Можно сказать, что и сама Анна Владимировна не стремилась к общению с окружающими и не стала задерживаться в родном городе. Не выходя из разрешенного ей школьной администрацией отпуска, она подала заявление об увольнении по собственному желанию, распродала – особенно не торгуясь – всё свое имущество, включая и так ценимую ею квартиру, и вскоре после Нового года с тремя чемоданами отбыла из города в неизвестном направлении. Вряд ли в ее решении уехать подальше отсюда можно усмотреть нечто удивительное. Многие, оказавшись на ее месте, сделали бы то же самое. Понять ее не трудно. Редкостная, необычная история о том, как она трижды опознавала тело своего мужа и три раза получала свидетельства о его смерти, а также о трех урнах с прахом Пескаря, захороненных под его памятником, очень быстро распространилась по городу, встречая живой интерес особенно среди тех, кто знал Пескаря и его жену. Вот и скажите, может ли нормальный человек жить обычной жизнью, зная, что за его спиной постоянно шепчут: это она, та самая... трижды хоронила мужа... сама же и сдала его, когда ей мешать стал... Ясно, что при таких перспективах многие решат бросить всё и, уехав куда подальше, где о тебе никто не слышал, начать новую жизнь на новом месте.

На этом под нашей историей из жизни была подведена жирная, но... – как видимо, уже сообразил проницательный читатель – еще не окончательная черта.

Я почти не сомневаюсь, что если бы история о трехкратных «похоронах» никому не известного владельца «Трех пескарей»[13] осталась в том виде, как она здесь представлена, она никогда не достигла бы моих ушей. Несмотря на всю свою экзотичность (и даже подобие волшебной сказке) она не настолько занимательна, чтобы приковать к себе внимание широкой публики и побудить слышавших ее к дальнейшим пересказам своим знакомым. Не тянет она, грубо говоря, на образец современного городского фольклора. Да, в жизни такое, вероятно, может быть, но в качестве литературного произведения ей не хватает внутренней цельности. Никак не обоснованные самим ходом событий и характерами героев повторения всех этих опознаний, свидетельств о смерти, похорон, так раздражавшие своей бессмысленностью и алогичностью следователей, отрицательно влияют и на восприятие текста слушателем или читателем. Следящему за сюжетом не достает в этой повести естественных мотивировок, прозрачных для понимания и обус­ловленных внутренней логикой событий. Понятно, почему герой скрылся, подложив вместо себя труп какого-то бомжа, окочурившегося от чрезмерного употребления алкогольных суррогатов, но зачем ему понадобилось второе свидетельство о смерти? И скажите, какого черта он поперся в этот город, где, как он и опасался, ему пришлось окончить свои дни? Что за вопиющая, граничащая с натуральным сумасшествием, бестолковость и бессмысленность поведения? Какой же из него ловкий, удачливый деляга? Болван он! И правильно, что жена так решительно от него избавилась. Поделом ему! Близкое к этому, хотя и несколько смягченное впечатление производит на слушателя и героиня повести. С одной стороны, ее рассказы следователям складываются в жалостливую и даже убе­ди­тель­ную, если не придираться, историю о предательстве любимого мужа и о поруганном женском достоинстве. Героиня претендует на человеческое сочувствие, и трудно ей в этом отказать. Но с другой стороны, как повествователь, так и вся картина событий постоянно напоминают слушающему о том, что не стоит так уж развешивать уши и соболезновать несчастной женщине, – вполне возможно, что значительная часть рассказанного далека от истины и предназначена скрыть и замаскировать ее реальные побуждения и поступки. Сдала она своего мужа или не сдала? Вроде бы вся совокупность известных нам фактов подталкивает к выводу: сдала. Ну, и как это вяжется с образом обыденной женщины, ставшей жертвой мужского вероломства? Вовсе не вяжется. Но может, мы напрасно подозреваем ее в такой жестокости? Ответа повесть не дает, и ее финал не рассеивает густой туман, закрывающий от слушателя суть происходящего.

Подытоживая это краткое обсуждение, можно сказать, что экстраординарность описываемых событий и определенная занимательность сюжета не могут полностью компенсировать чисто литературные недостатки этой повести. Познакомившийся с ней человек – речь, конечно, о тех, кто никогда до тех пор не слышал о Пескаре или о его жене и не знает, кто это такие, – скорее всего не станет пересказывать ее далее. Что ему за дело до причудливых судеб неизвестных ему людей? Поэтому я и сказал, что у такой повести почти что не было шансов дойти до сведения слушателей, непосредственно не соприкасавшихся с ее героями и живущих, как я, на большом отдалении от места ее действия.

