Он посмотрел на человека с винтовкой — по Новому мосту под фонарями прохаживался часовой, солдат армии Освобождения, — и сердце у него ушло в пятки. Вот уже почти месяц прошел с тех пор, как ему удалось бежать. В одну из ночей на переходе в Куангчи он вместе с другими пленными оказался в разбомбленной пагоде. Прикинувшись, что у него заболел живот, он попросился выйти справить нужду. Часовой, побоявшись, что он того и гляди осквернит пагоду, позволил ему выйти. Первый раз он вернулся и улегся спать, но поближе к рассвету сбежал. Он скитался много дней по лесу, прятался в заброшенных постройках, пока наконец ему удалось вернуться в город. И тут его почему-то больше всего поразил именно часовой с винтовкой на мосту Чангтиен, и точно так же, как сейчас, упало сердце. Но тогда у него хотя бы сохранялась еще какая-то дикая, слепая уверенность в том, что пусть будет сдан даже сам Сайгон, но Четвертая зона — плодородная долина по ту сторону Девяти Драконов[17] и Кантхо, который он привык любовно называть «Западной столицей», никогда не будут потеряны.

А сейчас, куда податься сейчас? На что надеяться? Может, настал момент воспользоваться наконец, как простой веревкой, этим шарфом, который завязан вокруг шеи? Но в страхе смерти, как утопающий хватается за соломинку, он рад был любой возможности и поверил хозяевам кафе, «красным снаружи, голубеньким внутри», тем, кто смирился с новым строем, но не утратил надежды на возвращение старого. Ненадежная, слабая это была опора, но ежели и ее лишиться, превратишься в одинокого затравленного волка, который боится даже собственной тени, ему и смерть покажется избавлением. Он жалел об одном — что уезжает, так и не взглянув напоследок на свой дом где некогда он провел столь счастливые дни с красавицей женой и любимым сыном.

Небольшая джонка, выскользнув из темноты, пристала к берегу прямо около него, и он с горечью и облегчением шагнул в нее, кивком головы поздоровавшись с молодым лодочником.

— Простите, вы какой номер ждете? — приглушенным голосом спросил парень.

Майор ответил.

Джонка под номером 9033-икс, которая должна была отвезти его в К., местечко в горах за усыпальницей Минь Манга[18], ничем не отличалась от других стоявших здесь лодок. Команда ее состояла из трех крепких парней, один из них и подвел ее к берегу; на лодке был деревянный навес и маленький, не больше клетки для птиц, алтарь предков, пристроенный за брусом рулевого весла. Хозяин кафе предупредил, что у лодочника есть настоящее, а не фальшивое разрешение на порубку и перевозку леса.

— Ну как, братья по оружию, недоразумений не было? — весело спросил майор, угощая парней сигаретами.

— Да нет, — ответил самый высокий, — забирайтесь под навес, отдыхайте. Мы хотим отойти прямо сейчас, не дожидаясь комендантского часа.

— Мне тоже сдается, что так будет лучше. Скажите только, где мой кольт?

— Здесь, — ответил высокий, — он у меня, буду охранять вас в пути.

Непривычный северный говорок и лицо высокого парня, чем-то неуловимо знакомое — он успел разглядеть его, когда лодка отходила от берега, в отбрасываемом на воду свете лампиона, — насторожили майора. «Вуду охранять вас в пути», — снова послышалось ему, и буквально в эту минуту память подсказала ему: высокий парень — тот самый раненый «вьетконг», который вел Шиня через двор школы в Тхуанане, где майор вместе с другими пленными ожидал переброски в Куангчи.

Сомнений быть не могло, он оказался в ловушке. Решение бежать пришло молниеносно. Стрелой метнулся он к борту, выбросив сжатый кулак прямо в лицо высокому парню. Тот успел подставить майору подножку. Майор растянулся на дне лодки, уткнувшись лицом в настил, но успел подняться и уже отрывал чью-то руку, крепко ухватившую его за концы шарфа, когда получил от высокого первый сокрушительный удар в челюсть. Тут же последовал второй — в переносицу, так что искры из глаз посыпались. Майор упал.

Джонка под номером 9033-икс спокойно двинулась вверх по течению Ароматной и стала у пристани — той самой, что несколько дней тому назад расчистили бойцы из роты Хьена, чтобы было где искупаться и постирать. Здесь от реки было ближе всего до гарнизона.

