Громадин снова смотрел на этого простого мужичка, на долю которого выпала такая нелегкая судьба, и не знал что сказать. Сергий тоже молчал. Только Тимофей тихонько плакал, размазывая слезы по щекам. Заметив его слезы, Гена погладил его по голове.

— Не плачь, сынок. Я хоть знаю, что жив сынок мой, кому и похуже пришлось!

Тимофей отдернул голову от его руки и вышел из кухни. Илья встал, чтобы отправиться за ним, но Сергий его остановил.

— Не надо, пусть один пока побудет. Нету у него к нам еще привязанности, только хуже сделаем. Совсем закроется.

Илья согласился со священником и снова сел за стол. Тяжелое молчание повисло на кухне. Никто не решался его нарушать, никто не знал, что сказать. Затянувшееся молчание нарушил Геннадий.

— У меня буханка старая есть. Без документов, но на ходу. Да и документы не самая ваша большая беда будет. Коли возьмёте — отдам.

— Зачем? Зачем тебе все это делать для нас? — подозрения продолжали терзать Громадина.

— Не хочу! Не могу чтобы сволочи эти детей… — голос Геннадия сорвался. — Не отдам больше никого! Не могу себе простить сына, а теперь и паренька этого им заложить? Они я не знаю, что там с ними вытворяют, но как вспомню голос сына, так понимаю — ничего хорошего. Чем могу — помогу, а там будь что будет. Вы сами-то зачем в это влезли? А? Ты, вон, вообще мент, а все туда же!

Илья поперхнулся словами. Зачем он это делает лучше и не рассказывать. Сам еще не понял. Но планы, как можно использовать Тимофея, совесть Ильи не облегчали. Опять всех своей меркой меряет? А какой еще мерять? Другой у него нет. Илья наступил на горло своим сомнениям.

— Извини, Гена. Сам понимаешь, ситуация такая, что тени своей сторониться будешь.

— Понимаю, как не понять. Повезло вам, что я на дворе был, заметил. И из города тоже ловко ушли. Ты сам не из этих? Со способностями?

— Нет. По этой части у нас батюшка.

— Да? И чем вас Бог наградил? — заинтересовался Геннадий.

— Благословляю немного. Совсем чуть-чуть. Даже импланта не ставили, только под надзор. Да и получается плоховато и результат не особо.

— Так и слава Богу! А то и вам башку бы продырявили.

— Бог отвел.

Но Илью интересовал другой вопрос, который он не преминул задать:

— Постой, Гена, ты про другие случаи знаешь? Такие как у тебя с сыном?

— Знаю два, а сколько их на самом деле… У приятеля моего кума так забрали. Но тот уж взрослый был мужик, никаких бумажек подписывать не давали. Семье только сказал, что не вернется больше, выходи, мол, жена за другого, нечего одной сидеть. И в детском доме девчушку увезли, точно так же, с отрядом, автоматами и столичными гостями. Там тем более никто не спрашивал. Какие у сироток заступники? Корки сунули, бумажки какие-то дали и пока.

Илья задумался. Ни про что подобное он не слышал. Он знал, что многие спецы сами идут на госслужбу, но про такое не слышал. Теперь он думал, насколько добровольная эта госслужба. И мысли эти ему не нравились.

— Пойду Тимофея проведаю. — сказал Илья.

— Давай лучше я? Я с детьми постоянно в контакте, да и сын был у меня… — вызвался Гена.

— Да иди, он меня на несколько часов больше знает, чем тебя. — позволил Илья, Сергий промолчал.

Геннадий вышел из кухни.

— Ну, что думаешь, служитель культа? Как тебе история, впечатляет?

— Да уж конечно, молодцы твои коллеги!

— Они мне не коллеги. Это или ГэБисты или еще кто. — Илье стало обидно.

— Не серчай. В себя никак не приду. А Гена в одном прав. Никак нам нельзя допустить, чтобы мальчик к ним в руки попал. Если уж они такие вещи вытворяют, то непонятно, что они с его способностями сделают.

— Согласен. Только, что делать все равно неясно. По лесам прятаться? В горы залезть? Один черт найдут. Не через год, значит через два!

— Значит будем прятаться.

— Будем. Пока что будем. Но выход из этого искать надо.

Вернулся Гена вместе с Тимофеем, слезы у него уже высохли.

— А вы знали, что парень-то не немой? — удивленно сказал Геннадий.

Сергий с Ильей уставились на него.

— Шучу. Понял, не до шуток вам сейчас. Давайте, умывайтесь, чего вам там еще надо делайте, а я пока спальные места вам приготовлю. Утром будем решать чего дальше делать.

Гена постелил им в пристройке. Там была кровать, диван и еще он поставил раскладушку. Не сговариваясь Сергий и Илья отдали кровать мальчишке. Каждый предложил другому диван, но Илья убедил Сергия лечь на него самому. Никаких обсуждений устраивать они не стали. Все слишком устали и быстро уснули. Но Илья не забыл положить рядом собой пистолет.

Илью разбудил звук всхлипываний. Как бывает после глубокого сна, он не сразу понял причину своего пробуждения, а когда понял, сел на своей раскладушке, издав скрип. Всхлипывания притихли. Илья прислушался и понял, что это Тимофей. Громадин слез с раскладушки и подошел к мальчику.

— Эй, дружище, ты чего? — как можно более ласково спросил Илья.

