Когда хозяин дома опустошил тарелку, из его груди вырвался прерывистый вздох, словно он только что пробежал стометровку.

– А теперь рассказывай, – потребовала я.

Светлые глаза недоумевающе уставились на меня.

– Чего?

– Рассказывай, что у тебя такого приключилось. – Я скрестила руки на груди и сделала важный вид.

Мужчина фыркнул, закатив глаза.

– Да что ты привязалась, а? Какое тебе вообще дело до того, что происходит в жизни чужого человека?

– Не знаю, – честно ответила я. – Иногда я сама себе поражаюсь. А кое-кому не помешало бы поменьше пить и ныть каждому проходящему мимо о том, как ему плохо!

– Чушь какая, я таким не занимаюсь.

– Уверен? Ты помнишь нашу первую встречу? Чуть меньше полугода назад, зимой, в лесу.

– Не помню.

– В том-то и дело.

Из груди моего собеседника вырвался тяжкий, протяжный вздох.

– Пойду покурю.

Под мои возмущённые возгласы он поднялся со стула и вышел на балкон, который до этого момента оставался мной незамеченным – старую стеклянную дверь закрывали белые занавески. Изнутри дверь не запиралась, так что скрыться от меня бедолаге не удалось, и, переступив порог, я оказалась на холодном открытом балконе. Выглядел он, мягко говоря, страшно – голые бетонные стены, на полу какие-то плиточные обломки, а по углам и под потолком – сплошь паутина. Неприятный колючий ветер выл в ушах, и единственное достоинство таких погодных условий состояло в том, что ветер выдувал отсюда подвальный запах сырого бетона.

Дрожащими руками вытащив из пачки сигарету, мой отказывающийся от диалога собеседник кое-как поджёг её валявшейся на подоконнике зажигалкой, которая никак не хотела извергать из себя огонёк. Красная точка замелькала на краешке сигареты, выпуская полупрозрачный дым. Нацепив стоящие у порога тапочки, я пробралась на балкон, внимательно глядя под ноги, чтобы не наступить на какой-нибудь осколок. Мужчина же, словно не чувствуя, стоял босиком прямо на битых плитах, и меня в очередной раз начали терзать сомнения.

Я делала всё, что могла, однако как я могла быть уверена в том, что справлюсь со всей тяжестью навалившейся на человека беды? Кто я, в действительности, такая, чтобы брать на себя ответственность за чужие проблемы?

Мне вдруг стало невыносимо тоскливо, и я впервые за последние несколько часов вспомнила о собственных проблемах. В один миг на меня со всей тяжестью обрушилось моё нескончаемое одиночество, тревога за мать и переживания о собственном абсолютно неясном будущем. Я вспомнила слова отца, которые он произнёс, уходя, сразу после того несчастного случая, – таким холодным тоном, который я не забуду, наверное, никогда.

«Прости, милая, но я не могу обременять себя твоим недугом до конца жизни. Ты же сама понимаешь. Ты бы поступила так же.»

Какая она тебе «милая», если ты вот так запросто отказываешься от всего, что вы вместе так долго строили?! Нет! Мама ни за что не поступила бы так, как поступил он. На протяжение всей моей жизни их любовь была для меня примером для подражания, пока я не узнала, что один в этой паре – конченный подонок. Мне кажется, слова отца ранили маму сильнее, чем её неизлечимая травма, полученная в тот злополучный день, когда она лишилась способности ходить. И я всем сердцем ненавидела его за это. С тех пор он ни разу не навестил нас, не позвонил и даже не написал смс. Но не думаю, что мне и маме это было нужно.

На работе дела обстояли немного лучше. Я работала журналистом, писала статьи для местных журналов и информационных сайтов, однако последние полгода получала жалкие копейки, так как для приличной зарплаты нужно было работать куда больше, чем позволяла мне сложившаяся в моей семье ситуация. Со здоровьем у матери не ладилось, и, хоть она и справлялась сама, врачи всё же не рекомендовали надолго оставлять её одну. Словом, работа была для меня своего рода отдушиной, коротким глотком свежего воздуха среди беспросветной рутины.

Друзья потихоньку устраивали свою жизнь, получали образование, работали без сна и отдыха, добивались успеха, заводили собственные семьи и – понятное дело – им было не до старой подруги, с которой они вместе провели все школьные и студенческие годы. Я никогда их не винила, – очень сложно общаться с человеком, который сам от себя не зависит, – но, конечно, было безумно обидно, просто до ужаса. С каждым днём моё одиночество всё росло, а тревога за будущее превращалась в тягостную безнадёжность, затмевающую собой все планы, амбиции, давние мечты.

Кажется, я начинала понимать свою тягу лезть в чужую жизнь. Так я переставала зацикливаться на своей.

Сложив руки на пыльном подоконнике, я уткнулась в них лицом. Кому я сумею помочь, если даже себе помочь не в состоянии? Холодный ветер ласково трепал мои волосы, будто убаюкивал, погружал в сон – тревожный и бессмысленный.

– А с тобой что приключилось?

Я вздрогнула, услышав неожиданно прозвучавший басовитый голос. Ну надо же, кое-кто соизволил обратить на меня внимание!

– Какая-то нечестная игра получается, – обиженно буркнула я, не поднимая головы.

Мужчина усмехнулся. Эта его усмешка действовала мне на нервы. Он будто бы злорадствовал, насмехался над моим бессилием, словно я была для него каким-то идиотским развлечением. Как будто бы все мои слова, вся моя поддержка и попытки помочь – лишь жалкое зрелище.

– Представь себе особняк на окраине города, уютный деревянный дом в подлеске. – Вдруг произнёс он, задумчиво вглядываясь вдаль. – Вид из окна – просто сказочный. Кругом деревья, клумбы со всевозможными цветами, выложенные дорогой плиткой тропинки, пара небольших декоративных озёр с золотыми рыбками – словно в парке.

Я представила себе эту картину. Мне вполне даже понравилось то, что я увидела в своей голове.

– Представь, что ты просыпаешься утром в мягкой бархатной постели, а с кухни доносится аромат горячих бутербродов с ветчиной. Представь, как, с наслаждением потягиваясь, ты проходишь на кухню, и крошечная девчонка, шлёпая босыми ножками по паркету, бежит к тебе в объятия. Представь, ты крепко обнимаешь её, а затем идёшь целовать любимую женщину, подарившую тебе это счастье. И вы все вместе садитесь за стол, и завтракаете, такой простой едой, в таком роскошном месте, и думаете, что впереди у вас ещё целая вечность этого неземного, нечеловеческого счастья.

Я подняла голову и взглянула на говорившего, жадно слушая его речь. Мужчина затянулся, а затем прерывисто выдохнул в утреннюю прохладу. Густой дым несколько секунд клубился в воздухе, прежде чем раствориться и исчезнуть из виду. Запах сигарет пропитал каждую молекулу этого места, но я не ощущала его – все чувства разом отключились, обратившись в слух.

– Представь, ты едешь на любимую работу, чтобы, возвратившись домой после трудного дня, снова обнять жену и дочь и поговорить с ними за ужином по душам обо всём на свете, и вот так, день за днём, думать о том, какое же это счастье – быть живым.