Плач был непрерывный и очень горестный. Так может плакать только очень страдающий человек.
Я обошел шалаш кругом и увидел старика, который сидел на корточках спиной ко мне, обхватив голову руками, его острые локти тряслись от рыданий. Он перестал плакать — наверное, услыхал шаги или заметил мою тень. Потом резко вскочил на ноги и уставился на меня заплаканными глазами.
— Ты кто такой?
Я сразу же узнал старика по его седым волосам и выступавшим вперед зубам. Это был не кто иной, как рыбак Лао Вэйтоу, повстречавшийся нам вчера.
— Почтенный Вэйда! — крикнул я.
Старик прощупал меня глазами.
— Ты…
— Я… вчера с плота вы продали Пань Лаоу рыбу…
— А-а… студент. — Старик тоже узнал меня, облегченно вздохнул и взволнованно прибавил: — Да, рыба, рыба… больше не будет рыбы. — Говоря это, он опять невольно расстроился.
— Почтенный Вэйда, что с вами?
— На душе у меня нехорошо. Гляди. — Он показал на что-то неподалеку от себя.
И тут только я увидел, что на земле лежали четыре цапли, шеи их были перерезаны, перья в крови.
— Кто же это сделал? — испуганно спросил я.
— Кто сделал… псы бешеные покусали… Ах, боги небесные, я одинокий старик, занимаюсь ловлей рыбы — какое преступление я совершил? Я продаю пойманную рыбу — ну какие законы могу я нарушить? Все любят рыбу есть, и районный секретарь Ли Цзячэнь тоже… Но эти два года житья совсем не стало, ловлю рыбы объявили чуть ли не разбоем, пришлось прятаться от всех, вот и нашел я такое место, откуда и змея не выползет. Рыба есть, да продавать нельзя, остается лишь сушить… Кадровые работники в бригаде говорят, что я занимаюсь неправильным делом, все принуждают меня идти в поле. Я им отвечаю, что не могу, а они мне — что я развожу капитализм, и ругают меня на всех собраниях… Что же мне делать? Если я не буду ловить рыбу, то мне нечего будет есть. Ли Цзячэнь вчера устроил большой митинг, приказал по всему району раздавить капиталистических прихвостней: увидят курицу — резать курицу, увидят утку — резать утку, вырвать все с корнем… Мои верши сломали, цапель погубили!.. О боги небесные, как же мне жить теперь…
Слушая Лао Вэйтоу, я невольно вспомнил отца. Тогда тоже была общественная кампания. Наша Цзиньчжугоу тоже была охвачена, нескольких кур в нашем дворе убили, и отцовского «куриного банка» не стало. И вот теперь мне казалось, что это отец мой рыдает предо мной…
Лао Вэйтоу с заплаканными глазами вырыл ямку, похоронил в ней цапель и насыпал на том месте холмик, обложив его камнями. Покончив с этим, он наконец-то сообразил задать мне вопрос:
— А ты как попал сюда?
— Мы остановились тут, на берегу.
— А где же Пань Лаоу и остальные?
— Ай! — вскрикнул я, вспомнив, что Пань Лаоу и его товарищи понесли почтенного Сюя к Лао Вэйтоу, и поспешно добавил: — Они на берег сошли, отправились вас искать!
— Меня? Зачем?
— У них один тяжелобольной человек, хотели просить вас присмотреть за ним.
— Кто же этот тяжелобольной?
— Почтенный Сюй, они еще называли его «районный председатель Сюй».
— Сюй Минхун?
— Да, его так зовут.
— Что с ним?
— Он умирает, Пань Лаоу хочет спасти его…
— Так что ж ты раньше не сказал?.. Надо его спасать!
Лао Вэйтоу встрепенулся, и в один миг скорбь сошла с его лица. На смену ей пришли мужество и решимость. Он быстро оделся и, не говоря мне ни слова, поспешно ушел, оставив в шалаше на огне котелок, в котором булькала вода, и громко хлопала крышка над кипящим содержимым.
…Кое-как дождался я своих. Солнце почти ушло за горизонт, когда Пань Лаоу и его спутники вернулись на плот. Все они взмокли от пота и выбились из сил. Чжао Лян отвязал концы, оттолкнулся от берега шестом, и плот плавно поплыл по течению, мягко покачиваясь. Все сидели в полном молчании. Теперь, когда почтенного Сюя не было среди нас, каждый погрузился в свои думы, исчезли и наше единение и сплоченность. На плоту воцарилось тягостное, пугающее молчание, как при чуме. Нашим взорам по-прежнему представали вертящиеся колеса, вдали все так же сверкал недосягаемый мир синевы. Я рассказал всем, как встретился в лесу с Лао Вэйтоу, как тот плакал, когда хоронил своих цапель. Я полагал, что рассказами можно разрушить эту гнетущую тишину, и не подумал о том, что на душе у каждого станет еще тяжелее. Чжао Лян непрерывно вздыхал, Ши Гу потирал подбородок, Пань Лаоу с силой стучал трубкой о край плота.
