– Слушаю, – официально отозвалась Саша, но самой уже стало интересно: что придумал этот красавчик с «запахом Дутти». Она неохотно опустилась на скамейку и внимательно посмотрела на «проверяющего». А тот сел рядом, помолчал и, неожиданно смутившись, выдавил:

– Я вам скажу: здорово вы сегодня на собрании выступили. Без вранья. Мы сами такими же были. И баловались сильно. У нас рядом с домом частный сектор был. Жила там одна пожилая женщина. Домик старенький, садик маленький, немудреный: пара яблонь да груша. Мы к ней даже никогда в сад не лазили. Да и забор там был из ветхих колышков. Как-то мы с ребятами со Славкиного балкона увидели, что она намыла много стеклянных банок и по колышкам на заборе сушиться развесила. Штук двадцать их было, наверное. Как хозяйка из дома ушла, стали мы с балкона по этим банкам из рогаток стрелять. Зачем – и сам не понимаю. Помню, так нам весело было, интересно: стекло звенит, банки на кусочки разлетаются. Так и стреляли, пока все не перебили. Скоро старушка домой вернулась. Мы на балконе стоим, смотрим, а она вошла во двор, у забора остановилась и колышки пустые трогает. Потом молча в дом ушла. А мне так стыдно стало! До сих пор, как вспомню – жаром обдает.

– И мне стыдно было, – вдруг разоткровенничалась Саша. – Я однажды кукольное платье украла. У своей одноклассницы Нины – она нас, девчонок, к себе в гости пригласила. Семья у нее обеспеченная: квартира большая, в престижном доме. У Нины своя комната была, они ее детской называли. Представляете, в этой детской комнате, в углу, специальная кукольная квартира была оборудована, с мебелью! Кровать, диван, шкаф – все как настоящее. За столиком красивая кукла сидела. И имя у нее тоже красивое было – Элиза. А платьев кукольных в шкафу – целый набор. Я потихоньку одно и стащила: голубое, с кружевом. В коридор выскочила и в портфель засунула. Домой принесла – а оно помятое всё, подол чем-то запачкался. И ведь совершенно ни к чему мне было это платье! У меня и куклы-то такой не было, чтобы в это платье одеть. Я его потом в мусорное ведро выбросила. А мама нашла и ругала меня сильно. Даже собралась платье выстирать и обратно Нине отдать, но потом передумала. Не хотела меня позорить. И так трудно жили: отец болел, мать на двух работах, еще братишка совсем маленький…

– Знаете, а мы тоже трудно жили, – стал вспоминать «проверяющий». – Помню, как впервые в богатый дом попал. Только не к однокласснице, а к девочке одной. Мы и знакомы с ней толком не были, но она мне очень нравилась. Звали ее Наташей. Красивая: волосы черные, волнистые. Тоненькая такая, стройная. Балетом и музыкой занималась. Идет всегда гордо, как королева. Она мимо наших пятиэтажек обычно из музыкальной школы домой возвращалась. Как-то смотрю: Наташа не одна, а с Вовкой Сидоровым из 6-го «Б». Идут и весело о чем-то болтают. Я, конечно, Вовку расспрашивать стал, и он мне рассказал, что его и Наташины родители вместе работают. А главное – у девочки скоро день рождения, куда Вовку с ребятами пригласили. Тут мне больше всего на свете захотелось на этот день рождения попасть. Вовка понял, конечно, о чем я мечтаю, и говорит: «Возьму, если будешь вести себя пристойно». Мол, там все такие крутые да воспитанные будут, не мне чета. Я согласился. Мылся, чистился, лучшую рубашку надел, джинсы новые – как на праздник. Пришли – а там полный дом гостей. Девчонки, ребята незнакомые. Я Наташе букет протянул, а у самого руки дрожат – чуть не выронил. Она улыбнулась, к столу пригласила. А на столе всего полно, такая еда, какой я в жизни не видел. Ну я и стал метать всё подряд… Сижу рядом с Вовкой да ем, в разговоры не вступаю, веду себя пристойно. Только чувствую – требуется мне по неотложной нужде выйти. Я тихонько Вовке на ухо о своей беде шепчу, а он как заорет возмущенно на всю комнату: «Веди себя пристойно! Какой тебе тут сортир?»

