Хорошие заказы шли и от государства. Для Минобороны ФС готовила сны имперские, патриотические. А, к примеру, министерства образования и труда заказывали сны о героических представителях непопулярных профессий, чтобы увеличить приток желающих на безденежные вакансии. Бизнес делал подписку на мотивирующие и проактивные сновидения. Появились первые заказы из-за границы.

Дела у Фабрики снов шли прекрасно. Сновидения стали новой нефтью.

Бассет Винт, как всегда, встретил Романа радостным лаем. Новый распорядок работы хозяина ему нравился куда как больше. В последнее время они намного чаще слонялись по городу, Винт нюхал углы, незаметно от хозяина подбирал съедобный мусор, валялся в траве и ходил, ходил, ходил, таща за собой своего человека. Но ночью, когда за хозяином закрывалась дверь, становилось тоскливо и одиноко. Звуков теперь было больше, и, что особенно пугало, среди них много незнакомых. Поэтому радость от утренних встреч была даже громче, чем вечерние до переезда в Москву.

Когда пёс услышал отворяющийся лифт на его этаже, уже знал – это его человек. И приготовился встречать. «Чудище огромно, стозевно и лаяй!» – крикнул в ответ на лай Роман и повалил бассета на спину. Потом быстро схватил рулетку, надел на Винта ошейник и вместе с ним вышел из квартиры-студии.

Чем Роману особенно нравилась работа, так это массой свободного времени. Ведь его работа, по сути, заключалась в том, чтобы явиться на Фабрику, поспать шесть часов, а после пересказать сон. Некоторым сновидцам требовался дневной сон – если шести часов не хватало, или усталость не снималась. Или если халтурили, тратя на просмотр сна час-два, а остальное время проводя в общей комнате релаксации. Но Гончаренко обычно спал 5-6 часов, с его-то пятью баллами просыпался бодрым; если позволяла погода, шёл домой пешком, гулял с Винтом подолгу, и вообще на всё времени хватало.

Коллектив новому сотруднику тоже нравился. Ребята молодые, активные, с разнообразными интересами, как правило, с высшим образованием или творческих профессий. Не без исключений, конечно. Например, Леночка. Роман обратил на неё внимание с первого дня: симпатичная блондинка, невысокая, но с красивой фигурой, общительная. В первую встречу сделала Роману кофе и рассказала некоторые особенности работы, о которых не упомянул Варданян. Но когда Роман однажды решил проводить Леночку до метро, ему удалось заглянуть поглубже в её внутренний мир. Выяснилось, что внутренний мир Леночки весьма неглубок. Нет, Роман не сказал бы, что она тупа как пробка. Просто интересы у нее оказались ну очень уж ограничены. Он пробовал заговорить с ней о науке, искусстве, политике, но не находил понимания. Леночка упорно переводила разговор на пересказывание приключений своих знакомых, какие-то старые школьные и институтские истории… Возможно, они даже были интересными, но дело усугублялось тем, что между ними она периодически вставляла странную лингвистическую конструкцию – «тыры-пыры, четыре ды́ры». Имело ли это какое-то значение, что это были за таинственные ды́ры, Гончаренко думать уже не хотел. Дойдя до метро, он дружески помахал ей и отправился домой, попутно изгоняя из головы засевшие там четыре ды́ры.

Из десяти сотрудников отдела, не считая его руководителя, Роман сблизился с тремя: Егором Коптевым, Сергеем Марковым и Адолат Набиевой. Объединяло их прежде всего вредное пристрастие к никотину. Поскольку только лишь они вчетвером какое-то время проводили в небольшом скверике на крыше своего корпуса перед работой и после, это постепенно образовало между ними более прочные связи, чем у других сотрудников. Хотя за границы стен Фабрики снов их отношения не выходили. Плюс к тому все они были «пятёрками», поэтому после просмотра очередного сна поднимались на крышу, а не пытались снова заснуть, уже без задания, как делали «тройки», и чуть реже «четвёрки».

– Эй, сосед! – недалеко от дома Романа окликнул высокий сухощавый мужчина с седеющей головой. Дядя Женя, сосед. – Есть время? Поболтать хотел.

