Ванда пошла искать «Лопуха» и его дружков и пропала. Смеркалось. Закутанные в платки бабы начали упаковывать в мешки товар, перекупщики закрывали свои ларьки. Вдруг перед телегой вырос, как из-под земли, Амброс. У него было такое несчастное лицо, что Анна спросила:

— Это ты? Что-нибудь случилось?

— И да, и нет. Договорился я тут с одним лопухом, он должен был организовать перевозку. И ни его, ни телеги. А вас, что ли, пани Рената послала за солеными огурцами?

Анна с минуту раздумывала, не пароль ли это? Но… свекровь в роли конспиратора? Такая мысль показалась ей дикой.

— А сколько у тебя бочек?

Теперь задумался Мартин.

— Торговля кончается. Боюсь, больше чем одну не успею достать.

— Давай хотя бы одну. — Анне хотелось как можно скорее отделаться от парня.

Но в эту минуту к Мартину подошел худощавый подросток, хлопнул его по плечу и прошипел:

— Ты что здесь прилип? К филателистке ладишься?

— Ты что? Я ее знаю.

— Отлепись. Поздно уже, надо разгрузить корзины.

— А транспорт?

— Вроде есть. Пошли.

Через полчаса, почти в полной темноте, все собрались у телеги, и у всех, кроме Ванды, выражение лиц было довольно-таки глупым. Когда тяжелые мешки были погружены, Анна, угощая новых приятелей последней порцией купленных здесь же клецок, пристала к Амбросу:

— А где же моя бочка с огурцами? Я столько времени жду.

— Это еще зачем? — удивилась Ванда, которую Мартин толкнул, исчезая в потемках.

— Он ведь не знает, чем занимается «Альга», и считает, что мы должны привезти с рынка огурцы. Пусть думает, что его дружок уговорил тебя подбросить по пути груз.

— Святая простота! — рассмеялась Ванда. — Я уверена, что он подозревает всех нас и знает кое-какие секреты дома на Хожей. Можно рассчитывать только на одно: что он не прохвост.

Вечером, расчесывая свои каштановые волосы, Анна спросила лукаво:

— Скажи, я похожа на филателистку?

Адам, который в эту минуту вставал из-за стола, от неожиданности с грохотом перевернул стул и едва не наступил на черепаху.

— Господи! О чем ты, собственно, говоришь?

— Так меня назвал приятель «Лопуха», — хвастливо заявила Анна.

— Нужно было дать ему по морде. Филателистки — это уличные девки, путающиеся с немцами и берущие за свои услуги деньги — немецкие марки. Иначе говоря — «немецкие овчарки». Наши ребята таких сначала предупреждают, а потом ловят и обривают наголо.

Анна была удивлена не меньше Адама, но тут же у нее мелькнула мысль, что ей впервые в жизни удалось кого-то так поразить.

— Филателистка! Боже мой, Анна, с кем ты имеешь дело? — сокрушался Адам.

Она пожала плечами.

— Не с высокородными друзьями твоей прабабки — это уж точно. В последнее время я общаюсь с уличной шпаной, торгашами. И еще с одним человеком.

— С кем? Где? — набросился на нее Адам.

— На Воле. Это некий «Рябой», шеф моего супруга, — дразнила мужа Анна.

— Бывший шеф, — рявкнул Адам, но, взглянув на голые плечи и золотистые кудри своей «филателистки», вдруг толкнул ее на диван, и они долго возились, давясь от хохота.

Когда однажды Анна спросила Берта, не заняться ли ему, чтобы развеять скуку, какой-нибудь несложной конспиративной работой, тот взглянул на нее с удивлением:

— Вы считаете, того, что мы теперь делаем с Иваном, недостаточно?

— С каким еще Иваном?

Берт понизил голос, хотя они были в комнате одни.

— Из лагеря. Он сделал подкоп под проволокой и бежал. Ваш садовник нашел его в лесу в состоянии крайнего истощения и привел в дровяной сарай. Там он и живет за грудами поленьев и кокса. Он сапер. Ну и… Через месяц, когда отъелся, мы с ним начали мастерить нечто вроде карбидных ламп, которые можно превращать в гранаты.

— Потрясающе! Я рада, Берт. А Гарри?

— Он… Он не уверен, разрешено ли это Женевской конвенцией.

