— …Едут!
Стоило раздаться этому кличу, как деревенские улицы и проулки заполнялись людьми. Теперь над деревнями уже не висел, как прежде, запах пороха, и большинство троп было очищено от травы. Здесь ждали — ждали близких, родных и знакомых, томительное и долгое ожидание многих лет, ставшее уделом здешних семей, все чаще и чаще вознаграждалось, стирая в памяти горечь разлуки. Но возвращение было лишь началом. Не сразу, но все же собирались наконец семья за семьей люди под одной крышей. Однако тут же оказывалось, что само по себе возвращение не может разрешить всех проблем. Жизнь шла вперед, ни на минуту не останавливаясь, и рождала все новые и новые проблемы.
Вслед за криком То услышала на улице топот бегущих ног и украдкой взглянула на свою учительницу, которая тоже оставалась в классе. На лице учительницы ясно было написано нетерпение — ее жених песколько лет прожил в одной из южных провинций и обещал вот-вот вернуться.
— Ладно, хватит с тебя, ступай домой. — Опа махнула То рукой и выбежала на улицу.
То выскочила за ней следом. Пусть учительница встречает своего жениха, ей, То, тоже есть кого встретить — ведь должна вернуться Оу. То и знать не знала, какая из себя Оу, но успела заочно крепко полюбить ее, ведь не проходило и дня, чтобы матушка Эм о ней не вспомнила. То ждала Оу точно с таким же нетерпением.
Майское небо было голубым и безбрежным, стоял зной, вокруг широко раскинулись под жарким медно-красным маревом земли Куангчи. В стороне Западной деревни, поближе к большаку, соединяющему дорогу номер один с шоссе, ведущим к Кыавьету, темнела «железка» — темно-серые, голые и беззащитные под жаркими лучами солнца строения.
То, зажав под мышкой сумку с книжками, затесалась в толпу взрослых. Утирая рукавом капавший со лба пот, она неотрывно смотрела в сторону «железки» — там показались маленькие, похожие издали на спичечные коробки машины с возвращающимися беженцами.
— То! Ты куда?! — услышала она окрик тетушки Кхой и, оглянувшись, увидела, что Кхой бежит за ней. То поскорее припустила к Западной деревне, не обращая никакого внимания на этот зов, а Кхой продолжала звать ее, срывая голос чуть не до хрипоты.
Наконец ей все же удалось догнать девочку и схватить се за руку.
— Мама за тобой приехала, ждет тебя у нас дома! — запыхавшись, сообщила опа, радостно и в то же время как будто бы с завистью глядя на девочку.
Ей понадобилось повторить эту новость несколько раз, прежде чем То поняла ее. Глаза девочки от удивления стали круглыми.
— Моя мама?
— Да, да, твоя мама, та самая, что тебя на свет родила! Ну, поняла наконец?
— За мной приехала?
— За тобой, за тобой, за кем же еще!
Девочка, казалось, все еще никак не могла этого осознать, лицо ее выражало полное недоумение, потом она вдруг на глазах сделалась белой как мел. Что-то повое, непонятное врывалось в ее жизнь. Мама! То непроизвольно провела пыльным рукавом по лицу — на рукаве осталась темная мокрая полоса от слез.
А толпа людей вокруг торопилась, бежала, текла к околице Западной деревни встречать прибывших. Одна за другой накатывались эти людские волны, поднимая пыль, застилавшую от глаз дорогу. Какой-то мужчина в голубой рубашке и коричневых шортах на бегу чуть не сбил То с ног. Лицо его было похоже на маску — такое застыло на нем напряжение.
Кхой с силой подтолкнула девочку в спину:
— Ну же, ну, беги домой!
А сама, едва договорив, тотчас сорвалась с места и бросилась следом за другими.
— Едут! Едут! — громко закричала она и скрылась в тучах пыли среди бегущей толпы.
За околицей Западной деревни, позади заброшенного мертвого поля, заросшего колючими травами и неприметными дикими цветами, оживала «железка» — едут!
— Едут!.. — Радостные крики неслись теперь со всех сторон.
Солнце обжигало точно огнем. То, пошатываясь как пьяная, медленно двинулась вслед за остальными среди клубов поднимающейся вверх густой пыли, шаг ее постепенно ускорялся, и вот она уже, не отставая от других, бежала туда же, к «железке».
* * *
«ЗИЛ», до отказа забитый людьми — все из Чьеуфонга или Золиня, — а вместе с ним и другие машины, выехавшие с беженцами в то утро из Хюэ, подошли к перекрестку, где был поворот к бывшей американской складской зоне и протестантскому центру помощи беженцам. Именно это место крестьяне из Чьеуфу, да и вся округа, привыкли называть «железкой». Две машины — там ехали только жители Чьеуфу — свернули.
