– Ваши подчинённые рассказывают, что вы предложили и птичками свистеть вместо того, чтобы русским языком отдавать команды.

Чёрт, на какую опасную трясину он меня подталкивает. Увязну – не выбраться будет. Он же ведёт к тому, что я свои «шпионские» навыки использую.

– В разведке лучше как можно меньше привлекать к себе внимание. А птичий крик – естественный природный звук. К тому же мы ранее договорились с бойцами, какой свист что означает: «внимание», «опасность слева», «враг в количестве пяти человек»…

– Прежде за вами, Гордеев, такое изобретательство как-то не водилось, насколько я успел узнать.

Развожу руками.

– В мирное время было вроде как без надобности, а тут, на фронте, пришлось поразмышлять.

– Из дома давно получали весточку? – неожиданно меняет тему разговора Дзатоев.

– Ещё до ранения.

– И сами не писали?

Отрицательно мотаю головой. Конечно, не писал. Не хватало только, чтобы близкие Гордеева тут же поняли, что пишет им не их сын или брат.

– Вы правы, господин ротмистр, я непростительно манкировал родственным долгом.

Я не дурак и понимаю, к чему ведёт своими расспросами Дзатоев: к подмене настоящего Гордеева каким-то самозванцем. Только он думает, что это сделали японцы, а я знаю, что они тут совершенно ни при чём.

Он протягивает мне распечатанное письмо.

– Доставлено вчера.

– И вы читали чужую переписку? Это недостойно, господин ротмистр, – изображаю из себя оскорблённую невинность.

– Читал, – признаётся Дзатоев, – в рамках своих служебных обязанностей. Хотите мне в морду заехать, как Вержбицкому?

Молчу. А что тут сказать? Конечно, хочу. Но надо держать себя в руках.

– Обнаружили там вражескую шифровку? – подпускаю в голос максимальный сарказм.

– А она там есть? – быстро спрашивает контр разведчик. Вроде бы и в шутку, но…

– Как же вам хочется, господин ротмистр, выставить меня японским шпионом.

– Я хочу найти японского шпиона в наших рядах. А он, судя по всему, есть.

– Тогда нужно найти того, кто подставил меня с вакидзаси.

Дзатоев усмехается.

– Здесь, на Востоке, говорят: не стоит усложнять то, что просто.

– Конечно, проще объявить японским шпионом меня, чем искать настоящего.

– Вы обратили внимание на лицо солдата, приносившего нам чай?

– Нет. А должен был?

– Это был ротмистр Филимонов, ваш соученик по Тверскому училищу. Решил сделать вам сюрприз и разыграть: узнаете или нет? Вы даже не обратили внимания. Хотя и внимательно смотрели на его лицо.

Блям-с… Это фак-ап. Вот он и пришёл, толстый северный лис…

– Вы наверняка читали мои документы… – тяну я паузу, пытаясь взять себя в руки. – Врачи в госпитале определили у меня амнезию – потерю памяти вследствие контузии от падения с лошади.

– Ваша амнезия выглядит чересчур избирательной, Гордеев. Или как вас там?

– Я был, есть и буду Николаем Гордеевым, – твёрдо отвечаю я.

Вру, конечно. Но сказать правду этому Дзатоеву невозможно: отправит в расход и не поморщится.

Дзатоев усмехается, обнажая крупные белые зубы.

– Можете ли вы знать это наверняка, имея в анамнезе амнезию?

Подловил. Этот Дзатоев может не только револьвером размахивать и грозить прострелить коленку. Он и в казуистике силён. Вот теперь, Лёха Шейнин, ты точно попаданец – попал как кур в ощип.

– Мне нечего вам сказать, ротмистр, кроме того, что я русский офицер, а вовсе не японский шпион.

Дзатоев даёт понять, что разговор окончен.

Плетусь под конвоем обратно на гауптвахту. Мыслей в голове ноль. Соседа, предполагаемого стукача, нет, освободился. А может, Дзатоев решил, что теперь без надобности держать при мне «наседку». Зато никто не будет храпеть над ухом.

Механически съедаю обед, не чувствуя вкуса еды. Заваливаюсь на нары, депрессуха накрывает, как тяжёлым ватным одеялом. Мышцы ломит, не хочется вставать и шевелиться. Единственное, чего хочется, – свернуться калачиком в позе эмбриона и ни о чём не думать, погрузившись в неподвижное оцепенение тела и мысли. Морок какой-то… Не наводит ли его какой-нибудь демон за стенкой?

