В эту ночь она не упала с узкой открытой кровати. И ей не снились ни омары, ни пучеглазые лангусты…
Встреча с книгой была равнозначна заключению какого-то тайного союза, расширению границ известного ей до сих пор мира. На Хожей, в кабинете доктора, кроме медицинских книг, на полках стояли разные словари, альбомы и богато иллюстрированные энциклопедии. Она вынимала их по очереди, рассматривала иллюстрации, нашла и отложила в сторону французско-польский словарь. К сожалению, все книги доктора интереса для чтения не представляли, и только где-то на нижней полке Анна-Мария нашла французские романы в желтых переплетах. Она сразу взяла несколько, про запас, и отнесла в свой угол за шкафом. Но на следующий день Кристин ле Галль, застав Анну-Марию за чтением какого-то плохонького романа, отобрала кремовый томик и запретила выносить книги из кабинета доктора, пообещав дать почитать «что-нибудь подходящее для ее возраста».
Так это и началось. На первом этаже дома на улице Познаньской, 16, совсем рядом с Хожей, в двух темных, давно не ремонтированных комнатах она пережила самое чудесное событие своего детства. Старая, близорукая библиотекарша околдовала ее, колдовство продолжалось долгие годы, до самой смерти этой женщины. Благодаря ей Анна-Мария вошла в волшебную страну приключений и сказок, познакомилась с миром вечных льдов, девственных пущ и тропических джунглей. На ферме покупали только молитвенники, а в монастыре, кроме жития святых, можно было сколько угодно читать избранные произведения классиков, входящие в список обязательной литературы, или знакомиться с переживаниями Софи и заботами глупенькой Бекассины. В Варшаве Кристин позволяла ей значительно больше, а в библиотеке полки с французскими книгами занимали целую стену в глубине комнаты. Пани Алина встречала ее как самого желанного гостя и, прощаясь, с сожалением спрашивала, когда она снова заглянет. Неужели она берет с собой книги, отправляясь на прогулку в Лазенки, значит, она их просто глотает? И Анна-Мария призналась ей одной, что нашла в парке такой уголок, в который заглядывают лишь дрозды и белки, именно там, спрятавшись в буйной, высокой траве, она жадно читает и только в полдень делает перерыв — эту привычку она привезла оттуда, из Арморика, — тогда она развертывает пакет с бутербродами и ест одна, и еще кормит своих рыжих подружек орехами, купленными на деньги тетки. Кристин знает о ее страсти приручать этих смешных зверьков, но она, наверное, не позволила бы тратить столько времени на чтение…
— Тратить? — удивилась пани Алина.
Они понимающе улыбались и заговорщически качали головами. За те несколько недель, проведенных в Варшаве, каждый том, который прямо с пыльных полок падал на зеленую траву Лазенковского парка, был для девочки откровением. Она узнавала иной мир, он будто выплывал, как рыбачьи боты из Пулигана, в удивительный океан, над поверхностью которого пересекались не ветры, а мысли.
В загородную виллу в Константине надо было ехать смешным поездом с маленькими вагончиками и паровозом, выбрасывающим искры из трубы. Поезд шел вдоль прекрасной аллеи старых тополей, ведущей к королевскому дворцу в Вилянове, а потом через поля и луга, широко раскинувшиеся по обеим сторонам железнодорожной насыпи. Сентябрь того года был удивительно красив, почти все дни ослеплял блеск солнца. В последнее воскресенье, перед самым отъездом в Париж, Анна-Мария поехала попрощаться с пани Корвин, которая все еще находилась с Адамом в «Мальве». Эльжбета только перед самой поездкой сказала ей, что длинная аллея, пересекающая сад и ведущая к дому, засажена мальвами и отсюда это название, придуманное еще маленьким Адамом, который, заблудившись между похожими друг на друга улочками и садами, попросил какого-то прохожего отвести его к дому с мальвами.
— К мальве, — упрямо повторял он. — Только у нас растет столько мальв.
Это было давно, но название привилось, и никто из домашних, едущих к прабабке, не говорил иначе, чем: «Я сегодня буду в «Мальве». Поеду в «Мальву». С тех пор количество стройных кустов намного увеличилось, они были повсюду: вокруг ограды, вокруг большого газона перед домом и по обеим сторонам террасы.
