Однако ранней весной – в начале апреля – пропавший в ноябре Пескарь внезапно вынырнул из небытия. Но уже в виде своих бренных останков.

То, что осталось от приписанного Пескарю человеческого тела, было случайно найдено работниками тепловых сетей в закрытом тяжелой металлической крышкой колодце в двух или трех кварталах от той – известной читателю – квартиры, в которой этот незадачливый бизнесмен проживал перед своим таинственным исчезновением. Проводившие свои профилактические или ремонтные работы сантехники сдвинули крышку колодца, находившегося несколько в стороне от стоявших вокруг многоэтажных домов, и в нос им шибануло таким смрадом, что выяснять – что это там такое? – они не стали, а, поставив крышку на место, отрядили младшего звонить в милицию. Даже если окажется, что речь идет о дохлой собаке, пусть менты и разбираются с ней.

Ясно, что покойник, пролежавший несколько месяцев в сыром колодце, через который проходили трубы с горячей водой для отопления одного из близлежащих зданий, ни для какого внешнего опознания не пригоден. Не удалось даже установить конкретную причину смерти. Дырок в черепе, свежих переломов костей и тому подобных свидетельств насильственных действий обнаружено не было, но был ли человек зарезан, удушен, отравлен или же он умер без постороннего вмешательства (например, вследствие инфаркта или иной болячки) определить было невозможно. Однако следователям посчастливилось найти одну маленькую деталь, которая и решила дело.

Вызванной в райотдел Анне Владимировне не стали предъявлять для опознания то немно­гое, во что превратилось человеческое тело после нахождения в теплом и сыром колодце, – это было бы и бессмысленно и могло нанести свидетельнице тяжелую психическую травму. В качестве объектов, подлежащих опознанию, ей были предъявлены полуистлевшие остатки спортивного костюма, в который был одет покойник, и та самая вещичка. Относительно одежды наша героиня не могла сказать ничего определенного: да, был на нем костюм «Адидас», и расцветка подходит, но в таких костюмах сейчас щеголяют сотни и тысячи, так что сказать, принадлежал ли именно этот костюм ее мужу, она не в состоянии. Его ботинки и теплая куртка, в которой он вышел из дому, обнаружены не были. Но вот узенькое обручальное колечко, чудом не соскользнувшее с того, что было когда-то безымянным пальцем, она опознала сразу и без колебаний. Несмотря на стандартность кольца спутать его с другим подобным было невозможно: на внутренней его поверхности были выгравированы две буквы – «А + В» – и год их с Виктором свадьбы. Увидев их, вдова расплакалась и, сняв с пальца свое кольцо, показала следователю аналогичную гравировку: «В + А». Все сомнения были сняты, и смерть Виктора Чебакова была юридически зафиксирована. Дело о пропаже без вести было переквалифицировано в дело об убийстве (если оно не было заведено еще до находки Витиных останков), и оно почти без промедления было сдано в архив, ввиду очевидной невозможности установить лиц, совершивших это преступление. Хотя ни у кого, разумеется, не было ни малейших сомнений в том, что в жизни разыгрался второй из предполагаемых вариантов исчезновения Пескаря и что он пал жертвой кровавой разборки со своими бывшими подельниками. Все было ясно, но доказательств не было никаких. И даже то, что налицо убийство (а не смерть в результате естественных причин), имело статус хорошо обоснованного предположения, но не более того. Продолжать активное следствие по этому делу было совершенно бессмысленно.

Во всём этом эпизоде с опознанием найденного трупа была определенная нестыковка, логическая несуразность, которая сразу бросилась мне в глаза, но почему-то ускользнула от внимания следователей, – во всяком случае, никакого комментария рассказчиков она не удостоилась. И это было странно. Мне показалось невероятным, что такие мастера своего дела, как Тимоша и его дружина хоробрая, так неосмотрительно схоронили покойника. Сколь бы долго он ни пролежал в этом колодце, но в конечном итоге, на него просто обязаны были наткнуться. При этом труп мог быть обнаружен и в считаные дни после того, как попал в колодец, – это зависело только от обстоятельств, которые никто не мог заранее предусмотреть. И следовательно, еще относительно свежий труп мог быть легко опознан, а судмедэксперт мог бы многое сказать о причинах смерти исчезнувшего бизнесмена. И почему бандюги не увезли покойного куда-нибудь за Волгу и не зарыли в глубокую яму, где его никогда бы не обнаружили до дня Страшного суда? Нет, они подкинули его в колодец невдалеке от дома, так что уже само местоположение трупа связывало его с пропавшим без вести Пескарем. Ну и последнее: почему они не сняли кольцо с пальца? С таким же успехом они могли бы прилепить к внутренней стороне колодезной крышки паспорт покойного, завернутый для сохранности в полиэтиленовый пакетик. Что за непонятная халатность при выполнении серьезного дела?

