После шестого урока я заторопилась выйти из класса раньше всех. Не хотелось бы остаться в опустевшем кабинете один на один с Платоном или «курицами», если они захотят меня задержать. Всё, на что я сейчас способна, – разреветься от обиды и бессилия. Едва русичка нас отпустила, я взяла рюкзак в охапку и вылетела за дверь. Меня подхватил устремившийся к раздевалке поток старшеклассников, но громкий оклик заставил притормозить:

– Лина!

Я остановилась прямо посреди коридора, и в спину тут же прилетело несколько тычков.

Бурный поток учеников разделился на два ручья, они, как движущуюся скалу, огибали идущую ко мне Агушу и снова соединялись.

Агуша хмурила взлохмаченные сильнее обычного брови и сурово поджимала накрашенные сиреневым перламутром губы. Я уставилась на неё:

– Ты здесь откуда?

– К завучу вызвали. – Она потеребила пуговицу плаща, который раньше сидел на ней в обтяг, а теперь свободно болтался. – Что у тебя тут случилось?

Блин, опять всё сначала! Я думала, Ёлке не до меня, и она замнёт сегодняшнее происшествие в раздевалке.

Красько с фрейлинами в этот момент промчались мимо нас. Покосились на Агушины допотопные плащ и туфли и презрительно заухмылялись. Следом прошагали Горелов с Мироновым.

Я пожала плечами и изобразила покер-фейс:

– Случайно уронила куртки в раздевалке, а физрук увидел. А дуры из нашего класса ему наплели, что я ворую. – Агушины глазки-щёлки стали круглыми, как пуговицы на её плаще, рот приоткрылся. – Что? Я ничего не брала! Это бред!

– Ну Линка, – выдохнула Агуша и погрозила пальцем, – ну смотри! Если только я узнаю!..

Я фыркнула, развернулась и припустила прочь по коридору.

– Дождись меня! – прогремело вслед. – Лина, слышишь?!

Я сморщилась от этого казённого имени, но ругаться ещё и с бабкой не хотелось.

– Дождусь на улице.

Пока я не спеша спустилась по лестнице, переобулась и натянула джинсовку, мои одноклассники успели разойтись. Хоть в этом повезло.

По обеим сторонам школьного крыльца у нас широкие бортики с углублениями, в которые насыпают землю и высаживают низкорослые цветы. Я села на край этой клумбочки. Из неё пахло подсыхающей землёй и прелой листвой, точь-в-точь, как под нашей ивой весной. Если закрыть глаза и подставить лицо солнечным лучам, можно снова унестись мыслями в те дни, когда всё ещё было хорошо, ну или почти хорошо. Я тогда была мелкой и не очень понимала, почему Серёжка ругается с мамой и уводит меня из дома, когда к ней приходят гости…

Агуша вернулась быстро. Хмуро скомандовала: «Пошли!» и тяжело зашагала к воротам, размахивая сумочкой. Я догнала её и, не сказав ни слова, пошла рядом. Агуша тоже молчала, только пыхтела сердито. Но у школьных ворот её наконец прорвало:

– Ваша Елена Петровна сказала, что ты шаришь по чужим карманам! Она думает, ты воруешь деньги, потому что мы голодаем. Го-ло-да-ем! – Я демонстративно закатила глаза, но Агуша на меня не посмотрела. Свернула из-под арки ворот на тротуар и затопала дальше, рассуждая вслух: – Это получается, я тебя не кормлю? Как только додумались до такого?!

Агуша остановилась, и я едва не впечаталась в её широкую спину. Развернувшись, бабка крепкой ладонью придержала меня за плечо и с головы до ног обшарила придирчивым взглядом.

– Отощала совсем! А они заметили. Говорила ведь тебе: ешь, доча, ешь! – Агуша выпустила меня, покачала головой и простонала нараспев: – Позо-о-ор како-о-ой, голодаем! Ох…

Она пошла дальше, но о позоре бубнила всю дорогу до автобусной остановки. Наконец бабка уехала на свою фабрику, наказав мне идти домой и пообедать как следует. Но я топталась под навесом, бесцельно скользя взглядом по обрывкам разномастных объявлений, которыми были заляпаны стены: «Ремонт компьютеров», «Отдам в дар вещи…», «Потерялась кошка – девочка, рыжая, пушистая, красивая…», « Нужен мастер для ремонта…»

Может, тоже расклеить объявления: «Сломалась девочка. Пятнадцать лет. Некрасивая. Нужен мастер для ремонта…» Эй, ау, кто чинит сломанных горем девочек?

