— Спасибо, — отрезают напряжённым голосом. — Я достаточно зарабатываю. Мне просто нужны гарантии. Из-за действий вашей дочери пострадал очень важный для меня человек.

— Да, понимаю. И я благодарен, что ты сначала пришел ко мне, — говорит он и замолкает. — Что ж, думаю, и тебе следует кое-что узнать. Ты же помнишь, как я вас познакомил? — сдвинув брови, ждёт моего ответа.

— Ну да, — я хмурюсь, не понимая, к чему ведет отец Инги.

— На самом деле, это была ее идея. Инга где-то увидела тебя, ты ей очень понравился. А потом дочь попросила меня с тобой связаться и предложить сотрудничество. Уверен, ты понимаешь, что, обычно, я не занимаюсь такими вещами лично? — спрашивает он. Я мрачно киваю, давая понять, что знаю, как Инга любила разного рода игры. Выходит, она подстроила наше знакомство. И почему я не удивлен? — Я ни в чем и никогда не отказывал своей дочери, возможно, в этом была моя ошибка, — продолжает Олег Сергеевич. — Ингу сложно держать в узде, хотя с тобой она почти пришла в норму. Я думал, замуж выйдет, родит — перебесится. Но теперь уж вижу — без специалистов не обойтись.

— Вы отправите ее в психушку?

— Ну почему в психушку? — губы мужчины недовольно кривятся. — В один частный пансионат. Назовем его так.

Я киваю.

Все ясно.

Это та же психушка. Только для мажоров.

— Мне очень жаль.

— Это не твоя проблема, парень. Но делаю я это не ради тебя. Я должен о ней позаботиться, — произносит Олег Сергеевич с непроницаемым выражением лица.

— Сделайте одолжение, потому что я уже пятый угол ищу, — огрызаюсь я.

— Да уж. Ее бы энергию да в мирное русло… — усмехается он и спрашивает совсем не кстати: — Ну а ты что, так и катаешься по городам и весям?

— Да.

— Завидую я тебе, Миша, ой как завидую, — взгляд мужчины теплеет. — Никогда не надевай костюм, не становись таким, как я. Всех денег не заработаешь, — почти по-отечески советует мне.

— Я и не собирался.

— Даю слово, что Инга больше не появится в твоей жизни, — он возвращается к основной теме нашего разговора.

— Да с чего вы решили, что она согласится уехать? — спрашиваю я, удивленный его уверенностью. — Инга — взрослая женщина. Вы не можете просто взять и посадить ее в самолет.

— Как раз это я могу. У нас был давний уговор — она не создаёт проблем и не позорит мое имя, я не лезу в ее жизнь. И потом, я хорошо знаю свою дочь. У Инги есть зависимость посильнее мужчин.

— Деньги? — предполагаю я.

— Правильно. Деньги — это свобода. Все, чем я обладаю, однажды достанется ей. Если я не передумаю. Инга не готова распрощаться со своим образом жизни ни ради тебя, ни ради кого-то еще, так что не обольщайся.

— Очень на это надеюсь.

Я бы с ним поспорил насчёт того, что такое настоящая свобода, только в этом мало смысла.

Тем временем Олег Сергеевич берет свой телефон, встает из-за стола и подходит к окну, из которого виден весь город.

— Борис, где сейчас Инга? — спрашивает кого-то требовательным тоном. — Хорошо, как выйдет, привезите ее, — распоряжается он. — Как не получится? За что тогда я вам плачу?! Неважно, что она скажет. Посадите ее в машину и привезите ко мне. Все! — сбрасывает вызов.

Да, у отца Инги стальные яйца. "Мягко стелет, да жестко спать" — это точно про него.

Однако даже у людей властных, самодостаточных, с сильным характером есть уязвимые места. Инга — его Ахиллесова пята.

— Мне правда очень жаль, Олег Сергеевич, — я встаю со стула.

Заложив руки за спину, мужчина продолжает смотреть в окно.

— Кто жалеет розги своей, тот ненавидит сына; а кто любит, тот с детства наказывает его. Притчи Соломона, — загадочно произносит он. — Сейчас ее поздно наказывать. Остается только любить.

— Вам виднее, — дипломатично замечаю я.

— Так мы договорились? — отец Инги медленно поворачивается.

— Даже если она уедет, я, в любом случае, обращусь в органы, — предупреждаю его.