Однако, поразмыслив над этим еще какое-то время, я пришел к выводу, что у всех этих бросающихся в глаза «накладок» может быть и своеобразная цель. Не исключено, что исполнители допустили их сознательно и рассчитывали, что Пескарь будет достаточно быстро найден, опознан и причина его смерти установлена. Вполне логично, по-моему, предположить, что опытные профессионалы и мастера своего дела были заинтересованы в том, чтобы народная молва, а особенно мнение, распространяющееся в уголовной среде и в широких кругах приблатненной публики, приписали смерть Пескаря действиям Тимоши и его приближенных. Чтобы воровская репутация их атамана оставалась незапятнанной, и никто не мог сказать, что был, дескать, один умник – Пескарь, который оставил Тимошу с носом и был таков, только его и видели. Если посмотреть на дело под этим углом зрения, то все видимые «несуразности» получают свое обоснование и без усилий укладываются в ясную, логичную картинку. Вероятно, что опытные в такого рода делах милиционеры сразу же пришли к подобному истолкованию найденных улик, а потому и не придавали им серьезного значения в своих рассказах.

Прах кремированных останков Пескаря выдали его вдове, и она безо всякой помпы захоронила его на городском кладбище. На погребении кроме нее присутствовало лишь несколько бывших служащих покойного и две «домохозяйки», знавшие его при жизни и пришедшие выразить близкой знакомой свои соболезнования. Мы не знаем, что чувствовала героиня сей истории, получив окончательное подтверждение смерти ее мужа. Но не будет слишком фантастичным предположить, что уже почти смирившаяся с потерей супруга (а чего еще она могла ожидать по прошествии нескольких месяцев) Анна Владимировна могла испытать и некоторое удовлетворение: всё же ее прежние горестные сомнения оказались напрасны­ми – Виктор не бросил ее, как предполагали некоторые, на произвол судьбы в тяжелой ситуации, а погиб от руки бандитов. Конечно, он сам виноват, что связался с таким зверьем, но он и сполна заплатил за свои ошибки. Мир его праху и смилостивится над ним Господь!

Памятник, который вдова вскоре установила на могиле раба божьего Виктора Чебакова, был довольно скромный, но тем не менее приличный, мраморный, и общий вид места последнего упокоения шустрого и верткого при жизни Пескаря – с аккуратной оградкой, скамеечкой у входа и высаженными на могилке цветочками – производил весьма благопристойное впечатление, ничем не напоминая о бурной, не слишком добродетельной и весьма драматично закончившейся жизни покоящегося здесь субъекта. В качестве даты смерти на памятнике фигурировал день исчезновения Виктора – более точно определить эту дату было невозможно, а спрашивать о ней у Тимоши вдова не стала.

Как догадывается проницательный читатель...

А именно такого читателя я представляю, когда обращаюсь к нему в своих детективно-криминальных повествованиях. Читать их может всякий, кому они не покажутся скучными, но мне – как автору – интересны лишь такие вдумчивые и внимательные к подробностям читатели, которые заметят каждый огрех, любую ошибку и натяжку и которые не дадут автору спуску, если обнаружат, что тот в чем-то схалтурил или, не сумев свести концы с концами, попытался отделаться невнятными и неубедительными разъяснениями. Мне интересен такой читатель, которого на мякине не проведешь. Только его мнение имеет для меня значение, и только для таких читателей я пишу. Точнее сказать, пишу я для себя (если можно так выразиться) и не рассчитываю на публичный успех и популярность – эта сторона дела меня не волнует. То есть я стараюсь писать так, чтобы мне самому было бы интересно читать эти книжки – естественно, не будь я их автором и не знай я их содержания. Пока что мне это вроде бы удавалось, хотя трудно избавиться от мыслей, что, играя сразу за обе стороны – и за белых, и за черных, – я могу невольно подыгрывать сам себе и, заняв позицию читателя (проницательного, разумеется), я неосознанно льщу самому себе, находящемуся в позиции автора книги. Однако с этим ничего поделать нельзя, и, вероятно, многим авторам известны подобные сомнения. Так вот, твердо укрепившись на той позиции, что я – взыскательный художник – сам себе высший суд, и мой приговор поневоле окончательный – ни на кого в этом деле я полагаться не могу, я всё же надеюсь, что среди тех, кому попадут в руки мои сочинения, найдутся и проницательные читатели, которые ими заинтересуются и с удовольствием их прочтут. Будет ли такое или это пустые мечтания, узнать мне не дано, но мне приятно думать, что такая встреча с проницательным читателем, с интересом воспринимающим написанное мною, все-таки возможна. Почему бы и нет?