Чать, вернувшись с занятий по саперному делу, начал обучать бойцов. Хьен провел одно за другим несколько партсобраний и тоже деятельно включился в подготовку к началу операции.

В один из вечеров он зашел к местным ополченцам, они как раз подводили итоги — их взвод обезвредил уже несколько тысяч мин. Половину взвода составляли женщины, и оттого в доме весь вечер стоял веселый гомон, то и дело раздавался смех.

Стоило Мьет, командирше, заикнуться, что Хьен пришел поднабраться опыта, как поднялся невообразимый шум:

— Вот так дела! Выходит, нынче не мы у солдат, а они у нас учиться должны!

— Не робей, Хьен! Набирайся ума-разума! А ну давай открывай свой блокнот, мы тебе туда прямо все и продиктуем, как с миной обращаться! Только успевай записывать!

Хьен уже знал от Кук, что взвод этот — любимое детище всей волости. Он просидел с ними целый вечер, внимательно слушая, что они говорили. Всех их он давно уже знал и каждого хорошо помнил в лицо. Незнаком ему был лишь один, совсем молоденький и по виду городской паренек. Хьен заметил, что парень этот за весь вечер не проронил ни слова.

— Кто это? — спросил он у Мьет.

— Разве ты не знаешь? Ведь это Линь, брат Кук, он недавно вернулся, — ответила она.

— Линь?!

— Ну да, он самый. Мы его пока не привлекали, ведь он все-таки был в той армии. Но он очень много знает. Особенно про мины. Ты вот поговори с ним, увидишь, он здорово во всем этом разбирается…

Линь сам подошел к Хьену, поздоровался и протянул руку. И от того, что он это сделал просто и естественно, Хьен сразу почувствовал к нему симпатию. Он рассказал ему о неожиданной встрече с тремя марионеточными солдатами на пляже в Тхуанане. Линь выслушал его с нескрываемым удивлением, а потом сказал:

— Знаете, а ведь это как раз те самые, что меня обобрали. В те дни и прикончить запросто могли, а уж о мародерстве и говорить нечего!

Линь пригласил Хьена в комнату, которую они с Кук занимали в том же общежитии, где собирались ополченцы.

— Вот здесь мы с сестрой и живем, — сказал он и предложил Хьену единственный стул.

— Линь, — начал Хьен, усаживаясь, — крайне необходимо выяснить особенности расположения минных полей, виды всевозможных «ловушек» и «ключей» к ним… Можешь ты в этом помочь?

— Могу, — быстро ответил Линь. — Уже после училища я свел знакомство с одним из младших офицеров секретного отдела в Диньконгчанге. Мне удалось разжиться у него кое-какими сведениями о минах. — Линь улыбнулся. — Да и вообще много чего интересного удалось узнать. Ведь весь тот год в училище я был самым усердным курсантом. Их преподаватели просто нахвалиться на меня не могли.

— Ты ведь раньше был на подпольной работе в городе, в самом Куангчи. Об этом нашему командованию должно быть известно. И тот же Хонг, к примеру, мог бы это подтвердить, как тебе кажется?

— Конечно, — ответил Линь после минутного раздумья. — Но мне хочется показать себя в деле, а не бумажкой прикрыться. Когда я только вернулся, Кук велела мне почаще бывать у дядюшки Зи. Знаете его? Это староста деревни Чунг. Так вот, беседы с ним оказались для меня очень полезны.

— Да, я его помню. Ну и какие же он давал тебе советы?

— Нет, не подумайте, он мне советов вообще никаких не давал, просто рассказывал кое-что. Многое из того, что еще во мне только смутно бродило, после наших бесед как-то сразу прояснилось. Знаете, наверное, как это бывает. Встретится вам такой человек, вроде и обыкновенный совсем, а жизнь его сама по себе может служить подтверждением некоей истины. После встреч с ним я поверил в себя, и мне еще сильнее захотелось непременно сделать что-то полезное. Я попросился к нашим ополченцам, буду идти впереди, мины искать. Я чувствую, что смогу!

— Но это очень опасное дело! А что Кук говорит?

— Говорит, ступай, только будь осторожен. И еще она говорит, что я должен следить за собой, как бы у меня не выработалась психология героя-одиночки!

