«“Бешенство желания” носило прямо резко патологический характер похотливости, о чем ярко свидетельствуют его современники <…> Замечательно, когда он заболевал венерической болезнью, друзья его радовались: наконец-то он, прикованный, напишет в уединении большое произведение. При встречах с женщинами Пушкин мгновенно загорался, стремительно и бурно налетала на него любовь и так же скоро угасала в нем. Еще более замечательно, что даже известная содержательница публичного дома в Петербурге Софья Астафьевна жаловалась на “безнравственность” Пушкина, который “развращает ее овечек”… Как все патологические эротоманы, Пушкин был фетишист: образ женской ноги всего ярче зажигал его эротическую фантазию». (Минц, 1925, с. 40–41.)
«Беспричинная ревность уже в ту пору свила себе гнездо в сердце мужа и выразилась в строгом запрете принимать кого-либо из мужчин в его отсутствие или когда он удалялся в свой кабинет. Для са^ых степенных друзей не допускалось исключений…» (Вересаев. 1990, т. 3, с. 530.)
«Граф В.А. Соллогуб109 писал, что Пушкин в припадках ревности брал жену к себе на руки и с кинжалом допрашивал, верна ли она ему». (Там же, 1990, т. 2, с. 196.)
«Бред ревности у инфантильного психопата». (Буянов. 1999а. с. 184.)
«При последнем свидании с братом, в 1836 году (в конце июня), Ольга Сергеевна была поражена его худобою, желтизною лица и расстройством его нервов. Александр Сергеевич с трудом уже выносил последовательную беседу, не мог сидеть долго на одном месте, вздрагивал от громких звонков, падения предметов на пол; письма же распечатывал с волнением, не выносил ни крика детей, ни музыки». (Павлищев, 1899, с. 87.)
«Темен жребий русского поэта: / Неисповедимый рок ведет / Пушкина под дуло пистолета, / Достоевского — на эшафот». (М. Волошин)
Особенности творчества
«Предпочел бы я скорей Бессмертию души моей Бессмертие своих творений».
А.С. Пушкин. «В альбом Илличевскому»
«Можно предположить, что многие особенности его личности, выделяющие ее из рамок средней нормы в сторону психопатии, может быть, являлись благоприятными факторами для осуществления его творческих способностей. Одним из таких факторов являлась, несомненно, его сексуальность, превышающая значительно средний уровень… Наконец, неустойчивость настроения, приступы хандры, скуки, тоски, угнетавшие его весной, сменяясь осенью обратным состояниемшодъема, оказывались благоприятными для осуществления его наследственных дарований в продуктах гениального творчества, которые, может быть, не были бы созданы при полном душевном равновесии». (Каменева, 1924, с. 201.)
«Внешние почести, роскошь, безумные празднества его молодости, женская красота, забвение в азарте и вине — все это принималось им как источник внутреннего обогащения, как углубление его жизненных восприятий и повышение его творческих возможностей». (Гроссман, 1930, с. 374.)
«Любви безумную тревогу / Я безотрадно испытал. / Блажен, кто с нею сочетал / Горячку рифм: он тем удвоил / Поэзии священный бред, / Петрарке шествуя вослед, / А муки сердца успокоил, / Поймал и славу между тем; / Но я, любя, был глуп и нем. / Прошла любовь, явилась муза, / И прояснился темный ум». (Лушкин А.С. «Евгений Онегин», I, LVIII–LIX.)
«В октябре 1830 года, будучи женихом и находясь в Болдине, Пушкин написал несколько отрывков открыто автобиографического порядка… “Когда на него находила дрянь (так называл он вдохновение), то он запирался в своей комнате и писал в постели с утра до позднего вечера, одевался наскоро, чтобы пообедать в ресторации, выезжал часа на три, возвратившись опять ложился в постелю и писал до петухов. Это продолжалось у него недели две, три, много месяц, и случалось единожды в год, всегда осенью. Приятель мой уверял меня, что он только тогда и знал истинное счастье”». (Бурсов. 1989. с. 223–224.)
