Она не позавтракала, не оделась. Вышагивая по комнате, она продолжала бичевать себя, проклинать её жажду богатства и моля Бога всё вернуть на прежние их отношения.

Ник появился неожиданно, Алма в напряжённой позе пришибленного щенка, впилась в его глаза своим взглядом, ожидая чего-то страшного и неотвратимого.

— Ты был с нею? — наконец прошептала она вопрос. Злобы и отчаяния в голосе Ник не услышал, и это удивило его.

Он только кивнул. Слов не нашёл, боясь сорваться на крик или ударить её. Он и к этому был готов. Но она не кричала, не ругала, не упрекала.

— Давай всё бросим и завтра уедем подальше отсюда, Николас! — лишь смогла она проговорить, сдерживая слезы.

Он сел на стул, опустил голову и молчал, раздумывая.

— Ну что ты молчишь, Николас? Скажи хоть слово! Я проклинаю всё, что натворила своим безумным желанием богатства! Я даже прощения не буду просить у тебя. Мне нет прощения, но я готова всё забыть и уехать с тобой на край света, в Индию или Африку, лишь бы подальше от этого проклятого города! Ты слышишь меня, Николас?

— Слышу, — тихо ответил юноша. — Как не слышать. Мы всё с тобой потеряли. Я был с ней и вот, — он бросил на стол увесистый мешочек, который глухо звякнул внутри.

— Выбрось его, и мы уедем! Завтра же уедем!

— Теперь уже это не имеет никакого значения, Алмита, — в голосе его слышались тоска и безысходность.

— Так что мы будем делать теперь, милый мой Николас?

— Не знаю. Но мне так противно, так мерзко, что ничего не хотелось бы, а лишь забыться и проспать несколько дней. Мы с тобой настоящие идиоты и глупцы!

После этого дня больше недели Алма не выходила из комнаты, никого не хотела принимать, а служанка всем говорила, что сеньорита нездорова. Она с тоской провожала Ника, уходящего к Диане и возвращающегося уже на следующий день, и каждый раз пренебрежительно бросавший на стол то деньги, то украшения, то драгоценности. Они уже почти не говорили, и это их больше всего угнетало. А однажды, по прошествии ещё недели, Алма вдруг заявила Нику:

— Дорогой, у нас будет ребёнок. Я беременна.

Ника словно подбросило, и он вскочил, как ошпаренный. Посмотрел на Алму как-то странно и испуганно. Спросила упавшим голосом:

— Что с тобой, Николас? Ты надеялся, что этого не произойдёт? И так долго ничего не было.

— Я просто об этом не думал. Столько времени прошло, и ничего, а тут…

— Сама только недавно узнала. Дня два-три назад почувствовала.

— Это точно мой ребёнок?

— Дурак! — вскричала Алма и отвернулась, вытирая вдруг брызнувшие слезы.

— Да, наверное, так оно и есть, — он смутился. — Ну и что теперь?

— Это тебе решать, Николас. У меня нет в этом голоса.

— Какого голоса? — не понял Ник. — Что ты такое говоришь?

— Я во всём повинна и не могу ничего тебе предложить, Николас. Решать только тебе.

Он заходил по комнате. Волнение и растерянность, граничащие с отчаянием, будоражили его голову. Это известие так поразило его, что почти лишило дара трезво мыслить. Всё становилось куда сложнее. И вспомнилась Иветта. Она тоже от него была беременна и сейчас его ребёнку, наверное, уже второй год, и вот теперь снова! И всё вне брака!

— Давай без паники, Алма, — наконец молвил он. — Надо всё подумать и взвесить. С ребёнком мы могли бы и подождать, но это не так просто сделать. Потому мы оба в этом повинны, и нам и решать.

— Ты только не жалей меня, Николас! Я во всём виновата и мне за всё отвечать! К тебе я никаких претензий не выставлю. Ты должен сам всё решить.

— Хорошо, Алма. Так и поступим. А пока нечего всем об этом говорить. У нас достаточно времени на всё…

— Ты что-то задумал?

— Ничего я не задумывал, но подумать надо, и хорошенько. Всё ж мы с тобой были счастливы и, надеюсь, наша любовь ещё не погибла. Как ты думаешь?

— Спасибо тебе, Николас! Я так же думаю! Я очень тебя люблю!

