— Вот здорово придумано, — сказал я, — всегда носить красную кофту…

Помолчали мы, а Чжао Лян говорит:

— Да ты не все знаешь; прошло два месяца, Ши Гу сплавил свой плот, вернулся в деревню, а девушки в красной кофточке и не видать.

— А куда же делась Гайгай? — поспешно спросил я.

— А Гайгай уехала.

— Куда?

— Замуж вышла!

— Как же она смогла? — Я был поражен.

— Эх, что ж делать-то ей было?.. — Чжао Лян помолчал немного и потом продолжил: — Уехала Гайгай на свою учебу, а через двадцать дней возвратилась в деревню. Она действительно всегда носила красную кофточку и с утра до вечера стояла под ивами на берегу, все ждала Ши Гу. На земле под теми ивами даже две впадинки появились от ее ног. Но только горы высоки, река длинна, Ши Гу к сроку не вернулся. А тут секретарь коммуны Лю сам пришел к ней в дом сватом…

— Секретарь Лю, тот самый Лю Дасюнь?

— Он самый. Он очень хотел сосватать ей своего подопечного, а этот подопечный оказался секретарем отделения коммуны и родственником районного секретаря Ли Цзячэня. Лю Дасюнь и так, и эдак его расхваливал, уламывал Гайгай: «Он в этот раз вместе с тобой был на учебе, ну и приглянулась ты ему! Гайгай, это для тебя отличный шанс!» Гайгай посмеялась и сказала: «Такой шанс редок, но у меня уже есть жених!» Лю Дасюнь глазами захлопал, стал допытываться, кто такой, Гайгай ему сказала, что это Ши Гу. Лю Дасюнь сказал, качая головой: «Сплавщик леса — ну что тут хорошего?» Еще он сказал, что если об этом узнает районный секретарь, то могут быть неприятные последствия. К тому же Гайгай должна проявить комсомольскую сознательность и поступить так, как ей руководители указывают. Гайгай не слушала, посмеивалась и не придала тому разговору значения, по-прежнему ждала Ши Гу и думала, что они вот-вот поженятся. Только через несколько дней разнесся по деревне слух, будто Ши Гу затеял где-то драку, ранил человека. Еще стали поговаривать, что он, мол, продал налево государственные материалы и его забрали. Некоторые кадровые работники заговорили втихую, что, когда Ши Гу вернется в деревню, надо бы устроить над ним суд и наказать его, а то и вовсе послать на исправительные работы… Гайгай не вытерпела, пошла к Лю Дасюню разузнать, что к чему. Лю Дасюнь не стал ей ничего говорить, сказал только, что дело темное, но уж лучше верить слухам, чем не верить. Лю Дасюнь поковырял травинкой в зубах и сказал заплетающимся языком: «Порви-ка ты лучше с ним, а не то тебе хуже будет». Но Гайгай твердо сказала: «Если он подрался, я выплачу штраф, а если он в тюрьму сел, я ему еду буду носить!» Гайгай верила, что Ши Гу не мог сделать ничего плохого. Как бы ни обливали его грязью другие, она ничего в голову не брала. По-прежнему носила красную кофточку, каждый день ждала под ивами своего милого. Кто ж знал, что еще через несколько дней в деревню придет извещение: отцу Гайгай идти дробить камни, а матери Гайгай отправляться на свиноферму коммуны. А не пойти — значит выступить против движения «Учиться у Дачжая». Отцу Гайгай скоро семьдесят стукнет, он уже больной весь, согнулся, как натянутый лук. Мать Гайгай тоже больная, ходит всегда с палкой. Им не то что камни дробить или свиней кормить, им просто из дома уехать смерть неминучая. Вся деревня видела, что это было нарочно подстроено, чтобы сломить Гайгай. Лучшего повода и придумать было невозможно. Гайгай, понятное дело, все сообразила. Плакала она, уж так плакала, что глаза у нее стали вечно красными, и тут-то в отчаянии наказала она отцу с матерью: «Не ходите, и все, посмотрим, что они будут делать». Ну а потом уж пришли народные ополченцы, хотели стариков связать, Гайгай не выдержала, побежала к Лю Дасюню… Лю Дасюнь тут же велел освободить стариков и приказ об отправке их на работы отменил… А уж вскоре, на третий день, ходил к Гайгай тот ее самозваный жених, подарил ей красную кофту. На пятый день Гайгай уехала, ничего с собой не взяла, только старую свою красную кофточку сняла, надела белую^[24]…

— А куда Гайгай переселилась после свадьбы?

