Несмотря на неоднократное упоминание о «тяге» к спиртным напиткам, психическое заболевание Клэра имело явно не алкогольную этиологию. Длительное нахождение в «психиатрической лечебнице» (при первой госпитализации в течение 4 лет!) не характерно для алкогольного психоза. Видимо, речь шла или о каком-то шизофренноподобном заболевании, или о шизофрении.
КЛЮШНИКОВ ИВАН ПЕТРОВИЧ (1811–1895), русский писатель и поэт, участник кружка И.В. Станкевича.
«В 1837 он пережил тяжелое психическое расстройство… В 1838 на страницах “ Московского наблюдателя” начали появляться его стихи, подписанные необычным псевдонимом “0” (первой буквой греческого слова “феос” — бог). Стихи Клюшникова имели успех, но радости они автору не приносили. Его одолевает хандра, он постоянно высказывает неудовлетворенность собой, терзает себя сомнениями в истинности своего поэтического призвания. Клюшников бросается от одного рода занятия к другому — от стихов к истории средних веков, ни в том, ни в другом не находя полного удовлетворения. Житейская и литературная биография Клюшникова представляется крайне сложной, полной загадок и неожиданной». (Машинский, 1971, с. 356.)
«Клюшников неожиданно начал писать стихи в 1838, решив таким образом “отметить свои страдания"… Еще до того как обратиться к поэзии, он пережил душевный кризис, продолжавшийся более полугода (до осени 1837)… Выходом из этой изнуряющей борьбы после очередного приступа ипохондрии был “религиозный экстаз”… Приступы “ужасной хандры” Клюшникова, возобновившиеся с весны 1839, перемежавшиеся периодами экзальтированного просветления, все более начинают принимать форму, близкую к клинической… Он все более замыкается в себе, отдаляется от друзей (попадает под влияние своего брата-врача Петра, такого же “ипохондрика”), пытающихся спасти его от потерянности, безволия, расслабленности и “разложения”. Внутренний кризис, как и психическая болезнь Клюшникова, имеет свои вполне реальные корни… Не ранее, очевидно, весны 1843… Клюшников внезапно уезжает в деревню (около 40 лет живет в своем родовом имении на Украине, где, по-видимому, женится), порывает все связи и остается в полном забвении (многие считали его умершим)… Модель творческого поведения Клюшникова нашла отражение в пародии А.М. Бакунина…: «Приди хандра, мой гений мощный…”, которая местами “прямо метит” в Клюшникова…» (Шмелева, 1992, с. 566.)
«В его поэзии (1838—41 гг.) друзья видели отражение философских идей; но сильнее всего в hoii ноты душевного разлада “лишнего на празднике природы” человека, для которого в прошлом лишь в мечтах была радужность, в настоящем — угнетенность и тоска, в будущем — безнадежность». (ЭСГранат, т. 24, с. 365.)
В 26-летнем возрасте И.П. Клюшников перенес какой-то затяжной психоз с последующей неожиданной для всех творческой активностью. В последующем нарастает приступообразная депрессивная симптоматика, которая сменяется «религиозным экстазом» и «экзальтированным просветлением». В течение пяти лет (до 1843 г.) развивается аутизация личности, разрываются все социальные связи вплоть до «полного забвения». Учитывая выраженность у поэта как шизофренических, так и аффективных симптомов, можно думать о шизоаффективном расстройстве. Отметим, что катализатором поэтического творчества послужило психотическое состояние. Творческая активность Клюшникова продолжалась и во время формирования психической болезни. И лишь когда последняя достигла определенного критического уровня поражения психики, творчество прекратилось.
КОВАЛЕВСКАЯ СОФЬЯ ВАСИЛЬЕВНА (1850–1891), русский математик, писательница, первая женщина член-корреспондент Петербургской Академии наук (1889).