— Тогда мы можем и подождать с выяснением наших отношений. А пока пусть будет по-старому. Никто пока не должен догадываться о твоей беременности.

— Хорошо, Николас! Я согласна. Пусть всё идёт по-старому.

Прошло три дня, и Алма появилась на улице. Она похудела, немного осунулась, но никто не заподозрил ничего странного, никакого подвоха.

Ник продолжал навещать донну Диану, и та постоянно одаривала его дорогими подарками, уже намекая на брак. Ник посмеивался про себя, уже называл её глупой гусыней, но весть о ребёнке толкала его на продолжение отношений с этой сеньорой, благо это приносило хорошие средства для будущего. Будущего его ребёнка.

Эта мысль поразила его. Значит, он надеялся заниматься воспитанием своего ребёнка и… следовательно, он не намерен порывать с Алмой? В голове постоянно присутствовала мысль о ребенке, и он никак не мог отделаться от неё.

Это открытие так сильно его взволновало, что он долгое время раздумывал и представлял себя отцом. Это получалось плохо. Ему всего восемнадцать, а он скоро станет отцом! Хотя к тому времени будет уже девятнадцать. Это уже не желторотый юнец!

А как же ребёнок Иветты? Что с ним? Он даже не вспоминал о нем, особенно после знакомства с этой Алмой. Но какая она оказалась!.. И всё же сейчас она готова всё бросить, лишь бы сохранить их любовь! Но надолго ли её хватит, как долго над нею будет властвовать её любовь ко мне? А почему же нет? Многие женщины мечтают со мной разделить не только постель, но и супружество. Например, Диана. И что мне делать теперь?

Весь этот сумбур в голове значительно осложнил ему жизнь. Он уже скучал по страстному телу Алмы, её ласкам и любви. Она и сейчас предлагает себя, хотя понимает, что это невозможно. А почему, собственно? Ведь это не она мне изменила, а я! Господи, как всё это переварить, как выпутаться из сетей, которые мы сами и сплели?

Он с трудом заснул, а утром голова уже работала немного трезвее, без того налёта чувств и самолюбия.

Алма заказала завтрак, видя, что Ник проснулся. Слуга принёс в номер, а девушка стала неторопливо расставлять всё на столике.

— Ты готов, Николас? — спросила она спокойно и негромко.

— С чего ты стала называть меня Николасом? — спросил он и посмотрел на неё другими глазами.

— Так будет более официально, мой друг, — ответила она, слегка улыбнувшись и устремив на него свои зеленоватые глаза. Этот взгляд он уже отлично знал и понимал его значение. Она просила примирений и показывала готовность к ласкам и любви. Ему тоже этого хотелось, особенно вспоминая трудные минуты с донной Дианой. Вспомнив её, он поёжился, а Алма спросила, внимательно за ним наблюдая:

— Ты что-то вспомнил, Николас?

Он скорчил гримасу неудовольствия, но ответил, не поднимая головы:

— Вспомнил Диану. Бр-р-р! Я долго не вытерплю, Алма! Всё так осточертело, что уже почти готов принять твоё предложение и уехать подальше из этого города, и больше никогда не возвращаться к этой жизни!

— Ты правда к этому готов, милый? — в её голосе послышалась радость и надежда. Глаза заискрились, а Ник подумал, что она даже сейчас чертовски хороша и привлекательна. И невольно улыбнулся уголками губ.

Она не стала больше развивать начатое, и молча смотрела, как он ест. Он же поглядывал на неё из-под насупленных бровей, но выражение не казалось сердитым и озабоченным.

— Ты ещё не встречалась со своим возлюбленным? — спросил буднично.

— Нет, и не собираюсь. Я так решила.

— А он приготовил тебе нечто, что очень бы тебе понравилось.

— Откуда знаешь? — недоверчиво спросила она с недовольством.

— Один знакомый вчера сказал. Он ведь думает, что мы кузены. Сам он довольно близок к дону Олаво.

— И что из этого следует, Николас?

— Ровным счётом ничего, просто сказал то, что слышал. Лучше скажи, как у тебя с этим… — он кивнул на её живот.

— Ничего особенного. Всё в порядке. Моя матушка рожала без особого затруднения. Так и я надеюсь.

— Ты никогда почти не вспоминаешь своих родителей. Где они?