Из толпы вышла коренастая цыганка, лет тридцати, в цветастом платке, в чёрной бархатной душегрейке и широко улыбнулась своим наполовину золотым ртом. На её руках красовались перстни и кольца, то ли из золота, то ли из надраенной до блеска латуни.

– Спасибо… – пробормотал Максим, – я уже и так всё знаю.

Кольченко отошёл от цыган в полной растерянности, с зажатым рублём в кулаке. Он стоял посреди базарной площади, а его глаза продолжали шарить по толпе идущих людей в поисках Эсмеральды. Не могла же она далеко уйти за три минуты?! Со стороны, наверное, он выглядел довольно глупо. Цыгане продолжили свою беспечную болтовню. Внезапно все они замолчали, а старшая цыганка, вразвалочку, направилась в сторону Максима. Приобняв его правой рукой за плечо, она попросила показать то место, где ему гадала молодая цыганка, и он уверенно повёл её в сторону ворот.

– Вот тут, под аркой, она меня остановила, а гадала – здесь, у ограды, – Максим указал рукой на место, где недавно стоял со своей Эсмеральдой.

Женщина что-то крикнула на своём гортанном наречии, и мгновенно стайка цыганят, пускавших по ручью кораблики, собралась у подола её широкой юбки. Задав детям пару вопросов и получив быстрые и дружные ответы, она потрепала их по кучерявым головёнкам и властным жестом опустила обратно к своим играм. Цыганка глянула на Максима с явным сочувствием и неуловимым материнским движением приложила ладонь к его лбу.

– Ты уж, парень, не обессудь… Это на всякий случай, разгорячённый ты какой-то… Дети тебя видели. Ты остановился под аркой, потом отошёл к ограде парка, постоял там немного и ушёл в сторону школы. Никакой цыганки с тобой не было, не видели они её. Ты расскажи-ка мне всё поподробнее, может, чем и смогу тебе помочь. Я давно на свете живу, много чего знаю.… А деньги-то, ребятишкам отдай, на конфеты. Для тебя так лучше будет… – она всматривалась в лицо Максима, явно пытаясь понять, чем он так взволнован и что творится у него на душе.

Самый младший цыганёнок словно в ожидании чего-то, всё еще вертелся у бабкиной юбки, и юбилейный рубль, лихо закрутившись в воздухе от щелчка пальцев Максима, был пойман в полёте его чумазой ручонкой. Шумная ватага, как по команде, сорвалась с места и устремилась в сторону магазина.

– Хорошего нагадала али плохого? – вкрадчивым голосом начала свой расспрос цыганка.

– Да вроде бы ничего плохого, жить буду, – пожал плечами Кольченко.

– В карты глядя, али по руке?

– Мельком глянула на ладонь, а так всё больше в глаза смотрела. А ещё сказала, что она не цыганка, а сербиянка, и видит мою судьбу только на одну шестую часть века. Сказала, что судьбе не платят, что судьба денег не берёт.

Цыганка украдкой перекрестилась.

– Ты где живёшь? – спросила она после небольшой паузы.

Максим указал рукой на дом, стоящий через дорогу.

– Пойдём-ка, сынок, прогуляюсь с тобой маленько, а по дороге постараюсь объяснить тебе, что я обо всём этом думаю, – в голосе старой цыганки зазвучали участливые нотки, так, обычно, разговаривают с больными людьми или с неразумными, в силу малого возраста, детьми.

– Не знаю вот только, поверишь ли ты мне, поди ведь, комсомолец? – усмехнулась она.

Утвердительно кивнув, Максим весь превратился в слух.

– На сколько лет, говоришь, она судьбу-то твою предсказала? – обходя очередную лужу, спросила цыганка.

– На одну шестую часть века. Так она сказала.

Снова возникла пауза. Женщина, видимо, делила в уме сто на шесть. Кольченко тоже занялся устным счётом. Подойдя к дому, они остановились.

– Вот, парень, что я обо всём этом думаю. Цыганки, ведь, людям их судьбы не предсказывают. Они лишь пересказывают то, что карты говорят. Или линии на ладони. Не цыганка это была, точно не цыганка, – она вновь перекрестилась, – белая ведьма к тебе пожаловала. Да не пугайся, не сама ведьма. Скорее всего, морок её. И уж раз она тебе ничего плохого не сделала, жить будешь долго.

