Юлия Комарова На переправе Вместо предисловия Эликсир Небо купается в утреннем кофе: небо ныряет в кофейную чашку. И отражается облака профиль, весь почерневший от кофе, бедняжка. Остановить не пытаюсь мгновенье — даже прекрасное – пусть себе мчится. Это новейший закон сохраненья: не сохранился – все снова случится. Долгие дни вырастают из ночи, тонкие ветви – из старой софоры. Времени червь нас по-прежнему точит, кто ему дал эту вечную фору? Но по утрам можно жить: я и кофе. Это хорошая пара, поверьте. Кофе и я. В этом деле я профи. Самый простой эликсир против смерти. Начало «Я – летняя. Я родилась, едва…» Я – летняя. Я родилась, едва вступил июнь на пост тридцатидневный. Ещё не обесцветилась трава, и дух над ней стоял живой и нервный. Был вторник, накануне – Духов день. Луна круглела, с краешку примята, отбрасывал серебряную тень орех под домом, тонко пахла мята. А мама шла в роддом пешком – "за мной", весёлая и юная такая, с густой и тёмной длинною косой, в пыли бесцветной пятками мелькая. Потом стоял гудящий смуглый день, в окно стучался ветер, с миром в ссоре. Она лежала тихо – было лень закрыть окно и обеззвучить море. Кренился бесконечный горизонт, горами по краям скреплён когда-то… Я родилась. Шумел Эвксинский понт, смывая дни и сохраняя даты. Автопортрет Некрасивая девочка с чудо-глазами превращается в женщину, полную грёз. Недопитая чашечка кофе и в раме фотография: света и тьмы перехлёст. И пронзительной пряди виток торопливый в беспокойном апреле рождающий свет. И её отражение в хлынувшем ливне, Как ничто, как тоскливое эхо: да-нет. Некрасивая девочка – снег фотоснимков — Вся в растаявшей дымке прошедших миров. Только в зеркале утреннем, сонном ужимка Вдруг напомнит её, растревожив покров зима 1989–90 г. «На белый холст…» На белый холст ложится чья-то тень, из хаоса выстраивая вечность, из тёмных красок — "белый-белый день", из параллельных линий — поперечность. На белый лист ложатся тени слов, безмолвную гармонию вкушая, как рыбаки — удачный свой улов, как девочка – два слова: "я большая!" На белый звук летят, как мотыльки, такие же, но красочные звуки, подобраны в пыли, и так легки, очищенные встречами разлуки. На белый день чернее ляжет ночь — безлунная, и звёзды тем виднее, чем больше нам придётся превозмочь, чтоб ощутить соединённость с нею. Весь белый свет вобрать и сохранить для жизни — даже сказочную нежить — и, как струну, невидимую нить меж сном и явью в звонких пальцах нежить. Бабочка
Как бабочка, сердце иглой к памяти пригвождено Ф. Гарсиа Лорка Это бабочкой я на минутку присела — поезд сердца стучит и уносит всё дальше, но здесь не было фальши, здесь не было фальши, в этот миг до других просто не было дела. Это бабочкой я так воздушно летела, всё по ветру – ну, что ж, это было красиво! это было игриво, да, было игриво и противиться просто душа не посмела. Это бабочкой я на морозе застыла… было больно, но главное – не было рядом, просто не было рядом тебя — даже взглядом. Поезд сердца стучал, а о чём – я забыла. На обрыве Как мне хочется вдаль — в эту смутную негу: расцвести, как миндаль, песней позднему снегу. Как мне хочется ввысь, в эту легкую тучу — белой птицей нестись, или рыбой летучей. Как мне хочется вниз — в эту водную сладость, чтобы нервы рвались, испытавшие слабость. 1990 В поезде Моя голова – перекресток железных дорог. Саша Башлачев Жизнь – это дождь и слёзы, слезы и дождь: грубые паровозы, нежная дрожь. Поезд, вокзал, ссора — всё, как всегда: сыпятся разговоры, пахнет еда. Смотрим в свои руки — пусто, как днём. Слушаем перестуки прежних времён: полу-живых капель песня – в снегу, снова тупой скальпель слов берегу. Горечью шоколадной воздух прошит. Смутно мне и неладно, горло першит… Жизнь – это дождь и слёзы, слёзы и дождь. Нежные паровозы, грубая дрожь. |
