«Они должны стать счастливее нас. К чему иначе вся наша борьба, все наши страдания? Так ведь, верно?»

Перед его глазами оставалось темное окно, поля без конца и края, уже чуть подернутое дымкой, но все такое же родное и умиротворяющее лицо Сюмэй.

V

На следующий день в восемь с чем-то утра поезд миновал Большой Нанкинский мост. Уже лет десять он существует, а пассажиры по-прежнему ждут его с нетерпением. Даже иностранцы и возвращающиеся на родину эмигранты-китайцы из мягких вагонов вытягивали шеи, крутили глазами, окликали друг друга:

— Вот-вот подъедем, вот-вот!

— Вон он, эстакада, не видите?

Высоко подвешено солнце, стремится на восток река, долго гудит паровоз, и по стыкам колеса стучат. Поля и рощи в пойме там, вдали, казались крошечными, точно модельки в ящике с песком, но довольно четкими. По противоположному берегу летела черная точка — автомобиль. Огромный мост надвигался на Ли Чжэньчжуна, и восторг в душе смешивался со смущением. Прекрасно, что он существует, этот мост, не то все, кто стремится сюда, на берега Янцзы, чтобы взглянуть на знаменитые памятники, стелы с эпитафиями, дворцы да павильоны, парки да рощи, фигурки каменных будд и архатов, на эту квинтэссенцию мудрости и мастерства народа, — все приезжие вправе были бы задать вопрос: а чем же потомки дополнили прекрасные просторы?

Сразу за мостом — Нанкинский вокзал, и Ли Чжэньчжун увидел, как проворно выпрыгнули на перрон молодожены, попрощались со случайными попутчиками и направились к выходу. Каждый со своим баулом, а у женщины еще изящная сумочка — все такое же чистенькое и жизнеутверждающее, как и они сами. Ли Чжэньчжун с улыбкой следил, как они выходят со станции, вливаются в людской поток, растворяются в нем. А потом они исчезли из памяти — или, может, затаились в дальнем ее уголке?

И кто бы мог подумать, что спустя двадцать дней на старинной пагоде Шести гармоний у реки Цяньтан под Ханчжоу они встретятся вновь? Как говаривали некогда, всему свой жребий, да только какой?

Спустившись с пагоды и сев в машину, вы через какие-нибудь три минуты попадете в парк Тигрового следа. По преданию, объясняет путеводитель, когда-то тут не было источников, но монах, впавший в транс, узрел белобородого старца, и было ему откровение, а на следующий день монах увидел, как тигр роет землю (не лучше ли сказать «буравит»? Да боюсь, в древности не было такого слова, так что лучше сказать «роет»). Вот тогда и брызнула вода из источника, который считают «третьим в Поднебесной». Впрочем, к чему пустословие? Хватит с нас «теории вершин», по которой некий старец — первый в Поднебесной, а какой-то середнячок задвинут на третье место.

Экскурсантов и тут что муравьев, будто на храмовый праздник торопятся. Множество людей деревенского вида продавали чайные листья, обработанные особым здешним способом, предлагали свои услуги гиды, настоящие и самоучки, давая туристам, впервые знакомящимся со здешними красотами, стереотипные и лишь частично верные пояснения. На горе, где, по преданию, появился тигр, сейчас стоит его изображение. Художник сочтет его примитивным, любой сноровистый малец спроворит из глины поживее, поинтересней. Но туристам требуется не художественное ваяние, а иллюстрация к старинному преданию — вот-де так все оно и было. Без этого неживого, фальшивого тигра, по размерам, очертаниям, цвету точной копии зверя из зоопарка, не оказалось бы свидетельств «тигрового следа» и не повалил бы сюда народ. А так этот суррогат обвивают устрашающие очереди жаждущих сфотографироваться верхом на тигре.

К чайным столикам тоже не протолкнешься, как же: вода Тигрового следа, чай Драконова колодца — все самое-самое! В парках и на спортплощадках, в кинотеатрах и магазинах, на железнодорожной станции и речной пристани, на набережной и на вершине горы — словом, во всех общественных местах люди, люди, люди, мужчины и женщины, стар и млад, все куда-то лезут, кого-то толкают, давят, сжимают. Мы опасно приближаемся к так называемому демографическому взрыву. Но, с другой стороны, это ведь и знак повышающегося жизненного уровня и душевного подъема народа. Всплеск туризма — воистину продукт нового этапа истории, эпохальное веяние!