— Не стучи! — раздраженно сказал Ши Гу.
Пань Лаоу, будто нарочно, стал стучать еще громче. Ши Гу бросил на него злобный взгляд.
— Дунпин, — обратился ко мне Чжао Лян, — пойдем-ка закусим.
Я понял, чего он хочет, и, подыграв ему, спросил Пань Лаоу:
— Дядя, поедим тыкв, хорошо?
— Как хочешь. — Пань Лаоу даже не повернул головы.
Чжао Лян скрылся ненадолго в кабинке, потом опять вышел и спросил:
— Ши Гу, а где мои спички?
Ши Гу хлопнул ладонью по карману:
— А, черт, забыл у Лао Вэйтоу.
— А спички-то нынче на вес золота, их и не купишь нигде.
— Виноват, дядя Чжао. — Ши Гу понимал, что обстановка накалилась, и разговаривал мягко.
— Над губой нет волос — до дел больших не дорос, — протянул Пань Лаоу, вынул коробок спичек и передал их Чжао Ляну. — Того, кто теряет спички, заставим есть сырую пищу.
Не успел он договорить, как Ши Гу вскочил, выхватил у Чжао Ляна коробок, размахнулся.
— Сейчас ты у меня поешь горячего!
И спички, описав большую дугу, упали в реку.
Пань Лаоу вспыхнул и сильно ударил Ши Гу в грудь. Тот отшатнулся, но не упал и с искаженным ненавистью лицом уставился на Пань Лаоу, крепко сжимая кулаки. Казалось, никакая сила не сможет ему помешать стереть Пань Лаоу в порошок.
Я с испугу крепко вцепился в руку Чжао Ляна, а тот примирительно звал Ши Гу:
— Ши Гу, Ши Гу… — но тоже не осмеливался приблизиться к нему.
Ши Гу подошел к Пань Лаоу, который ждал его, расставив ноги в боевой стойке и выбросив обе руки вперед. Казалось, драка неминуема. Но в этот момент Ши Гу вдруг обмяк, словно молния пробежала по его телу, он расслабился и перевел взгляд поверх Пань Лаоу, куда-то на берег.
— Гайгай! — душераздирающе вырвалось у него.
Пань Лаоу тоже невольно забыл о враге, потянулся взглядом за его глазами и стал смотреть на берег. На высоком зеленом берегу стояла девушка в красной кофточке, а за ней расстилалось безбрежное голубое небо. Она стояла совсем одна, как прекрасный цветок или как пылающий светлячок.
С громким криком Ши Гу бросился в воду и поплыл к берегу.
— Ши Гу! — Девушка в красной кофточке побежала вниз, и ее черные волосы развевались за ней, словно воронье крыло.
— Кто она? — спросил Пань Лаоу.
— Это Гайгай, возлюбленная Ши Гу, а жизнь их разлучила, — сказал Чжао Лян.
Теперь разлученные возлюбленные вновь встретились на пустынном берегу. Девушка бросилась Ши Гу на грудь и заплакала, не обращая внимания на то, что он в мокрой одежде.
— Давай к берегу, возьмем их на плот! — закричал Пань Лаоу.
— Это… не очень-то хорошо… — потупился Чжао Лян. — Она ведь замужем.
— Так не по своей же воле она замужем, значит, это не считается! — строго сказал Пань Лаоу. — Она — женщина честная, Ши Гу любит ее, мы обязаны помочь им соединиться.
— Как бы нам не досталось от ее мужа…
— Чего боишься! — Пань Лаоу выхватил прави́ло из рук Чжао Ляна, с силой налег на него, плот на месте круто развернулся, бревна заскрипели.
Сплавщики почти вплотную подошли к берегу, и Ши Гу на руках внес девушку на плот. Когда влюбленные оказались на плоту, на берегу появилось несколько людей, у двоих из них за спиной были винтовки.
— Люди идут, прячьтесь скорее. — Чжао Лян поспешно увел Гайгай в кабинку.
В этот момент плот, ведомый Пань Лаоу, уже выровнялся по течению и плавно заскользил вдоль берега.
— Эй, на плоту, вы здесь человека не видели?
— Какого человека?
— Девушку.
— В красной кофточке?
