видывал я охотничьи подкалиберные пули — они мне не подходят, поскольку рассчитаны на мощное убойное действие на относительно небольшой дальности. Однако меня расстояние до цели всё-таки очень приличное. Наверное, здесь бы подошли спортивные целевые боеприпасы, предназначенные для стрельбы на большую дальность, но я никогда не видел таких пуль, не знаю их устройства. Зато я видел подкалиберные снаряды для танковой пушки. Не боевые, конечно, а макеты для демонстрации личному составу во время первоначального обучения. Собственно моя пуля представляет собой бронзовый стержень калибром примерно пять миллиметров, длиной семь сантиметров. Спереди пуля остро заточена, сзади имеются проточки, образующие три лопасти оперения. В целом пуля похожа на дротики, которые во время Первой Мировой войны сбрасывали на врага авиаторы. На пулю надета рубашка похожая на катушку от ниток, которая сразу после выстрела разваливается, а сама пуля летит в цель. Заготовки пуль мне сделали на Охтинской фабрике сантехнического оборудования. Вернее так: мне сделали бронзовые стержни с проточками, которые я заточил сам. Это для конспирации, чтобы никто не заподозрил боевого предназначения стержней. Второй проблемой стало изготовление глушителя. Вообще-то глушителем может послужить и простая подушка, поскольку и она замедляет скорость истечения пороховых газов. Я же соорудил деревянный глушитель одноразового действия. Сможет ли он выдержать второй выстрел, не знаю, во всяком случае, опытный образец выдержал два выстрела, но я его всё равно использовал для тренировок как имитатор.

Засидку устроил в красивых кустах ивы, растущих на берегу живописного овражка, по которому протекает ручеёк. За оврагом для меня открывается прекрасный вид на дорогу, по которой часто скачут охотничьи кавалькады, возглавляемые императрицей Екатериной Второй. Я уже изучил здешние порядки. Когда Екатерина изъявляет желание поохотиться, собирается группа сопровождения, одетая в охотничьи костюмы. Многие мужчины вооружены охотничьими ружьями, как и некоторые дамы. Когда кавалькада достигает охотничьих угодий, егеря, стараясь подставить под выстрел, выпускают на неё зверей — оленей, кабанов или кого там захотят убить вельможные охотники. Дорога к охотничьим угодьям пролегает именно здесь, и всегда кавалькаду возглавляет Екатерина. Как я узнал, ей изготовили особое седло, на котором можно ездить и по-женски боком, и по-мужски. Екатерина, соблюдая приличия, садится в седло по-женски, а после выезда в поле, отрывается от кавалькады и перекидывая ногу через круп коня садится уже по-мужски. Так ей больше нравится.

Я выбрал место, где Екатерина практически всегда едет в одиночку, оторвавшись от основной группы охотников метров на пятьдесят — семьдесят. Что для меня как стрелка важно: Екатерина довольно продолжительное время движется прямо на меня, и лишь у оврага поворачивает направо. Место открытое: придорожный кустарник уже вырубили, теперь потихоньку корчуют и на этом месте высаживают что-то декоративное. Впрочем, сейчас лето, жарко, потому кусты не сажают, начнут это делать осенью.

Лежу в засаде уже второй час. Екатерина с утра собиралась на охоту в обществе английского и сардинского послов, но что-то задерживается. Ничего, подожду, у меня не горит. Для всех я сейчас нахожусь на рыбалке, и желающие могут даже увидеть меня — в небольшом озерке, примыкающем к речке, стоит лодка, а в лодке чучело меня, исполненное с большим тщанием и с долей артистизма. Манекен изображает дремлющего человека. Я приучил окружающих, что беспокоить меня на рыбалке нельзя, и вот сейчас это пригодилось. Надеюсь, во время моего террористического акта никто меня не спохватится.