…Допив чай, встал посетитель и обратил смеющееся лицо к Ли Чжэньчжуну, будто говоря: «Извините, заставил долго ждать», и Ли Чжэньчжун тоже улыбнулся ему, словно бы отвечая: «Спасибо, что уступили место!» Обмен мимолетными улыбками доставил обоим пусть крошечное, но удовольствие.

Тут же подскочил паренек, услужливо убрал пустую кружку и осведомился, что угодно Ли Чжэньчжуну. На рукаве у него была повязка с красной надписью «Обслуживание», а на груди приколот значок 42-й ханчжоуской школы. Ли Чжэньчжун возрадовался было уровню обслуживания в чайном кооперативе «Тигровый след», но потом сообразил, что это же школьники используют каникулы, чтобы «учиться у Лэй Фэна», и творят «добрые дела», помогая здешнему персоналу, который в выходные дни сбивается с ног, не успевая обслужить клиентов. Он с удовольствием поблагодарил паренька, сказал, какой бы ему хотелось чай, и расплатился.

Паренек принес кружку, а он думал о том, что политика не должна отрываться от жизни. Если у нас такая политика, что жизнь топчется на месте, не становится краше день ото дня, а вода Тигрового следа — все чище, чай Драконова колодца — все ароматнее и у рабочих и крестьян, тружеников, которые из поколения в поколение прозябали на самом дне жизни, не появляется возможности наслаждаться чаем Драконова колодца в такой уютной обстановке, проникаясь очарованием родной природы, — тогда какой прок в этой политике?!

Он отпил глоток — о, что-то необычайное, здешний чай отмывает до ослепительной чистоты все и внутри, и снаружи. Как бы о нем поизящнее выразиться? Ага: «подобно яшмы звону, тонок».

Легонько подув на зеленоватые чаинки, плававшие по поверхности, он отпил еще глоток — чуть терпкий, настоявшийся. А уж аромат! Во рту блаженство, комфорт, несказанность. Он явственно почувствовал, как это ощущение спускается по пищеводу в его жалкую одну пятую желудка. Чтобы приласкать и понежить его.

От следующего глотка выступил пот, расширились сосуды, прояснилась голова, тело и дух воспарили. Будто и не было никакой усталости от восхождения на пагоду, в мышцах приятная истома. Может, путь его еще не кончен? Прощаясь, председатель комитета напутствовал: «Отдохни, надеюсь, скоро вернешься к работе, не так уж ты стар!»

Не стар? Разумеется, ведь 67 — это не 76. Но возвращаться на руководящий пост? Нет, даже если бы медицина и сотворила ему такое чудо, как желудок из легированной стали.

Не в здоровье дело. Ну что, действительно, мыкаться ему в руководителях по гроб жизни? Не лучше ли несколько раньше, чем принято, вывести на передовые рубежи товарищей более энергичных и решительных? Вот уже полгода, как он не у дел, и жизнь открывает ему столько заманчивого: отдыхать, размышлять, путешествовать, более того — стать рядовой частичкой массы, влиться в людской поток, в человеческое море.

Откуда взять время и силы на долгие путешествия, пока работаешь? Китайцев тьма, и всегда кто-то возникает рядом, один окликнет, другой за рукав потянет, пройтись одному не удавалось. Крутятся вокруг тебя всякие прохиндеи, изображают заботу, помощь, а на самом деле принюхиваются, откуда ветер дует, чем пахнет, что творится наверху и на какую дорожку им свернуть. Их ведь лишь одно и заботит — как бы пристроиться к твоим правам, положению, авторитету, чтобы поживиться да себя возвысить. Мысли об этом отбивали аппетит и сон. Так и остаешься всю жизнь оторванным от народа, не слышишь биения его пульса, его чувств, и вся твоя агит- да оргработа отдалена от людей. А ведь быть среди масс — важнейшее достоинство коммуниста! Ничего-то тебе не известно — ни как отдыхают люди, ни как стоят в очереди к фотографу, ни как ужасен чад над чайными столиками, отравляющий прекрасный пейзаж!