— В рыбоводческую коммуну, это здесь неподалеку, — сказал Чжао Лян.

— А Ши Гу не мог пойти к Гайгай?

— Ой, этого еще не хватало! Может убийство произойти!

— Он правда задумал убить?

— Ага, он хочет убить того парня, всегда носит с собой большой нож… Эх, ну и дела! Ши Гу! Ши Гу! — отчаянно заорал Чжао Лян.

Туман как будто немного рассеялся, вокруг прояснилось. Среди белых клубов тумана можно было различить лежавшее впереди рисовое поле, кустарники, снопы только что срезанного риса. Мы прошли еще немного вдоль берега и вдруг увидели недалеко от нас смутно вырисовывающиеся фигуры людей. До нас донеслись звуки жатвы. Подошли мы еще ближе, а это группа женщин. Они только что сжали большой участок поля, наверное, они и ночевали здесь. Сейчас они только встали, еще не отошли ото сна. Одни причесывались и умывались у кромки поля, другие сидели на корточках и справляли малую нужду, третьи были полуодеты или еще не успели застегнуть пуговицы. Это все были изнуренные тяжелой работой женщины, их тела задубели от ветра и зноя, а их ум был неразвит и примитивен. Мы подошли к ним, но долго не могли добиться от них слова или какой-нибудь реакции.

— Вы кто такие? — сказала наконец одна крупная тетка сиплым голосом.

— Мы сплавщики, — ответил Чжао Лян.

— Ищете своего человека?

— Да, парня одного, где он?

— Да тут он. Он все звал кого-то целую ночь, теперь спит небось. Молодой еще, а хороший человек!

Голос женщины немного подобрел. Она отвела нас в сторону: под низкими деревцами, на толстой подстилке из рисовой соломы спали двое мужчин. Я вгляделся внимательнее: один из них был Ши Гу. Увидел я, что он сладко спит и не пошел ночью делать свое черное дело, и у меня отлегло от сердца.

— Вы уж не будите его, — сказала сердобольная женщина. — Вчера вечером старый Сюй начал харкать кровью, горячий был, словно уголь, вся одежда промокла у него от пота… Мы тут все просто не знали, что и делать. К счастью, появился этот парень, словно небо его нам послало… Как его зовут?

— Зовут Ши Гу, — сказал Чжао Лян.

— Верно, Ши Гу его звать. Он еще говорил, сестричка у него есть, несколько месяцев назад она вышла замуж и переехала в нашу деревню.

— Ее зовут Гайгай? — поспешно спросил я.

— Да, Гайгай… она…

— Она не сестра ему, — выдал я тайну.

— Она ему сестра по линии жены, — быстро вставил слово Чжао Лян. — Скажи-ка, почтенная, а что за человек этот старик Сюй?

— А это прежний районный начальник Сюй.

— Сюй Минхун? — изумился Чжао Лян.

— Ты знаешь его?

— Во время земельной реформы и создания кооперативов он всем руководил, кто ж из нас его не знает! Старик Сюй хороший человек!

— А кто спорит?!

— А как же он здесь оказался?

— Это долго рассказывать, — сказала женщина. — В пятьдесят восьмом году, когда был большой скачок, наверху сказали, что он против выплавки стали, против общественных столовых, в пятьдесят девятом его сняли, и он вернулся домой простым человеком. А когда началась «культурная революция», Ли Цзячэнь и его люди сказали, что он вредит всем, в прошлом году его к нам направили на исправительные работы… Он изнемог от работы, все харкал кровью, но держался крепко, никогда не жаловался… у всякого, кто хоть чуточку добр, при виде него сердце сжималось от жалости. Вчера наше звено послали сюда убирать рис, мы заявили, что без мужчины молотить нельзя будет, тогда наш секретарь сказал: «Хорошо, дадим вам мужчину…» Он, песья башка, дал нам старика Сюя… Мы старика Сюя жалели, не давали ему молотить, а он не уступал, целый день вкалывал, а потом у него кровь горлом пошла! Ох и горе!

— Почтенный Сюй, почтенный Сюй! — Чжао Лян немного забеспокоился, присел на колени у подстилки, пристально вгляделся в лежавшего рядом с Ши Гу человека. Я тоже наклонился, но в тумане никак не мог разглядеть его лицо.

В это время к нам подошли еще несколько женщин.

— Эх, совсем больной, а к доктору не дают сходить…