Но ведь дошла же. Через множество рассказчиков и через тысячи километров, отделяющих меня от того города, где происходили события. И это стало возможным, я считаю, только потому, что у этой – уже известной читателю – истории из жизни появилось небольшое, но существенно изменившее всю картинку дополнение. Всего лишь один факт, который был неизвестен во время расследования дела об убийстве Виктора Чебакова и о котором я еще не сообщил читателям. Дополненная этим – сни­мающим множество недоуменных вопросов – фактом конструкция нашей истории радикально изменилась: она стала внутренне связной и прозрачной, в ней появилась эстетическая завершенность. Можно сказать, что из разряда «вот оно как бывает в жизни», то есть почти что сплетен, интересных, главным образом, тем, кто знаком с их действующими лицами, она перешла в разряд современных быличек, зачастую не лишенных определенных литературных достоинств и интересных всякому, кого могут привлечь разнообразные занимательные истории. В том числе и поклонникам детективного жанра. Заинтересовала она и меня. Надеюсь, будет интересна и проницательному читателю.

Вышеупомянутый факт заключался в следующем:

Через три приблизительно месяца после того, как наша героиня покинула свое постоянное местожительство, до городского управления МВД по неким внутриведомственным каналам дошла любопытная информация. Один из работающих за рубежом источников[14] сообщил, что бывшая жительница описываемого города А.В.Чебакова подала (через некоего французского юриста) в одну из канадских нотариальных контор документы, подтверждающие ее права на получение наследства, оставленного гражданином Канады Джоном Чейбом, умершим весной прошлого года. На момент смерти покойному было уже далеко за семьдесят, последние годы он страдал неизлечимым заболеванием (что-то связанное с онкологией), и для близкого окружения Джона Чейба его кончина не стала неожиданностью. Однако старик не торопился сдавать позиции и чуть ли не до последних дней продолжал руководить принадлежавшей ему крупной фирмой. Отчасти это можно было объяснить тем, что семьи у Чейба не было, и он не имел возможности переложить свои обязанности на сына или зятя.

Для нашей истории важно, что во время оно сей канадский бизнесмен назывался Иваном Чебаковым и был родным старшим братом отца нашего героя. Из переданной источником справки было неясно, каким образом он оказался за границами СССР. Был ли он военнопленным, вывезенным в Германию рабочим или бежал на Запад, будучи пособником немецко-фашистских оккупантов и опасаясь справедливого возмездия, а может и просто, воспользовавшись случаем, переметнулся на другую сторону в надежде на лучшую жизнь – всё это осталось неизвестным. Как бы то ни было, но во время войны или сразу же после ее окончания он очутился за рубежом, и третья волна эмиграции вынесла его на канадский берег.

Не менее важно, что родной – как выяснилось – дядя известного нам Пескаря был весьма богатым человеком. Начавши с нуля (а что могло быть у эмигранта? разве что мешочек с золотыми колечками и зубными коронками, выдранными у замученных карателями жертв? но это вряд ли ему удалось бы провезти в Канаду), он шаг за шагом поднялся до очень высокого уровня благосостояния. Канадский дядюшка ока­зался очень удачливым дельцом – можно предполагать, что перешедшие нашему герою чебаковские гены и здесь проявили свое благотворное воздействие на деловую активность их носителей. Имевший некое химическое образование и более или менее ставший на ноги после прибытия в Канаду Чейб одним из первых наладил производство каких-то полимерных материалов, развернул его, разработал и запатентовал составы новых полимеров и, в конечном итоге, стал во главе успешно функционирующей и развивающейся фирмы, состоящей из нескольких производств, научно-исследователь­ской лаборатории, конструкторского бюро и прочих связанных общими задачами подразделений. «Микроимперия» Джона Чейба, в которой он был владельцем основного пакета акций, а следовательно, полноправным и бессменным руководителем, была никак не сравнима с владениями Пескаря и, по крайней мере, на два порядка превосходила их по масштабу. Согласно приводимым в справке сведениям, принадлежащие Чейбу активы оценивались суммой в размере от нескольких десятков до чуть ли не двух сотен миллионов долларов.