«Излюбленным местом сочинительства сделалась постель, располагавшая не к работе, а к отдыху, к ленивой праздности и дремоте, в процессе которой поэт между прочим, шаляй-валяй, что-то там такое пописывал, не утомляя себя излишним умственным напряжением… Лежа на боку, оказалось ему было сподручнее становиться Пушкиным, и он радовался находке: “В таком ленивом положенье / Стихи текут и так и сяк…” В литературе, как и в жизни, Пушкин ревниво сохранял за собою репутацию лентяя, ветреника и повесы, незнакомого с муками творчества». (Терц, 1992, т. 1, с. 344–345.)
«…Родители Пушкина быди безалаберные люди, не уделявшие сыну внимания, что Пушкин поэтому чуть ли не единственный в мире поэт, который не написал ни одного стихотворения, воспевавшего мать, и даже, если не ошибаюсь, пи разу не упоминавший свою мать». (Буянов, 1994, с. 108.)
«…Можно утверждать, что одной из биологических основ поразительного творчества А.С. Пушкина была волнообразная, сезонно поднимающаяся и падающая, но, в общем, огромная эмоциональность. Другим источником был, несомненно, глубочайший импрес-синС0, созданный еще до Лицея отцовским салоном, породивший необычайно острое чувство слова, перечитанная в детстве отцовская библиотека (может быть, отсюда и фантастический словарный запас)». (Эфроимсон, 1998. с. 195.)
«Семья и творчество, а точнее, жена и творчество оказываются несовместимы». (Дружников. 2001, с. 292.)
Мало у кого так резко бросается в глаза вся таинственность и противоречивость природы гениального творчества, как у А.С. Лушкина. Невольно подумаешь: гений от Бога! Убери фамилию, вычеркни знакомые с детства поэтические строки, и останется малопривлекательная для постороннего взгляда личность человека, страдающего мозаичной (смешанной формой) психопатией, в структуре которой сочетались и аффективно-лабильные, и истероидные, и паранойяльные черты. Пушкин сам декларировал, что «Пока не требует поэта / К священной жертве Аполлон……меж детей ничтожных
мира, / Быть может, всех ничтожней он». И всем образом своей жизни стремился соответствовать придуманному им самим постулату. Переоценка собственной личности обычно приводит (и Пушкин здесь не исключение) к подозрительности, ревности, усиливает природную импульсивность. Таким образом, трагическая судьба поэта во многом была обусловлена чертами его личности.
Разумеется, бессмысленно пытаться объяснить гений Пушкина его психическими расстройствами. Однако последние, как видно из приведенных мнений, не остались незаметными в его творчестве, повлияв как на содержание, так и на сам творческий процесс.
ПШИБЫШЕВСКИЙ (Przybyszewski) СТАНИСЛАВ (1868–1927), польский писатель.
«Очень рано он приобрел репутацию гениального поэта с буйным и сатаническим вдохновением. У него пристрастие к будоражащим читателя эффектам, К болезненному эротизму». (Брю-нелъ. 1998, с. 272.)
«Пшибышевский, первоначально изучавший медицину, охотно вводил в свои произведения описания извращенной эротики». (Timm, 1977. с. 40.)
«В школе Пшибышевскогопьянство было заповедью (разумеется, сатаны) и дорогой к славе… Кто видел Пшибышевского в последние годы его жизни, эту жалкую фигуру, словно сошедшую со страниц романов Достоевского, трясущегося пьянчугу, слезливого, лезущего с признаниями, с поцелуями, бормочущего слова без связи…тот мог видеть яркую картину распада таланта, покатившегося по неверному пути». (Парандовский. 1990, с. 125.)
На первой стадии алкоголизма у одаренного человека опьянение может поддерживать или даже вызывать «буйное и сатаническое вдохновение». Но за первой стадией следуют вторая и третья, которые сопровождаются синдромом абстиненции («трясущийся пьянчуга»), эмоциональным слабодушием («слезливого… с поцелуями») и снижением интеллекта («слова без связи»). О какой-либо реализации существующего литературного таланта на этих стадиях говорить уже спорно.
ПЯСТ (псевд.; наст. фам. — Пестовский) ВЛАДИМИР АЛЕКСЕЕВИЧ (1886–1940), русский советский поэт и переводчик.