Мальчик не отвечал, но понял, что скрыть свой плач ему не удалось и сдерживаться перестал. Илья совершенно не умел обращаться с детьми, он с надеждой посмотрел на священника, но тот крепко спал. Он неуклюже погладил Тимофея по голове.

— Ты это, не переживай так сильно. Мы придумаем как тебя обезопасить. Мы тебя не бросим.

Мальчик поднял лицо от подушки, пристально посмотрел в лицо Ильи, как будто хотел прочесть в нем истину. Сел на кровати, завернулся в одеяло, продолжая смотреть на Громадина. Выражение его лица словно говорило, что он сейчас решает что-то для себя про Илью.

— Знаете, Илья, мне надо вам кое-что рассказать. Если мы действительно будем вместе, то мне нельзя от вас это скрывать. — голос Тимофея подрагивал после слез, но звучал уверенно и твердо. А главное — никакого просторечного говора. Илья ободряюще кивнул. — Я жил не в общине… Вернее, не все время в общине. Я пришел туда десять месяцев назад, в сентябре. Настоятель очень мне помог, он научил меня как говорить с незнакомыми людьми, придумал план если меня найдут. Я сбежал от этих… от тех… Ну, в общем, от тех, кто забрал сына Гены. У них целый центр с такими. Есть и взрослые, и дети. Даже совсем маленькие были, которые говорить не умеют. — Тимофей вздохнул, успокаивая дыхание.

Илья не перебивал, боясь спугнуть откровенность мальчика.

— Я жил там с десяти лет. Я помню родителей… — губы мальчика задрожали, но он плотно сжал челюсти, помолчал и продолжил. — Я жил там долго, несколько лет. Я точно не знаю, сначала мне в голову не приходило следить, а потом уже не смог посчитать. Все дни там одинаковые, с другими разговаривать нельзя особо, никакой связи нет. Сложно за временем следить. Надо мной не издевались, но про других сказать не могу. Были там такие комнаты, в подвале глубоко. Туда пройти нельзя было, но меня на упражнения водили. Вот там кричали, я слышал, но не знаю почему. А меня не били, не мучили. Еще был один ученый, он был хороший. Я не знаю как его зовут, именами пользоваться нельзя, у всех номера. Но свое я помнил, я же уже большой был. Вот он обо мне заботился, как мог. Он тоже из наших, у него имплант был. Я, правда, не знаю, что он умел. Но он мной занимался, больше чем другими. Иногда, когда можно было, когда точно никто не услышит, рассказывал всякое. Я так понял, что они там держат спецов с сильными способностями, самыми сильными. Учат ими пользоваться, готовят для работы. Если кто не слушается, то с ними долго работают… потом все слушаются. Он говорил, что оттуда можно выйти, только надо постараться хорошо учиться и потом работать хорошо, делать все, что скажут. Рассказывал про мальчика, который исцелять умел. Но не как в поликлиниках сидят, а по-настоящему. Вот его обучили и он вышел работать. Я тоже сначала хотел. Но у меня не получалось, я не понимал, что я умею. Все делал, как они говорили, все упражнения выполнял. А они только записывали, пометки какие-то делали. Мне даже имплант не ставили. Я один раз спросил ученого этого, а он сказал, что мне не надо, потом он мне сказал, что они вообще боятся мне его ставить. Говорил, что мои способности уникальны и они не знают как на них скажется имплант. А один раз, он на упражнениях дверь закрыл и стулом подпер. И сказал мне, что до конца не понимает как это работает, но мне главное верить. Сказал, что если я по-настоящему поверю, то оно так и будет. Сказал, что только сегодня у меня есть возможность оттуда сбежать, сказал, что он все организовал. Сказал, что мне надо только бежать наверх, а там я все увижу, охрана будет спать, он им подсыпал чего-то, а с теми которые сейчас прибегут он разберется. А мне главное бежать и не думать ни о чем, кроме побега. Когда в дверь стали ломится, он мне улыбнулся и подмигнул. Беги, говорит, малыш, а сам стул от двери убрал, а когда охранник вломился этим стулом ему по голове дал. Я так испугался, а он кричит на меня, чтобы я бежал. Я и побежал. Я плохо представлял как устроено все внутри, но добежал до большого поста охраны, а они спят все. Я спокойно вышел. Никто меня не ловил. Я потом уже понял, что был точно уверен — меня никто не поймает, ведь тот добрый ученый мне обещал. — Тимофей продолжал рассказ, а Илья сидел в неудобной позе и слушал, боясь сломать то маленькое доверие, которое проявил мальчик. — Я в другие разы тоже пробовал поверить, но у меня не получалось. Не всегда. Вот хотел я поверить, что сейчас еды найду, а не находил. Хотя думал, что по-честному верю. Но все равно не умер, не замерз и вот до общины добрался. Я когда об этом думаю, мне кажется, что просто поверить недостаточно. Надо быть на сто процентов уверенным, что так и будет. Вот если бы мне сейчас тот ученый так сказал — я бы не поверил, а тогда он мне казался единственным хорошим человеком. Как бы он меня мог обманывать? Значит так оно и есть. И настоятель так решил. Он мне тренироваться не разрешал, говорил так меня быстро найдут. У них тоже кого-то из общины забирали один раз. Он решил, что есть или прибор какой или еще что, который спецов ищет.