Силой заставляю себя встать и заняться физическими упражнениями. Случайно нащупываю в кармане платок и вспоминаю записку Ли Юаньфэн. Неужели единственное спасение – побег? А как же мои охотнички? Верный ординарец, унтер Бубнов, наглец и бузотёр Сорока, братья Лукашины? А с другой стороны, что, им будет легче, если меня расстреляют за шпионаж с подачи Дзатоева? Жить хочется.

Достаю платок, пытаюсь дотянуться до окна с решёткой, чтобы повязать его на один из прутьев. В этот момент за дверью слышатся тяжёлые шаги пары людей, в двери поворачивается ключ. Быстро оборачиваюсь.

Входят двое конвойных, винтовки с примкнутыми штыками.

– Следуйте с нами, вашбродь.

На расстрел? Без военно-полевого суда? И с побегом не успел…

Закладываю руки за спину.

Идём по улице, вид стараюсь держать бодрый и независимый, но на душе кошки скребут. Особняк контрразведки проходим мимо. Меня заводят в штаб. Останавливаемся у одного из кабинетов. Один из моих конвоиров стучит в дверь, поворачивается ко мне.

– Вашбродь, вам сюда.

Вдыхаю глубоко, словно перед нырком на глубину, и толкаю дверь.

От стола на меня поднимает взгляд подполковник Николов.

– Господин подполковник? – удивлённо поднимаю бровь я.

– Не ожидали меня тут увидеть? – грустно усмехается он.

– Что есть, то есть, не ожидал.

Я уж не говорю, что первоначально думал, будто меня ведут, чтобы пустить в расход. Как говорится, не мы такие, время такое…

Внезапно Николов встаёт, одёргивает мундир и строгим официальным тоном произносит:

– Штабс-ротмистр Гордеев, от лица военной контрразведки приношу вам искренние извинения за действия моего коллеги ротмистра Дзатоева. К сожалению, господин ротмистр больше думает о своей карьере, чем о деле.

– Извинения приняты, – сухо говорю я, однако всё равно не расслабляюсь. Вдруг это просто ещё один способ расколоть меня и вывести на откровенность? Контора есть контора, рыцарям в белых перчатках там не место.

Но пока всё идёт хорошо. Николов возвращает оружие и амуницию, дожидается, пока я привожу себя в порядок. Мне бы, конечно, не мешало принять ванну, выпить чашечку кофе и побриться. Особенно побриться – терпеть не могу щетину на лице, а борода Гордееву не идёт.

– Подполковник Али Кули Мирза считает, что вы отбыли заслуженное наказание до конца, а военная контрразведка больше не имеет к вам претензий, – сообщает Николов. – Можете вернуться в строй, к исполнению ваших непосредственных обязанностей.

По тону чувствуется, что подполковник не договаривает. Мне, в принципе, всё равно, главное, что вот она – «щивабода, щивабода!»

– Чуть не забыл! – хлопает себя по лбу Николов.

Он лезет в сейф и достаёт из него… тот самый пресловутый вакидзаси, который принёс мне столько проблем.

– Это ведь ваше? – смеётся контрразведчик.

Бодро киваю. Нам чужого не надо, а своё хрен кому отдадим. Если только очень попросят под хорошее настроение.

– Господин полковник, разрешите задать вопрос?

Я нарочно повышаю Николова в чине. В прежней части наш прапор аж млел, когда его бойцы старшим прапорщиком называли. Всё-таки мы, военные, чувствительны к такого рода вещам.

– Конечно, – добреет Николов.

– Удалось выяснить, каким образом мой трофей попал в руки пленному японскому капитану? Поскольку я в это время отбывал наказание на гауптвахте, господин Дзатоев грешил на моих «сообщников», – не могу удержаться от подколки я.

Собеседник мрачнеет.

– К сожалению, ротмистр чересчур зациклился на вашей вине, поэтому не смог провести расследование по горячим следам. За это ему уже объявлен выговор. Мой ответ неутешительный: для нас эта история по-прежнему остаётся загадкой. Но мы работаем над тем, чтобы всё тайное стало явным.