Конечно, нравственный выбор часто бывает сложен. Существуют многие добродетели, которыми мы можем руководствоваться в своих поступках. И все же главные среди них — любовь и милосердие. Прочие по большей части лишь способствуют поддержанию порядка в обществе и мироустройстве в целом. И только эти две нацелены на его совершенствование, то есть на то, чтобы делать мир лучше. Эта разница становится особенно видна, если сравнить милосердие со справедливостью — пожалуй, самой социально ориентированной добродетелью. Исаак Сирин писал об этом: «Милосердие противоположно правосудию. Правосудие есть уравнивание точной меры, потому что каждому дает то, чего он достоин… А милосердие есть печаль, возбуждаемая благодатью и склоняющаяся ко всем с состраданием: кто достоин зла, тому не воздает, а кто достоин добра, тому дает его вдвойне. И если очевидно, что милосердие относится к области праведности, то справедливость — к области зла. Как сено и огонь не могут находиться в одном месте, так милосердие и справедливость не могут сосуществовать в одной душе»[177].

Милосердие как деятельная добродетель основана на любви. О любви в мировой литературе сказано много высоких слов. Я приведу только слова христианского святого Силуана Афонского (канонизированного Православной Церковью в конце прошлого века): «Однажды… я увидел на дороге убитую змею, порезанную на куски, и каждый кусок ее судорожно бился, и стало мне жалко всю тварь, и всякое творение страдающее, и я много рыдал пред Богом.

Дух Божий учит душу любить все живое, так что и зеленого листа на дереве она не хочет повредить, и цветка полевого не хочет потоптать. Так Дух Божий научает любви ко всем, и душа сострадает всякому существу, любит даже врагов и жалеет даже бесов, что они отпали от добра»[178].

Жизнь постоянно находится на пороге смерти. Всякое живое существо ежедневно подстерегают многочисленные случайности, способные столкнуть его за эту невидимую грань. Если ему удается благополучно избегать их, то лишь до поры до времени. Каждый, кто задумывается о будущем и старается планировать свои действия, вынужден считаться с тем фактом, что в неопределенной — возможно, близкой — перспективе все стремления и усилия окажутся тщетными и его жизни будет положен предел. Поэтому для любого мыслящего человека смерть — это проблема. Как к ней относиться, как решать жизненные задачи, будучи все время в ее преддверии?

Считается, что предназначение философии отчасти в том и состоит, чтобы помочь нам справиться с проблемой смерти. Действительно, этой теме она издавна уделяла много внимания. В одном из диалогов Платона Сократ даже произносит такую фразу: «Те, кто подлинно предан философии, заняты, по сути вещей, только одним — умиранием и смертью»[179]. Однако здесь имеется в виду не то, что философы постоянно поглощены мыслями о смерти, а то, что само философствование в некотором роде близко к умиранию. Философские занятия тоже ведут к тому, что в каком-то смысле можно назвать освобождением души от тела; то есть их целью является приближение к чистому познанию, не замутненному телесной чувственностью[180]. Поэтому для подлинного философа смерть не только не страшна, но даже желанна — ведь со смертью спадет завеса, скрывающая от нас суть вещей, и мы сможем беспрепятственно приобщиться к Истине.

Владимир Набоков в англоязычном романе «Пнин» рассуждает от лица рассказчика в духе Сократа, но уже не ограничиваясь лишь сферой познания, а рассматривая человеческое существование как таковое. Он отмечает, что одной из главных характерных особенностей жизни является оторванность человека от того, что его окружает. Облекающая нас оболочка плоти защищает и вместе с тем отделяет нас от остального мира. Смерть же — это сбрасывание покровов, это причащение.