— Считай, что твоя сестра все верно тебе сказала. Ну а сейчас давай-ка вернемся к нашему разговору о минах…

Три взвода К-1 и взвод местных ополченцев приступили к разбивке минного поля на квадраты и прокладыванию троп. В зоне саперных работ царила напряженная тишина. Над Срединной деревней взвился прямоугольный красный флажок. Разноцветными треугольными флажками был обнесен весь район работ, а синим, красным и белым отмечены место сбора, отдыха и пункт первой помощи. Изредка тишину нарушало слабое гудение миноискателей, но тут же и этот звук пропадал.

Хьен наблюдал за работой одной из групп.

Предельно напряженной, кропотливой и трудной, помимо того что опасной — тут уж смерть буквально подстерегала на каждом шагу, — была эта работа. К тому же на всю роту приходилось не так уж много миноискателей — всего десять штук, работавших на польских батарейках. А ведь нужно было проверить каждый квадратный метр земли. Здесь требовалась предельная собранность, недюжинная выдержка, мужество.

К исходу восемнадцатого дня четыре пятых земель Срединной деревни, вот уже около трех лет пустовавших, выглядели совсем по-иному. Следы солдатских башмаков, взрыхленная почва, ряды флажков, обозначивших проходы, — все это были свежие, только-только появившиеся на этой земле признаки возрождающейся жизни.

Очень помогли опыт и знания Линя. Именно он нашел «ключ» к разгадке шифра минного поля. И теперь каждый день ровно в полдень в песчаных дюнах на Западной деревне раздавался сильный взрыв — туда сносили все найденные мины.

День за днем выздоравливала, очищалась земля.

Хьен и его бойцы продвигались все глубже и глубже внутрь этого таинственного, недоступного ранее мирка. Там над заброшенной деревней, когда-то многолюдной и шумной, стлалось мертвое безмолвие. Дикие травы росли и умирали, наслаивающиеся пласты перегноя питали другие, свежие, только недавно поднявшиеся и густые, и всюду, куда ни глянь — в развалинах домов, на бывших верандах, в разбросанных повсюду забытых корзинках, в прорехах готовых вот-вот обвалиться крыш, — прорастали бобы, арахис, кунжут, выбрасывал кверху метелки рис… И все это буйство сорных трав, колючек, дикого тростника вперемешку с метелками риса и побегами арахиса усиливало впечатление хаоса. На дне многочисленных затоплен-пых воронок стояла зловонная жижа, а зеленые заросли сверху казались настолько густыми, что только самому богатому воображению под силу было представить, что некогда здесь было человеческое жилье…

В густых, непроницаемых зарослях лиан изредка можно было заметить невесть как попавший сюда оторванный рукав рубахи или плетеную крышку от корзины, в смрадных лужах плавал то солдатский башмак, то дамская босоножка. На колючках болтались обрывки солдатской формы, превратившиеся в осклизлую ветошь: зеленой — наших бойцов, и пятнистой — марионеточных солдат. И то в одном месте, то в другом натыкались на останки людей и животных.

В глубине деревни, совсем рядом с прежним домом матушки Эм, когда-то стоял кирпичный дом. Он был снесен танком, и теперь от него остались одни руины. Но, но-видимому, когда все это произошло, за домом, вернее, за живой изгородью из кустарника тетау — нынче он разросся чуть не в целую рощу, — прятались в засаде наши бойцы. После того как танк подмял дом, они подорвали его, танк загорелся и упал в пруд. Там он и остался лежать.

Сейчас над всем этим царила немая тишина. Заросли дикого тростника заслонили руины домов. Патина времени прикрывала раны прошлых лет. Единственными живыми существами в разоренной, заброшенной деревне оставались крысы. Эти твари умудрялись проникнуть в любую щель, которую приоткрывала им война.

Из недр подбитого тапка на башню, густо облепив ее, высыпало целое полчище крыс. Страха эта нечисть не ведала, сидела не шевелясь, не сводя с саперов мутных злых глазок.

Один из бойцов миноискателем разогнал крыс, забрался на танк и заглянул внутрь. В нос ударил смрад гнилых вод, мусора, на поверхности черной жижи, заполнявшей танк, плавали крысы, покачивалась перевернутая каска, в которой тоже сидели жмущиеся друг к другу твари. На боку каски виднелась полоска и буквы «UR». В самой же каске, под крысами, что-то белело. Приглядевшись, боец разглядел человеческий череп. Принадлежал ли он какому-нибудь американцу или же вьетнамскому марионеточному солдату из тех «панцирных жилетов», что сидели обычно на этих танках, — кто знает… Так и покачивался он, издавая глухое клацанье, среди грязной зловонной жижи, среди крыс, навеки пристегнутый ремнем к облепленной тиной каске, в бронированном гробу…