Когда Анна-Мария вошла в эту аллею, раскачиваемую порывами ветра, они еще не совсем отцвели и в середине сентября выбрасывали вверх свои розовые головки. Девочка подумала, что такие высокие цветы не могли бы расти вокруг дома на ферме Ианна, ведь их поломал бы ветер с океана. Тут Анна-Мария увидела пожилую женщину, шедшую им навстречу посредине аллеи, и ей показалось, что она совсем не моложе бабки ле Бон. Худая, высокая, с седыми волосами и узкими губами. Анна-Мария почувствовала себя обманутой Эльжбетой и только хотела сказать ей об этом, как та, подав руку пожилой женщине, сказала по-французски, видимо специально для своей бретонской гостьи:
— Добрый день, ваше величество. Я хочу вам представить Аннет ле Бон.
…Ваше величество? Королева? Выходит, это была Крулёва? Анна-Мария поняла, что в ее голове все снова перепуталось. А прабабка? Значит, она не ходит, опираясь на руку своей секретарши?
В этот момент девочка получила удар прямо в лоб, и мальвы на какое-то мгновение сомкнулись над ней, потом расступились и наконец снова встали в ровные шеренги. Потирая больное место, она сквозь расставленные пальцы увидела гриву пепельных волос и голубые глаза, смотревшие на нее с близкого расстояния, совсем рядом над ее рукой. Потом кто-то коснулся ее головы и восхищенно воскликнул:
— Что за удар! Если бы она была козлом, я попала бы точно посредине черепа, между рогами. А так ничего не случилось. Mon Dieu! До свадьбы заживет!
У ног Анны-Марии лежал теннисный мяч, а перед ней, в теннисных туфлях, с ракеткой в руке, стояла светловолосая женщина в белом платье. Глаза у нее были очень голубые, и вся она светилась искрящимся смехом.
Эльжбета подтолкнула подругу к ней.
— Буня! Вот это и есть Анна-Мария, живущая недалеко от Геранда в Бретани.
— А я чуть не отправила ее на тот свет! — рассмеялась прабабка и добавила уже по-французски: — Такой удар по голове иногда помогает. Как-то раз на меня упала черепица, вскочила огромная шишка, и с тех пор я лучше сплю, хотя недолго. Да и жалко на это тратить жизнь. Покажи лоб. Он только чуть-чуть покраснел. Боже! Что за глаза у этой девочки! Белки голубые, а зрачки почти черные. У людей с такими глазами прекрасное здоровье, но они часто бывают несчастными. И никто не знает почему. А ты? Ты счастлива, моя девочка?
— О, да! — через силу прошептала Анна-Мария.
Она чувствовала себя не только оглушенной — эти светлые, внимательно смотревшие на нее глаза притягивали, влекли ее к каким-то неизвестным берегам, как сардинку, попавшую в голубую сеть бретонского рыбака.
— Достойный ответ, — услышала девочка. — Так и надо отвечать слишком любопытным людям. Я спросила только потому, что хотела знать, как чувствует себя моя жертва. А сейчас пошли. Нас ждет неплохой полдник.
Она обняла Анну-Марию. Сеть затянулась вокруг нее еще сильнее; девочка чувствовала, как она плывет, плывет и наконец вплывает в самый узкий пролив между мальвами, раздвигая их зеленые колонны, на террасу дома, тоже называемого «Мальвой».
Святая Анна Орейская! Прабабка оказалась интересной. Такой же интересной, как самая лучшая из прочитанных книг.
Ни Адам, ни его мать не пришли на полдник, ибо у соседей проходил теннисный матч. Прабабка была тоже там и именно оттуда возвращалась с ракеткой в руке. Она принимала участие в соревновании старших возрастов и проиграла — как она говорила — из-за дряхлости партнера.
— Ему только что стукнуло семьдесят лет, а бегает будто столетний. Надеюсь не потерять форму до следующей встречи.
Оказалось, что такие матчи старейшин проходят только раз в пять лет, и Анна-Мария подумала, на какую это форму может рассчитывать восьмидесятилетняя женщина? Но в тот же момент услышала ответ.
— Мой прадед, — объясняла прабабка, накладывая себе на тарелку вторую порцию крема, — охотился до глубокой старости. Вместе с другими он пробирался сквозь сугробы, болота, продирался сквозь заросли. А потом у костра съедал огромные порции бигоса, подогревая себя старкой. Не знаю, говорила ли Эльжбета, что он умер так рано только потому, что упал с яблони? Захотелось ему на девяносто третьем году жизни сорвать какое-то особенно крупное яблоко для молодой женщины, приехавшей к нему с первым визитом после своей свадьбы. Говорят, она была красивой, а яблоко висело очень высоко. Ну он и полетел. Но теннис — это не лазание по фруктовым деревьям. Думаю, мне удастся побить его рекорд. О! Кого это к нам принесли попутные ветры?
