«Ветвями рук переплетясь…» Ветвями рук переплетясь, корнями ног врастая в землю, я олицетворяю связь и разделенья не приемлю. Я тот скудельничий сосуд, что ты живой водой наполнишь в горячем лепете минут, перетекающих за полночь. Я дом вневременный для всех, кто из моей возник утробы, не ради радостных утех, а неизбежно – ради гроба. И я тончайший переход из смерти – в жизнь, из жизни – в вечность. Вдвоём мы набираем код и обретаем небеспечность. Мы всё во всём. И каждый круг летящей в небо карусели нам придаёт надёжность рук и приближает ясность цели. Наш узок круг и тесен мир… и хорошо, что мал и тесен. Тем легче собственный надир покинет солнце наших песен. Вдохновение Вдохновение Когда серебро луны становится золотом, и ночь, как орех пустой, тонка и расколота, я временем смолота и пылью развеяна — я слышу и слушаю, но я не уверена, что мне это кажется, что мне это видится: чуть двинешься – смажется, чуть дрогнешь – обидится, уйдёт серой дымкою, туманом иль облаком, картиною зыбкою, нечаянным отзвуком, а может, останется строкою короткою… и дочкой улыбчивой – лазоревоокою. Венок Может, это море пело, затопляя островки? О. Воробьев Когда так странно в центре океана плывёт венок торжественно и пьяно ты спросишь кто его на волны бросил и эхом сто таинственных вопросов и на вопросы эти нет ответов у трети недогадливых поэтов и только тем кто сами здесь любили десятки тем глубины приоткрыли качаясь на морской своей постели ты понимаешь это волны пели ты подпеваешь звёздам как подругам и тонешь волны оставляя кру́гом в своих неизреченных и прекрасных неподдающихся словам пространствах и надеваешь свой венок сонетов на голову Луны – жены поэтов «Есть поэзия звуков гулких…»
Есть поэзия звуков гулких, фраз гремящих и громких слов… Есть поэзия переулков и состарившихся домов. Мне милее всего – молчанье, недосказанности покров, между строк – словно звёзд мерцанье, или таинство светляков. Мне – милее, и разве значит, что я полностью здесь права? Кто-то смотрит на мир иначе, по-другому влюблён в слова. Чистым золотом, лунным светом, строгим ликом, весной потерь я была – как сказать об этом, как же выразить всё теперь? Всё нещадней кромсают слово, и ломают родной язык. Пусть ничто под луной не ново, боль всегда вызывает крик. Смесь причудливых компонентов — нео-арт или старо-изм… Я не против экспериментов, я за то, чтоб дышала жизнь. «У природы высохли глаза…» У природы высохли глаза, но ещё не пересохли губы. Н. Ярко У природы высохли глаза, но ещё не пересохли губы. Над водою реет стрекоза, и такая тишь, что слишком грубо режут слух обычные слова. Я ищу нетронутые звуки где-то на краю струны, едва прикоснувшись, убираю руки… И звучит в тяжёлой глубине жарких вод тревожное дыханье, и зовёт: на дне оно, на дне — стрекозы подводной трепыханье. На «Сирены» Клода Дебюсси Если лежать на волне и смотреть в небо, можно расслышать на дне перекат, шорох… Можно увидеть, как звёзды почти слепо всходят наверх… Ежедневных забот ворох больше не тянет ко дну, не шумит в уши, не раздражает все чувства своей бездной. Так ли уж нужен сейчас мне кусок суши с лестницей полуразрушенной, железной? Лестница в город… А я поплыву выше — где золотое небо шумит, с прибоем соединяясь в одно. И я услышу, как на краю Вселенной Сирены воем мир охраняют свой от досужих взоров, приоткрывая завесу лишь немногим, кто заплывает за грань мирских просторов, не побоявшись в воде промочить ноги, не завязав глаза и не заткнув уши — вот оно – таинство всех неземных звуков: прозрачнокрылые беспечные души припоминают себя в тишине буков. Это гора Геликон. И её рощи сеют по ветру стихи, как своё семя: в слове поэта таится заряд мощи, хватит которого, чтоб победить время. …Если лежать на волне и ловить звуки, можно расслышать шуршанье на дне гальки. Только лежи на спине, разведи руки. Только не слушай сейчас, что кричат чайки. |