— Я понимаю, — вздыхает мужчина и прямо сейчас производит впечатление глубоко несчастного и уставшего человека.

Да уж.

Жизнь абсолютно непредсказуема.

Сегодня утром я собирался устроить поздний завтрак с любимой девушкой и провести весь день с ней в постели, а вместо этого заделался детективом и даже выслушал притчу.

Теперь нужно успокоить Алёну.

Я уже говорил, насколько счастлив, что появился на свет мужчиной?

Спасибо, мам, спасибо, пап.

Будь я девушкой, не знаю, как бы я выжил. Вот взять хотя бы отношение к мнению окружающих.

Согласитесь, что парням с этим проще?

При правильном воспитании нас с детства учат быть сильными, не ныть по пустякам, не жаловаться, нести ответственность за свои действия, зато нам можно драться, ходить в грязных шмотках, ругаться матом и писать в кустах.

Девушки — большинство — устроены с точностью наоборот. И, конечно, они не писают на улице.

Так вот, моя Алёна, сто процентов, из их числа.

Я не планировал влюбляться в нее. Но мне хватило одного ее взгляда, где читалось все, что я желал видеть в своей женщине — нежность, юмор, искренность. Рядом с ней нет ощущения чего-то назойливо-удушающего. С ней хочется быть, к ней хочется возвращаться. А ещё очень ценно, что Алёна не стесняется показать свою слабость, не боится слез и честно говорит о том, что чувствует.

Осталось выяснить, достаточно ли будет Тимофеевой того, что могу предложить ей я.

— Блины-оладушки, Тимофеева, я явно вышла не за того Чурилова! С твоим веселее! — восклицает Яна. Я слышу на заднем фоне бубнеж Андрея. — Ой, ладно тебе, — ее голос звучит приглушенно, — не гунди, я пошутила! — фыркает подруга, обращаясь к мужу.

Ощутив новый прилив стыда, я раздраженно бросаю в мойку разделочную доску.

— А вот мне, Ян, совсем не до веселья, — угрюмо бормочу в ответ.

Я опускаю жалюзи на окне, за которым стало совсем темно.

— Алёнка, что ты заморачиваешься? Ну увидел кто-то твою девочку, подумаешь! — в тоне Яны нет ни капли сочувствия.

И это после того, как я выложила ей историю про то, что бывшая Чурилова следила за нами, что по ее вине я обзавелась сомнительной репутацией и чуть было не потеряла Мишу.

— Я все понимаю. Ну представь, что ты приняла участие в вебинаре по оргазмической медитации, — предлагает мне Яна.

— Что это за дичь такая? — морщусь я, расставляя на столе приборы.

— Ой, это не дичь, а очень модное в Европе движение, — объясняет Яна. — Суть его в том, что в течение пятнадцати минут тебя гладят там.

У меня отвисает челюсть, а из рук падает вилка.

— Прям там? А кто гладит-то? — наклонившись, тянусь за прибором.

— Да кто угодно!

Я направляюсь к мойке, чтобы сполоснуть вилку.

— Пф-ф. Не хочу я представлять, как какой-то незнакомый мужик гладит меня там.

— А это необязательно должен быть мужчина. Алён, это как йога, только для клитора. Можешь почитать в Википедии, — советуют мне.

— Я не читаю Википедию, — возражаю в ответ. — И пусть они в этой Европе гладят себе, что хотят и с кем хотят. А мы уж тут как-нибудь сами, отечественными методами обойдемся.

— Методами Миши Чурилова? — подкалывает Яна.

— Яна, если ты мне друг, пожалуйста, прекрати мусолить эту тему. Щеки весь день горят! Мне жутко стыдно.

Хоть и обожаю Янку, иногда она очень раздражает.

— Стыдно у кого видно.

— Яна! — у меня вырывается истерический смешок.

— А что? — отзывается подруга дней моих суровых. — Надо во всем искать позитив.

— Да? Ну и какой же позитив можно найти в том, что несколько моих знакомых видели меня с голой задницей?! — не могу удержаться от саркастичного вопроса.

— А я тебе скажу, — воинственно начинает Яна, — теперь Филатов наверняка знает, что без него ты кайфуешь!

Я не могу понять, она либо обнадеживает, либо издевается.

— Изыди, женщина! Ты реально вышла не за того Чурилова, — ворчу на нее, услышав треньканье домофона. — Мне пора, ко мне пришли.