Автобусы высаживали пассажиров и увозили новых. Тень от светофорного столба медленно ползла по проезжей части. Наверное, я торчала на остановке слишком долго, потому что продавщица из газетного киоска поблизости спросила, почему я никуда не еду. Я молча отвернулась: ей какое дело? Не хочу я оставаться в квартире один на один с мыслями о Серёжке!

Продавщица продолжала сверлить меня взглядом. В конце концов мне это надоело, и когда подкатил полупустой автобус, я зашла в него, даже не взглянув на номер маршрута. Повезло: автобус колесил по всей окраине и ехал очень долго, прежде чем добрался до центра города. Здесь у него была конечная, и я вышла.

Я бродила наугад по улицам, пока не оказалась у нового торгового центра. В зимние каникулы мы с Серёжкой и его друзьями попали здесь на Новогоднее представление. Водили с Дедом Морозом хоровод вокруг высоченной ёлки, установленной в огромном холле, и, давясь от смеха, кричали «Ёлочка, гори!» Брат прочитал какой-то детский стишок, а Дед Мороз расщедрился и подарил ему большую шоколадку. Мы разделили её на кусочки и схомячили, когда смотрели кино в кинозале на верхнем этаже.

Я выгребла из кармана школьного пиджака две купюры и горсть мелочи: на утренний сеанс хватит и на маленькую шоколадку останется.

Понятия не имею, какой фильм показывали. Главное, запах велюровой обивки кресел и шоколада, перешёптывание редких зрителей и вся атмосфера были точь в точь, как тогда. Сначала возникло ощущение, что я просто задремала на сеансе, и увидела про Серёжку страшный сон. А потом меня накрыло ясным осознанием действительности, и я давилась слезами в полупустом кинозале, пока какая-то девушка не пробралась ко мне и не предложила помощь. Я помотала головой, и в ответ она просто обняла меня. Впервые в жизни я плакала на плече у незнакомого человека. А девушка, наверное, решила, что я одна из тех дур, которые ревут из-за парней. Она предложила проводить меня домой, но я соврала, что учусь в ближайшей школе, и мне пора на уроки.

До Агушиного возвращения оставалось минут сорок, и я осталась ждать её на скамейке у подъезда. По свежевскопанной клумбе резво скакала стайка воробьёв. Они отнимали друг у друга червяков и звонко галдели. В отличие от людей, веселящиеся пернатые не вызывали раздражения. Я понаблюдала за воробьями и достала смартфон, но зависла: видеть самодовольные физиономии блогеров было так же тошно, как читать всякий мрачняк в пабликах, на которые я подписалась в последние дни. Народ спрашивал, как жить после потери близких. И никто не подсказывал, как. Вернее, писали всякую ерунду: найди хобби, больше общайся, заведи питомца, погуляй, поплачь. Бред…

Да и вообще все эти букеты, котики, демотиваторы и тупые цитаты в ленте вызывали отвращение. Люди загонялись полной ерундой и не обращали внимания на то, что реально важно. Не могу поверить, что ещё недавно и я была такой же дурой.

Я принялась методично отписываться от групп и удалять френдов, которых и без того было немного. Хотела вообще снести профиль, но вовремя остановилась. Удалила все переписки, кроме одной.

Палец сначала завис над ней, потом медленно опустился и коснулся экрана.

Дата последних сообщений – чуть больше месяца назад, а кажется, что прошла целая жизнь.

Сергей Кольцов: как дела систер

Серёжка вечно писал без знаков пунктуации, а я бесилась – трудно, что ли, знак вопроса поставить?

Не Джоли: контрольную завалила(((

Сергей Кольцов: не парься перепишешь

Не Джоли: Агуша меня сожрёт!

Сергей Кольцов: она не узнает

Кольцова Я: НЕНАВИЖУ ХИМИЮ!!!

Дурой была – переживала из-за контрольной! Удивительно, как то, что волновало совсем недавно, теперь кажется пустым и ненужным.

Сергей Кольцов: не ори все будет норм