Я в коридор выскочил. Дверь открыть не могу, дергаю – без толку. А в комнате хохот стоит. Не помню, как я оттуда выбрался, до дома не добежал. Пришлось под куст завернуть вот в таком скверике.

«Проверяющий» окинул взглядом сквер и засмеялся.

За спиной неожиданно раздался веселый детский смех. Листья зашуршали, и над низкими кустиками солнышком засияла знакомая рыжая макушка.

– Алёша, ты что, подслушивал? – возмутилась Саша.

– Больно надо! Вы сами на весь сквер орете.

– Вот ты какой, Алёша! А меня зовут Владимир Петрович. Я в комитете образования работаю. Сегодня у вас в школе на родительском собрании был.

Алёша опустил голову и тихо спросил:

– Сильно ругались? Я не буду больше…

– Правильно, куда уж больше! Больше и не надо. Ты сейчас домой возвращайся. За маму не беспокойся, я ее обязательно провожу. У нас еще с ней здесь дела важные.

Алёша утвердительно кивнул и пошагал к дому. А Саша улыбнулась про себя: надо же – дела важные! Здрасте – и до свидания! Вот и все дела.

Но женщина не угадала. Еще много раз Владимир с Сашей встречались по важным делам – для разговоров без вранья.

А потом поженились.

В приемной директора многопрофильного колледжа было душно. Маленькая рыжая девушка тоскливо смотрела в окно и горько сожалела о своем приходе в среднее учебное заведение, куда она «по звонку» устраивалась на новую работу – преподавателем литературы.

Еще вчера рыжая Елена Алексеевна (или просто Леночка, как ласково именовали ее друзья и коллеги) была блондинкой, преподавала в университете зарубежную литературу и даже не помышляла о смене трудовой деятельности. В корне изменило ситуацию некое событие, на сухом языке милицейского протокола называемое рукоприкладством. Девушка ударила по лицу проректора по учебной работе Хасбулата Умаровича Идрисова, когда в своем кабинете тот неожиданно набросился на нее с объятиями и поцелуями.

До этого ей никогда и никого бить не приходилось. Более того, улыбчивая Леночка всегда относилась к окружающим очень доброжелательно и в свои двадцать восемь лет была уверена, что все ее любят. А если кто-то и не любит, то просто потому, что с ней незнаком (или знаком недостаточно хорошо). И действительно, девушку везде любили: и в семье, и на работе.

Впрочем, Леночка предполагала, что и Хасбулат Умарович ее любит. По-своему… Но зачем проявлять чувства так дико и грубо?

После рукоприкладства Леночка совершенно не знала, как жить и работать дальше. Она не заплакала (потому что вообще плакала редко, да и поводов не было), а пошла на дружественную кафедру педагогики и психологии за квалифицированной помощью.

Заведующий кафедрой Виктор Михайлович Зубков знал Леночку еще с тех славных времен, когда они вместе играли в стэмовских спектаклях. Тем не менее по отношению к девушке профессор лишнего себе не позволял и всерьез возмутился неджентльменским поведением проректора. Понимал Зубков и то, что в одном учебном заведении с мстительным горцем его молодой коллеге работать теперь не стоит.

Поэтому Виктор Михайлович отправил Леночку погулять, покрутил в руках телефон, полистал истрепанный блокнот и тяжело задумался о том, куда и кому стоит звонить с просьбой о трудоустройстве в середине мая.

От бесплодных размышлений его отвлекло появление старшего товарища – толстого бородатого профессора Краснова.

Заведующий кафедрой всемирной истории Виталий Сергеевич Краснов славился своей любовью к застольям, песням и мату (разумеется, не к тяжелому и примитивному, а к изящному, острому и виртуозному). Любому слову он мог моментально придать неприличный оттенок и смысл и делал это так часто, непринужденно и смешно, что на него давно перестали обижаться. Даже высокое начальство, вызвав профессора на ковер для разноса, на второй минуте разговора начинало фыркать и давиться от смеха, а к концу беседы напрочь забывало о первоначальных карательных намерениях.

Хасбулата Умаровича Краснов не любил и называл его не иначе как ХУИ (полупристойной аббревиатурой из имени, отчества и фамилии проректора). К Леночке же, наоборот, относился с искренней симпатией. Поэтому, кратко и совершенно непечатно охарактеризовав поведение ХУИ, Виталий Сергеевич лишь на минуту задумался и радостно воскликнул: «Есть вариант – Букин!»