Оу и Линь спрыгнули у перекрестка. Женщина из Золиня подала Линю из кузова чемодан и узел Оу.
— Ну, счастья вам, ребятки, — сказала она. — Не забывайте меня!
— Ой, мы ведь даже не знаем, как вас зовут?! — спохватившись, крикнула Оу, но «ЗИЛ», полный пестрых тюков и всевозможного скарба, уже заурчал мотором и тронулся.
Линь подал Оу узел.
— Отдай-ка мне лучше чемодан, — попросила Оу, — он очень тяжелый!
— Успокойся, этот узел тебе скоро таким же покажется! Как пойдем? — спросил Линь.
— Давай напрямик, через поля Западной деревни, потому что через склады намного дальше.
— Зато там дорога, по ней идти легче. Ну да ладно, пусть будет, как ты хочешь.
И они пошли полем. Зной, ни ветерка, одни только обжигающие солнечные лучи. Тут и там заплатами на огромном раздолье заброшенных темных полей выделяются рыжие клочки — делянки созревшего риса. Стоят редкие вековые деревья, давным-давно уже высохшие, голые и темные стволы и ветви их словно резцом высечены на фоне мертвого мрачноватого пейзажа.
Уже совсем скоро Оу поняла, как прав был Линь. Узел, до этого казавшийся совсем легким, теперь, словно чугунный, оттягивал руки.
— А тебе, — с улыбкой повернулся Линь к Оу, — наверное, хочется вприпрыжку припуститься домой, да проклятый узел не дает. Дай-ка сюда, я понесу.
— Вот еще. — Оу остановилась, заглядевшись на бродившего вдалеке одинокого буйвола. — С тебя достаточно и чемодана со швейной машинкой! И вообще, если б не я, тебе по пришлось бы таскаться с вещами. Сунул руки в карманы и пошел!
Линь саркастически рассмеялся:
— Может, прикажешь благодарить мародеров, что меня дочиста обобрали? Хотя, честно говоря, я рад, что из прошлого барахла у меня ничего не осталось. И вообще, если б не ты, не наша встреча, я бы, наверное, так и не набрался храбрости вернуться домой.
Оу, все еще рассеянно следившая за бродившим по полю буйволом, вдруг воскликнула:
— Господи, была бы у меня «хонда», так и полетела бы сейчас домой! Смотри, уже наше село видно: вот Западная, Нижняя, а вон и Срединная. Видишь, там, где больше всего зелени? Интересно, что мама сейчас делает?
— Спокойнее, спокойнее. Все равно через каких-нибудь полчаса там будем, и ты увидишь наконец свою маму. Вот уж всласть наплачетесь!
— Слушай, как ты думаешь, простит ту женщину из Золиня ее муж или пет? А вдруг возьмет и прогонит?
— Что гадать? Будем надеяться, что все будет хорошо…
— Милый, да ты не о себе ли опять задумался? Держись молодцом и ничего не бойся. Кто же не знает, что ты еще со школы был в Куангчи на подпольной работе! Я просто уверена — у нас никто и не вспомнит, что ты оказался в солдатах.
— И все же та бумага, которая у меня в кармане, — это свидетельство об освобождении. И совсем скоро мне придется предъявить нашим властям не что-то иное, а именно ее…
— Я слышала, что сейчас председателем Кук…
— Кук… Она-то наверняка ничего не знает. Ты просто представить не можешь, какого труда ей стоило меня на ноги поставить! Я все время носил с собой ее фото…
— Ничего, вот-вот и саму ее увидишь!
— Ага… Интересно, что она сейчас делает? Я прямо как ты, будь у меня крылья или «хонда», так бы и полетел туда. Наверняка прослезится. Хотя нет, она у нас выдержанная!
Линь повернулся и встретился с большими, повлажневшими глазами Оу. Ей вдруг вспомнилась та ночь, когда уходили всем селом. Бомбежка, ее, Оу, собственная глупость — оставить мать и броситься на поиски буйволенка, кричащего в поле… Буйволенок-то обрадовался, когда она его нашла, она до сих пор помнит, какие удивленные были у него глаза и как он сунул голову ей под мышку, а потом принялся вылизывать ее ладони. Куда подевалась буйволица, так и осталось неизвестным, буйволенок оказался один посреди целого стада сбившихся в кучу буйволов, насмерть перепуганных обстрелом и бомбежкой, рядом лежали убитые животные. А с самолетов-разведчиков сбрасывали новые и новые осветительные ракеты, ухали бомбы, горели поля и деревни… Оу стоило большого труда разогнать это оцепеневшее от страха стадо, заставить буйволов идти. Но они тут же останавливались, снова сбивались в кучу и цепенели… Оу, плача, боясь, что они погибнут, пыталась разогнать их в разные стороны и гнала все дальше и дальше…