— Ах да… Но если никому не известно, что вы здесь находитесь, кто же поручил вам такую опасную работу?

Берт растерялся:

— Как, вы ничего не знаете? Выходит, я проговорился?

— Не бойтесь. Со мной можете говорить, как со своим однополчанином. К тому же рано или поздно Адам все бы мне рассказал.

— Но ваш муж здесь ни при чем! — возразил Берт. — Это… Это сама леди Корвин.

Теперь в свою очередь ужаснулась Анна:

— Прабабка? А какое она может иметь к этому отношение?

Впервые с тех пор, как Берт попал в «Мальву», он выразил свое восхищение маршальшей:

— La maréchale? У нее такие пальцы, что ей можно поручать самую тонкую работу. Кроме того, она единственная способна объясняться с Иваном. Поразительное явление. Образец настоящей леди. К тому же — полиглотка.

— Значит, вы больше не лакомитесь тортами с шоколадом из-под Дюнкерка? — спросила Анна.

— Почему? — поначалу не понял Берт. — Ах, вы думаете, у нее теперь на это нет времени? Наоборот, она говорит, что чередование разных видов работы освежает ум. К тому же не забывайте, что есть еще мадемуазель Кристин, мадам Крулёва и что запасы английского корпуса были огромны. Как я теперь вижу, значительно больше, чем сам корпус.

— Какао, сардины, ананасы, миндаль, — перечисляла в порыве вдохновения Анна.

— И чай. Настоящий цейлонский чай. Даже Гарри употребляет его безо всяких оговорок. Только Иван…

— Что Иван?

— Утверждает, что их грузинский чай лучше. Гораздо лучше…

На редкость морозный январь сорок третьего года не принес ничего хорошего. Участились уличные облавы; как акт возмездия были произведены взрывы в немецких кинотеатрах «Гельголанд» и «Аполлон», а также, повторно, в ресторане «Митропа». Немцы на жителях долины Вислы вымещали свою злобу за неудачи итальянцев в Африке, и прежде всего — за окружение армии Паулюса под Сталинградом, за ее разгром и капитуляцию. После того как немцы были отброшены из-под Москвы, это было уже второе крупное стратегическое поражение Гитлера в восточной кампании. Красная Армия начала контрнаступление по всему фронту от Кавказа до Воронежа. Продолжалась лишь блокада скованного льдом, отрезанного от «Большой земли» Ленинграда, упорно сражающегося, несмотря на огромную смертность жителей.

Через Атлантику и Северное море один за другим шли в Мурманск морские транспорты, конвоируемые английскими и польскими военными кораблями. Их непрерывно атаковали немецкие подводные лодки; поразив торпедами медлительные торговые суда, немцы никогда не подбирали уцелевших матросов, и конвойные суда не раз встречали на своем пути плоты с привязанными к ним скелетами или дрейфующие шлюпки с трупами.

Все теснее становилось на нарах концлагерей, все гуще валил дым из печей крематориев, а на заводах и в поместьях Германии можно было встретить тысячи женщин и мужчин со знаком «P» — Pole, поляк, — на одежде. В Варшаве хватали виновных и невиновных, было холодно, голодно и темно, несмотря на карбидные лампы. Электрическое освещение полагалось только немецкой части города, остальные районы получали электроэнергию поочередно.

Однажды, возвращаясь под вечер домой, Анна едва не столкнулась с немецким офицером и отскочила как ошпаренная. Но тот не обругал ее, наоборот: отступив в сторону, обошел по краю тротуара. Анна мельком взглянула на него, и у нее перехватило дыхание: под козырьком офицерской фуражки сверкнули глаза Казика Корвина. Домой он пришла страшно возбужденная и сразу кинулась к Адаму:

— Предупреди, кого следует: Казик работает на немцев. Я видела, как он шел по Кручей в немецкой форме.

— А это был он? Точно? Может, кто-то на него похожий?

— Нет, я не могла ошибиться. К тому же он постарался обойти меня стороной.

— Казик? О, боже!

— Он никогда не бывает у прабабки. Год назад я спрашивала о нем у Ванды. Она сказала, что поселила его в надежном месте, но он оттуда съехал и ушел в лес.

— А теперь… Нет, это немыслимо!

— Может, попался и дал немцам подписку? Ты сам говорил, что он хороший специалист, учился в Германии.