И действительно, попытался. Вытеснил англичан из Киренаики и, обойдя обороняющийся Тобрук, продвинул корпус Роммеля до самых границ Египта. Вскоре после этого итало-немецкие войска заняли Югославию и Грецию. Девятый кряду национальный гимн был оборван пушечным выстрелом и замолк на долгие годы. Теперь уже над всей Европой нагло гремела песня о Хорсте Весселе — песня коричневых завоевателей.
Затем, в мае, всех потряс сенсационный полет в Англию Рудольфа Гесса — заместителя Гитлера по нацистской партии — и последовавшее через неделю заявление фюрера, объявившего Гесса сумасшедшим.
Вечером к Адаму и Анне зашел Павел Толимир, и они долго рассуждали о том, что Гесс полетел, конечно, не без ведома фюрера, и немцы несколько дней ждали результата его переговоров с англичанами. Но либо переговоры вовсе не состоялись и Гесс был интернирован, либо они ни к чему не привели и Гитлер предпочел откреститься от своего заместителя.
— Это напоминает мне, — говорил Павел, — ситуацию в канун нашего сентября. Тогда Гитлер готов был заключить союз с Польшей, чтобы без помех начать антисоветский крестовый поход. Теперь, поняв, что Англии ему легко не завоевать, он хочет обеспечить спокойствие на Западе и в Атлантике, чтобы сосредоточить все силы на одном фронте.
— На каком?
— Осталась только Россия. Но захочется ли Гитлеру повторять ошибки Наполеона? И зачем ему это, если пакт Риббентроп — Молотов охраняет Германию от нападения с той стороны?
— А правда ли, что наша разведка установила, будто в генерал-губернаторство прибывают новые дивизии вермахта и СС, и передала эти сведения в Англию? — спросил Адам.
— Ты думаешь, я сказал бы «да», если б даже знал? Чем меньше об этом говорить, тем лучше. Несомненно одно: русские или считают, что Германия не разорвет пакта о ненападении, или не верят, что гитлеровские войска пойдут путем Наполеона. Скорее всего, они полагают, что удар немцев будет направлен на Украину и кавказские нефтеносные районы. Так по крайней мере можно судить по передвижениям войск на той стороне границы.
— Значит, тебе все же кое-что известно.
— Мало, очень мало. Но если гитлеровцы решились пожертвовать Гессом, они будут теперь действовать быстро, используя фактор внезапности. Если Гитлер нанесет удар, то сразу после жатвы.
Гитлер нанес удар двумя месяцами раньше, предоставив своим летчикам возможность совершать налеты почти непрерывно. Июньские ночи коротки, а под Ленинградом их в это время почти не бывает. Небо — огромное, безбрежное, днем ясное от зноя, белое от зари до зари. Слишком велик был соблазн, и Гитлер не устоял. Он рассчитывал застать врасплох противника, которого до последнего момента заверял, что не нарушит заключенных договоров.
— Ну, и что теперь? — спросил Берт, встретившись через неделю в «Мальве» с Анной и Адамом. — У вас опять появилась надежда, как перед наступлением немцев на Францию?
Да, у них появилась надежда. Они рассчитывали, что немецкие войска застрянут в глубине русских равнин, надеялись на суровый климат, на более ранние, чем в Западной Европе, морозы и снег. Берт злился, напоминал, что лето только началось, а Гитлер обещал гражданам рейха молниеносную войну и захват Москвы еще до наступления зимы.
— Англия защищена морем, проливом. Россию не защитят ни передвинутые на запад границы, ни плохие дороги. Русских, как и вас, уничтожат с воздуха.
В официальных немецких коммюнике говорилось то же самое, и надежда меркла. Летом немецкий вал почти без задержки прокатился в направлении Минска и Смоленска. Теперь сентябрьское поражение Польши представлялось более понятным даже тем, кто когда-то обвинял командование в беспомощности и чуть ли не в измене. Немецкие самолеты так же громили города за Неманом, как два года назад в Польше, и зарева отмечали путь на Псков и Москву, как раньше — на Варшаву.