Евгений Вишневецкий – известный в Одинцове городской сумасшедший. На самом деле почти никто его за сумасшедшего не держал, но Евгений любил представляться именно так. Вишневецкий проводил пикеты возле городской администрации, периодически объявлял митинги и манифестации, на которые приходило семь-восемь его сторонников. Время от времени его задерживала милиция, но отпускала сразу или на утро – опасности в нём они не видели.

– Сейчас подойду, дядь Жень, кофейка куплю. С работы только.

– Добро.

Роман с Винтом зашли в чистенькую кофейню. Женщина за стойкой неодобрительно посмотрела на собаку, обнюхивавшую барный стул, но промолчала – клиенты сейчас нужны всем. Роман взял чёрный кофе и маленькое печенье для Винта.

– О чём поболтать хотели, дядь Жень?

– А можем присесть?

– Ой, простите, никак нельзя. Только вышли на прогулку. Если сядем, Винт с ума сведёт.

– Может, тогда я с вами пройдусь?

– А давайте на площадку пойдём. Я там Винта отпущу, а мы на лавке посидим.

Вишневецкий согласился, и они втроём направились на собачью площадку минутах в десяти от их дома. На полпути Винт деловито отошёл с дороги к дому, покрутился, и пристроился по серьёзному делу. На балконе второго этажа тут же показалась всклокоченная пенсионерская голова.

– Больше места не нашлось? Почему сюда ходить нужно? Кто убирать за вами будет?

– Так я уберу, – Роман показал старушенции контейнер с пакетами на рулетке. Достал один, и парой ловких движений подтвердил свои намерения.

– Всё равно! – верещала бабуля.

Романа логика хозяйки балкона ввела в недолгий ступор.

– То есть как это всё равно? Если всё равно, могу обратно положить, – предложил он.

– Туда ходите! – Старушка показала рукой на противоположную от тротуара полоску газона, после чего раздражённо отвернулась и, как кукушка из часов, скрылась в дверном проёме.

– Видишь, Ром, не ожидают даже, что человек может за собакой убрать, – прокомментировал Вишневецкий и добавил, – а ты молодец.

– Мне тут однажды пакет не разрешили выкинуть, – поддержал тему Гончаренко, – сказали, что урна только для жильцов дома. Но когда предложил обратно выложить, разрешили в последний раз.

Они перешли дорогу и дошли до площадки. В такое время здесь никого не бывает – хозяева на работе. Винт убежал проверять территорию, а представители человечества устроились на лавке.

– Так вот, Роман, – осторожно начал Вишневецкий, – меня тема снов интересует. Хочу лучше в этом вопросе разбираться. Можешь мне некоторые вещи объяснить?

– Что-то могу, но некоторые вещи не могу рассказывать – я документ подписывал при устройстве. Если не секрет, расскажу.

– Это да, конечно, Ром, – быстро затараторил активист, – мне секреты не нужны. Просто чтобы разбираться получше. Вот, например, как ты там сны создаёшь?

– Я не создаю. Создают архитекторы. Наш отдел тестирует. Мы просматриваем сны и делаем отчёт.

– Для этого нужно какими-то специальными знаниями обладать?

– Скорее способностями. Не каждый может запомнить сон, который видел. И, особенно, в деталях его описать. Для этого желательно понимать, что спишь, и видеть детали, оценивать, как сон адаптируется к конкретному человеку.

– А научиться нельзя?

– Немножко можно. Но сильно природный уровень не увеличить. А вы попробовать хотели?

– Я, как бы это сказать, Ром, по другую сторону баррикад. Мне кажется, что от ваших снов вреда больше, чем пользы. Только ты не подумай чего, на отношении к тебе это не сказывается. Вы работаете. А есть те, кто принимает решения.

– А почему вы считаете, что от снов может быть какой-то вред? Никакого вреда не доказано.

– Это-то понятно. Я о другом размышляю. Вот посуди сам: раньше люди больше всего заботились от том, чтобы сделать жизнь лучше, денег заработать, детей выучить, дом построить, дерево посадить. А сейчас? Люди хотят хорошей жизни во сне. Производительность труда падает, на выборы никто не ходит, на митинги опять же…