В Молдавии живёт одна такая, совсем уже старая. Очень сильная колдунья, на год вперёд всё видит. Мы, цыгане, её боимся. Страшно, ведь, в будущее-то заглядывать. Не зная своей судьбы проще жить. Про одну шестую… Я даже представить не могу, какую магическую силу надо иметь, чтобы в такую бездну заглядывать. Это же больше шестнадцати лет! Шестнадцать лет и ещё месяцев восемь. Сейчас апрель семьдесят пятого, значит, знаешь ты свою судьбу в аккурат до самого конца девяносто первого года. Сто на шесть-то поделил уже? – Неожиданно спросила цыганка, прищурив глаза.

– Да, шестнадцать целых и шесть десятых, получается, – уверенно ответил Максим.

– А вот и нет. Не шестнадцать и шесть.… Шестнадцать и бесконечные шестёрки. Это же сколько раз по 666? Бесчисленное множество раз? Говорят, что три шестёрки – число Сатаны, но, с другой стороны, эти же цифры служат заслоном от любого зла. Не знаю, есть ли на свете сила, способная эти шестёрки перебить… Шестнадцать с лишним лет – это очень много, целая жизнь, поверь… – она о чём-то задумалась, глядя куда-то вдаль, а потом, как бы размышляя, продолжила, – говоришь, ничего плохого не предсказала… Значит, сынок, всё хорошо у тебя по жизни будет, и самое главное, изменить теперь твою судьбу на этот срок уже вряд ли что сможет. А уж зачем и почему она пришла к тебе, думаю, ты со временем поймёшь. А с той девушкой, в образе которой к тебе приходил ведьмин морок, ты, может быть, ещё повстречаешься, так иногда бывает. Не пугайся её, желала бы тебе колдунья зла, не разговаривали бы мы сейчас тут с тобой. Красивая, говоришь? Видно, нужен ты ей зачем-то… Красота – это, ведь, как сигнал. «Судьба денег не берёт». Нет, не цыганка. Ты успокойся, о дурном не думай. Чему быть суждено, того не миновать! Живи, как живётся. Ступай с Богом!

Старая цыганка перекрестила его, по-доброму улыбнулась и, не оглядываясь, пошла в сторону рынка.

Лейтенант открыл глаза. Уазик выехал из ворот воинской части и остановился вблизи стеклянной кафешки.

– Костя, оставайся в машине и без нужды из-за руля не выходи. Монтировку спрячь, до мордобоя, думаю, не дойдёт, глянь-ка на этих гвардейцев со штык-ножами, – сказал Максим, указывая глазами на демонстративно выстроившихся неподалёку от «стекляшки» солдат из состава наряда по КПП, и уже выходя из уазика, подмигнул водителю, —ну а если что, действуй по обстановке.

От КПП до кафешки было не более двадцати метров. У её двери, переминаясь с ноги на ногу, стоял Бешим, приветливый молодой туркмен. В этом заведении он был и уборщицей, и барменом, и директором одновременно. Это был его бизнес, не взирая на то, что общепитовская точка принадлежала государству. Бешим регулярно отстёгивал оговоренную сумму нужному человеку, но зато ощущал себя хоть и временным, но хозяином этого маленького кафе. Такой вот социализм с азиатским лицом. Красная «шестёрка» с номером 16 66 АША была припаркована впритирку к тротуару, рядом с ней стоял джигит лет тридцати.

«Интересно с вами спать» – пролетела в голове Максима любимая присказка его командира батареи. – «Надо же, какие знакомые цифры».

– Салам, Бешим! – поприветствовал Кольченко главного и единственного сотрудника «стекляшки».

– Здравствуйте, товарищ лейтенант, —отводя глаза в сторону, отозвался тот.

Офицер шагнул внутрь кафешки. Бешим зашёл следом и запер входную дверь. За одним из столиков, небрежно развалившись, сидели двое мужчин лет тридцати. Один из них, скорее всего, был армянин, а у второго было типично славянское лицо. Внешний вид и татуировки на руках не оставляли сомнений в их принадлежности к воровскому миру. В тесном пространстве кафе витал запах лазарета, напрочь перебивая аромат свежего хлеба и недавно приготовленного люля-кебаба. На пустом столе валялась вскрытая упаковка бинта, а на полу подсыхали капельки крови и лужица пролитого йода. У славянина, не очень умело, была забинтована ладонь и указательный палец на правой руке.

– Присаживайся, офицер, побазарим – вместо приветствия произнёс армянин с колоритным кавказским акцентом, указывая рукой на свободный стул.