В свете лампиона, стоявшего на пристани, Хьен внимательно разглядывал лицо пленного, которого бойцы выводили из лодки. Неожиданно ему показалось, что он обнаруживает какие-то черты сходства с мальчиком, но он отогнал от себя эту мысль.

После того мощного удара, которым он уложил в лодке майора, всю ночь болела недавно зажившая рана на руке. Не дождавшись рассвета, Хьен встал и пошел в дальний конец флигеля, где в одной из пустых комнат был заперт пленный. Хьен несколько раз прошелся перед дверьми, а потом, повинуясь какому-то безотчетному чувству, направился в комнату к Тхангу. Под солдатским москит-ником сладко спал Шинь. Хьен смотрел на лицо спящего мальчика, а в памяти упорно всплывало лицо пленного. Что, если и в самом деле человек, запертый через несколько комнат отсюда, отец мальчика? Хьена вдруг ошеломило поразительное сходство — тот же рисунок тонких, с опущенными уголками губ…

Майор тоже не сомкнул за ночь глаз. Как он был зол на себя! Простительно ли такому, как он, старому, обстрелянному волку, попадать в подобные ловушки! Нет, слишком уж он доверился «своим» людям. Никому нельзя верить. Но отчего в последнее время он только и делал, что совершал одну ошибку за другой? Запас веры в себя иссяк. Он чувствовал себя медузой, выброшенной на песок под палящим солнцем.

Майор резким рывком поднялся и, сцепив за спиной руки, зашагал по комнате. В памяти одно за другим всплывали лица некогда близких, преданных ему людей. Если б была возможность вернуться в кафе, он с наслаждением перерезал бы глотку его хозяевам — толстяку и его костлявой женушке, так подло его предавшим. Да и с первой своей женой тоже не преминул бы поквитаться. Пропади оно все пропадом!

Он снова нервно забегал по комнате и вдруг замер у окна — сквозь щели жалюзи в свете еще горевших фонарей он увидел приближающегося к флигелю вчерашнего высокого «вьетконга». С ненавистью смотрел майор на его юное лицо и высокую фигуру. «Неужели и моей жизни, и роду моему суждено прекратиться от руки этого сосунка? — с горечью думал он. — И я, и мой сын сейчас в его власти!»

Он метался так до самого рассвета. Утром молодой боец принес ему завтрак и отвел в одну из комнат флигеля. Малорослый «вьетконг»-санитар, который вел Шипя за руку во дворе приемника пленных в Тхуанан — майор его хорошо запомнил и потому сразу узнал, — чем-то смазал ему припухшую ссадину под глазом. Потом его отвели в соседнюю комнату, где за столом поджидал «сосунок». Майор поспешил поздороваться, наклонив голову и ссутулив плечи.

— Садитесь, — тихо сказал тот и показал на табуретку, стоявшую у стены.

Едва майор опустился на низкий табурет, как в комнату снова вошел санинструктор, за руку он держал Шипя.

Мальчик, ни о чем не подозревая, тащил за собой на бинте железную катушку. Он дошел до середины комнаты и уже хотел было повернуться и уйти, но тут заметил человека, чем-то очень знакомого, шею которого обматывал шарф его отца. Майор же побледнел и замер. Вот он, конец, очная ставка с самой судьбой. Мальчик увидел, как человек вскочил с табурета и, тяжело дыша, прислонился спиной к стене. Высокая крепкая фигура, припухшее усталое лицо, под глазом смешно намазано красным — мальчик продолжал с интересом разглядывать его. Почему на нем отцовский шарф? Ах, ведь это же он, его папа, кто же еще! И он с криком «папа!» бросился к мужчине и крепко обхватил его обеими руками.

Любые уловки оказались бы теперь тщетны, и волчий взгляд смягчился, скользнув вниз, на фигурку ребенка.

— Это действительно ваш сын? — услышал он вопрос и, подняв голову, был удивлен, не найдя ни тени торжества на лице только что снова одержавшего над ним верх «вьетконга», наоборот — лицо это выглядело скорее печальным. Молодой военный, отодвинув стул, встал и вместе с санинструктором вышел из комнаты.