Несколько месяцев спустя приехала из Люблина Паула. Когда Анна стала расспрашивать о ней Павла, тот сказал:
— Учти, она вернулась совсем не такая, какой ты ее знала. Это уже не избалованное единственное дитя своих родителей. Паула — связная подполья, привезла перечень пунктов в горах, где можно перейти границу, чтобы дальше попасть в неоккупированные области Франции. И сведения о людях, которые с риском для жизни занимаются такими вещами.
— Паула? — недоверчиво переспросила Анна.
— Да, та самая Паула, которую я не хотел посвящать в свои служебные дела. Помнишь? Как далеки времена Уяздовского госпиталя, как мы все изменились за эти два года! Боюсь, еще немного, и я окажусь под каблуком у жены и на все ее, отныне безапелляционные, заявления буду отвечать: «Так точно!»
— Постой-постой! — заволновалась Анна. — Может, нам удастся с ее помощью переправить за границу Берта и Гарри? Мне кажется, они с прабабкой друг друга измучили. Эти парни все время твердят о своих правах фронтовиков, о западном стиле ведения войны и о законах, которые у вас никогда не соблюдались.
Павел склонил голову набок, вынул изо рта сигарету и спросил:
— «Альга», ты, кажется, сказала «у вас»? Или я ослышался?
— Так точно! — ответила Анна, вытянувшись в струнку и нахально глядя ему в глаза. — Вы ослышались, майор.
Первое письмо из Франции, из Геранда, пришло в октябре, и в нем ничего не было о том, что семья ле Бон беспокоится об Анне-Марии или испытывает какие-либо трудности. Если у тебя есть клочок земли и лавчонка, тебе всегда и везде будет хватать на сидр и красное вино. Анна читала эти лаконичные фразы, и в душе ее рос глухой протест. Значит, они ничего не знают о том, что творится в долине Вислы? О расстрелах, арестах, облавах? И их не волнует, что немцы уже приближаются к Ленинграду, Москве, Ростову? Им нет дела до того, что произойдет на востоке, и совершенно не интересует судьба «этих славян», подвергнутых жестоким испытаниям войной?
Анна училась ненормальное считать обычным, хотя и преходящим, временным, как «временными» были для варшавян немцы, прогуливающиеся по тротуарам или подкованными сапогами отбивающие шаг по мостовым города. «Псевдожизнь» становилась все более реальной, единственно возможной, незаменимой. На бретонской ферме бабка ле Бон жарила хрустящие блинчики, вблизи от берега, у маяка, покачивались на волнах лодки с красными парусами, а дальше простирался океан, по которому плыли конвои судов, атакуемые самолетами люфтваффе. И тем не менее в бассейне порта Пулиган, как и прежде, копошились, шуршали, бешено били хвостами омары и серые лангусты. Точно так же в Варшаве метались, попав в сеть облавы, пассажиры трамваев, прохожие, задержанные патрулями, увозимые в переполненных тесных фургонах на Скарышевскую, где происходил отбор перед отправкой на работы в рейх. В это же время в тылу восточного фронта шла кровавая расправа с жителями захваченных городов и сел, трещал огонь пожаров, день и ночь гремели орудия. В ноябре ефрейтор, повторяющий путь Наполеона, смог осуществить заветную мечту: увидеть невооруженным глазом купола церквей Москвы и Ленинграда и крыши домов обеих столиц великого государства. Было еще только начало ноября, и Гитлер намеревался закончить военные действия на этом — уже последнем — участке европейского фронта до наступления морозной зимы.
В один из дождливых осенних вечеров, вскоре после начала комендантского часа, пани Алина резко постучала в дверь комнаты Анны и Адама и, против обыкновения, вошла, не дожидаясь ответа.
— Бегите! Немцы раскрыли конспиративную явку в одной из читален на Жолибоже. Мне сообщили, что сегодня будет устроен обыск во всех библиотеках одновременно.
Одеться и запихнуть в чемодан вещи Адама было делом одной минуты, платья Анны могли остаться у Алины как ее собственные. Но если бежать, то куда и как? Разумеется, на Хожую! Но в это время ворота там уже заперты, да и здесь немцы появятся со стороны улицы.
Пани Алина трясущимися руками застилала тахту, снимала с полок книги и разбрасывала их по столу.