«Готовится святым страдальческий венец И сердце бьется в ней при мысли, что, быть может, И ей такой на долю выпадет конец» С.В. Ковалевская. «Груня»
«Родители ожидали, что родится мальчик, и были разочарованы, когда опять родилась девочка. “Барыня так огорчились, что и глядеть на нее не хотели…” Благодаря подобным рассказам во мне рано развилось убеждение, что я нелюбимая, и это отразилось на всем моем характере. У меня все более и более стала развиваться дикость и сосредоточенность… К этому же времени моей жизни со мной стало происходить что-то странное: на меня по временам стало находить чувство безотчетной тоски — angoisse… Я думаю, что многие нервные дети испытывают нечто подобное… У меня стали показываться и другие признаки большой нервности, например до ужаса доходящее отвращение ко всяким физическим уродствам… Вообще я была на пути к тому, чтобы превратиться в нервного, болезненного ребенка, но скоро, однако, все мое окружающее переменилось и всему предыдущему настал конец». (Ковалевская, 1974, с. 14–15.)
«…Сонечка росла вольно, как деревце в поле, болезненно ощущая свое одиночество. Ей часто казалось, что в семье ее не любят, что она лишняя. При этом ее самолюбие еще в детстве развилось до невероятных размеров». (Семашко, 1999, с. 250.)
«Наряду с ранним развитием математических способностей росла и страсть к созданию художественных образов… Девочка рано — чуть ли не с пятилетнего возраста — начала писать стихи…» (Нечкина, 1974, с. 490.)
«В 1871 г. много занималась, в связи с чем испортился сон. Она внезапно просыпалась среди ночи и просила подругу171 “посидеть с ней”. Сновидения ее были очень оригинальны и нередко имели характер видений, а сама она приписывала им пророческое значение. “Вообще она, — свидетельствовала Лермонтова, — отличалась крайне нервным темпераментом… Никогда не была спокойна… Эти постоянные изменения настроения в ней, эти постоянные переходы от грусти к радости и делали ее такой интересной… Ни одна из способностей Софьи Васильевны не вызывала такого удивления и восторга, как ее психологическая проницательность, ее умение по жесту, интонации угадать характер и судьбу человека”». (Воронцова, 1957. с. 118, 210.)
«Для Софьи этот жизненный период странным образом ассоциировался с ее понятием аскетизма. Возникали романтические мечты о том, как она, целиком посвятив себя науке, будет жить в маленькой, очень бедной комнатке, занимаясь трудной серьезной работой совсем одна, даже без мужа, потому что с ним — это уже не аскетизм, а счастье!» (Рожков, 2001, с. 180.)
«Забыв поваренную книгу, интегралы, / Магистерство и Коркина диффе-ренцьялы, / Я рифмоплетствую, бешусь и каждый час / Душою уношусь раз десять на Парнас». (Ковалевска С.В. «Шуточное послание В.О. Ковалевскому».)
«Но научные признания только усложняли ее личную жизнь… В октябре 1878 года родилась девочка, которую тоже назвали Сонечкой. Тут и обрушились на них тяжелым прессом бытовые проблемы. Софья Васильевна, будучи талантливым ученым, начисто была лишена малейшего практического умения. Одна из ее подруг писала, что Соне приходилось помогать абсолютно во всем: она не умела купить платья, рассчитаться за извозчика. В Стокгольме, где она прожила пятнадцать лет, знала дорогу только от дома до университета, не могла договориться с прислугой, каждая бытовая мелочь ставила ее в тупик и раздражала». (Семашко, 1999, с. 253–254.)
«Ревность была одним из самых сильных недостатков порывистой натуры Ковалевской». (Самин, 2000, с. 361.)
«В семейном финансовом крахе Софья целиком винила мужа. Положение усугублялось тем, что она, совсем некстати, была беременна. У Ковалевской началась затяжная депрессия: она ненавидела свой живот, мучительные приступы тошноты, проклятую мигрень, которая не давала сомкнуть глаз. Но больше всего она ненавидела мужа. Романтические чувства растаяли, будто их никогда и не было… Кончилось тем, что она собрала вещи и уехала к родственникам в Москву. А после рождения маленькой она, оставив крошечный пищащий сверток у добрых тетушек, укатила в Париж. Софья бежала из России так поспешно, будто пыталась скрыться от самой себя… Вот почему она, недавняя затворница, с головой бросилась в омут светской жизни: рауты, званые ужины, балы — все что угодно, лишь бы отогнать неприятные думы. Пытаясь забыться, Софья завела любовника». (Ушакова, 2001, с. 153.)