Причащаясь мировому целому, общей основе бытия, мы возвращаемся к своему истоку. Помимо того, что это состояние следует считать естественным[181], в нем также снимаются все противоречия и конфликты, характерные для обособленного существования. Тем не менее находить в этом утешение, по всей видимости, способны лишь немногие. Даже если верить, что развоплощенное состояние тоже будет существованием — вопрос в том, кого или чего, — то нельзя исключить, что и в таком существовании имеются свои противоречия и сложности.

Еще менее воодушевляющим кажется обычное житейское воззрение, которому Эпикур придал форму афоризма: «Самое ужасное из зол, смерть, не имеет к нам никакого отношения; когда мы есть, то смерти еще нет, а когда смерть наступает, то нас уже нет»[182]. Ведь на самом деле человек боится не того, что после смерти он будет страдать от утраты бытия, а того, что со смертью для него прекратится привычный и не лишенный своих радостей способ существования. Многие люди спокойно относятся к смерти именно потому, что не особо задумываются о таких ее последствиях. Об этих людях историк Василий Ключевский, известный помимо прочего своими остроумными высказываниями, саркастически заметил: «Большинство людей умирает спокойно потому, что так же мало понимают, что с ними делается в эту минуту, как мало понимали, что они делали до этой минуты»[183]. Всем же остальным, кто не лишен способности к рефлексии, вряд ли удастся решить для себя данную проблему столь просто и легко.

Все же смерть — это наиболее очевидное проявление зла (в обыденном его понимании), которое неизбежно коснется каждого. Бывают люди исключительно удачливые, чья жизнь проходит в относительном благополучии, счастливо избегая по-настоящему крупных потрясений; бывают люди, отличающиеся отменным здоровьем и никогда не сталкивающиеся с серьезными заболеваниями, до глубокой старости сохраняя подвижное тело и здравый ум; но нет людей, кому удалось бы избежать смерти. Причем, как правило, чем счастливее и безоблачнее жизнь, тем тяжелее с ней расстаться. Чтобы человек мог искренне признать смерть неотъемлемой частью жизни (чем она по сути и является) и не трепетать в ожидании ее прихода, в его мировоззрении должно присутствовать нечто, что придавало бы смысл и жизни, и ее завершению и что ограничивало бы инстинкт самосохранения, не позволяя ему подавлять разум в виду близящейся смерти. Формирование подобного мировоззрения — одна из целей философии.

Мишель Монтень в свои «Опыты» включил отдельную главу с соответствующим названием: «О том, что философствовать — это значит учиться умирать». Его собственный рецепт преодоления страха смерти довольно прост по своей идее, но труден по исполнению: «Лишим ее [смерть. — К. З.] загадочности, присмотримся к ней, приучимся к ней, размышляя о ней чаще, нежели о чем-либо другом. Будемте всюду и всегда вызывать в себе ее образ и притом во всех возможных ее обличиях… Неизвестно, где поджидает нас смерть; так будем же ожидать ее всюду… Готовность умереть избавляет нас от всякого подчинения и принуждения. И нет в жизни зла для того, кто постиг, что потерять жизнь — не зло… Вынашивая в себе мысли такого рода и вбивая их себе в голову, я всегда подготовлен к тому, что это может случиться со мной в любое мгновенье. И как бы внезапно ни пришла ко мне смерть, в ее приходе не будет для меня ничего нового»[184]. Очевидно, чтобы воспитать в себе своеобразную привычку к смерти, требуются длительные усилия; при этом чрезмерная сосредоточенность на мысли о смерти способна, пожалуй, отравить любое существование. Неслучайно Спиноза высказывал прямо противоположную точку зрения: «Свободный человек [т. е. тот, кто во всем руководствуется только разумом. — К. З.] ни о чем так мало не думает, как о смерти, и мудрость его состоит в размышлении не о смерти, а о жизни»[185]. В этом утверждении есть рациональное зерно: в практических целях мысль следует направлять лишь на то, что поддается нашему контролю, то есть на выбор правильных действий; смерть же в силу своей неотвратимости выходит за границы возможностей контроля.