Удовлетворенный адмирал отправился восвояси, в свой особняк на улице Засохшего дерева. А Карл, сорвав гнев на подвернувшейся под руку прислуге, отправился играть в мяч. После игры он приказал собрать музыкантов, чтобы послушать лютню.

Тем временем и прозвучали те два злополучных выстрела, один из которых ранил адмирала в левую руку, а другой раздробил на той же левой руке указательный палец.

— Стрелок целился вон оттуда, — не теряя самообладания, проговорил адмирал, когда к нему бросились его верные дворяне-гугеноты.

— Убийца не уйдет от нас! — воскликнули они, выхватывая пистолеты и шпаги.

Над решеткой окна, куда указывал адмирал, еще вился синий дымок. Но у того, кто стрелял, оказалась наготове резвая лошадь. Стук ее копыт затерялся в переулках столь быстро, что мысль о погоне отпала сама собой.

— Они дорого заплатят за вашу кровь, господин адмирал! — кричали возмущенные гугеноты.

— Это Гизы!

— Мы отомстим!

— Успокойтесь, друзья, — сказал адмирал, превозмогая боль. — Мой юный друг, король Карл Девятый, сам достойно накажет преступника. Я в этом убежден. Я только что был у короля и еще раз имел счастье видеть его полнейшее дружелюбие.

— Но он... — послышались голоса.

— Я приказываю, — сказал адмирал, — отбросить всякую подозрительность, которая может привести к новой крови. Мы не поддадимся на провокацию. Тот человек, который стрелял, не имеет никакого отношения к нашим спорам. Он просто закоренелый бандит.

Истекающего кровью адмирала донесли до дома и уложили в постель. Срочно вызвали врачей. Поставили в известность короля.

Узнав во время концерта о случившемся, Карл рванул на груди пурпуэн. Глаза его вылезли из орбит и остановились. Губы посинели и с трудом пропустили несколько слов.

— Подлецы, — прохрипел король. — Кто посмел? Лошадей! Мы срочно едем к нашему другу адмиралу.

Весь ужас, как показалось Карлу, заключался в недавнем разговоре с адмиралом об уплате денег ландскнехтам. Деньги из королевской казны — тем, кто воевал против короля, — и эти злосчастные выстрелы в адмирала вдруг зловеще соединились в одну цепочку.

— Разыскать... Едем... — задыхаясь, хрипел король. — Приговорить к самой страшной смерти. Всех причастных. Едем.

В особняке адмирала на улице Засохшего дерева Карла IX, его мать и многочисленную, хорошо вооруженную свиту встретили с должным почтением, но сдержанно. Прохладный прием распространился даже на Генриха Наваррского и его молодую жену. Окружение адмирала как бы подчеркивало: теперь ты, Наварра, в их гнезде и потому чужд нам.

— Отец мой, — сказал король, подойдя к кровати адмирала, — вы ранены, а я страдаю. Клянусь отомстить за ваши раны так страшно, что моя месть никогда не сотрется в памяти потомков.

Движением глаз Екатерина Медичи дала понять, что она присоединяется к словам сына.

— Мне значительно легче, — произнес адмирал слабым голосом. — Ваш визит, ваше величество, лучший бальзам на мои раны. Я убежден, что недоразумение утрясется, я поправлюсь, и мы вновь будем вместе.

С тем же достоинством, с каким они явились сюда, король и его свита покинули дом предводителя гугенотов. И лишь у себя в Лувре Карл дал полную волю чувствам. Среди его подданных нашлись подлецы, которые хотят разрушить то, что он с таким невероятным усилием слепил. Они посмели перечить его воле! Они восстали против него!

Кто?

Первые, на кого пало подозрение, были Гизы — Генрих Гиз, его брат и его дядя, кардинал Лотарингский.

— Никакой пощады! — ревел Карл. — Пусть вся Франция, весь мир узнают, что для меня нет ничего невозможного! И герцоги, и кардиналы понесут суровое возмездие, если они осмелились встать на пути короля. Я знаю! Этот заносчивый Генрих Гиз не может пережить потерю Марго. Что ж, теперь он потеряет больше. Взять всех троих! Пытать! И четвертовать!

— Не торопитесь, ваше величество, — подала голос Екатерина Медичи. — Как бы вам не совершить опасную ошибку. Покушение на адмирала, вы правы, действительно организовали Гизы. Но инициатива в том не их. Они исполняли чужую волю. Если вы арестуете их, Гизы скажут, что они выполняли мой приказ.

— Ваш? — только и сумел выдохнуть Карл.

— А вы и я, ваше величество, пока одно целое, — добавила Екатерина. — Это мы с вами стреляли в адмирала. Надеюсь, вы не станете преследовать Гизов за то, что они выполняли наш приказ?

— Но зачем было нужно стрелять в адмирала?

— Чтобы он первым не выстрелил в нас.

— И что же теперь?

— Теперь необходимо добить их, пока они не опомнились и не узнали, по чьему приказу раздались выстрелы, — твердо сказала королева.

И Карл понял, что попался. Отправь он теперь мать хоть в самый дальний монастырь, гугеноты не поверят, что король не причастен к покушению. Выход был только в одном — опередить их.

Судя по всему, до счастливого вдовства Маргариты оставалось совсем немного.

Временные жильцы, что поселились под свадебным помостом у собора Нотр Дам, учуяли нависшую над Парижем беду интуитивно. Жоффруа Валле в отличие от них, узнав о выстрелах на улице Засохшего дерева, мгновенно понял, что должно за ними последовать. Он лишь недоумевал, почему вслед за двумя выстрелами сразу же не загремели тысячи других. И с той, и с другой стороны.

Впрочем, нет худа без добра. Предгрозовое затишье дало Жоффруа Валле время, чтобы разыскать Анжелику и спасти ее. По мнению Жоффруа, в предстоящей бойне больше всего могли пострадать невинные, не имеющие никакого отношения к раздорам между католиками и гугенотами. Так обычно всегда происходило в истории — спорят одни, а расплачиваются другие.

Отправляясь в Рим, Жоффруа снял для Анжелики уютную квартирку в одной из тихих улочек квартала Марэ. Он оплатил ее на два года вперед и оставил Анжелике достаточно средств для скромной, но безбедной жизни. С тех пор как Анжелику «сожгли», ей приходилось прятаться, постоянно оглядываться и контролировать каждый свой шаг.

Жоффруа отправился в Рим, но и Анжелика, и он отлично понимали, что Рим лишь предлог, что это бег от самого себя, бег к работе над своей книгой. И, вернувшись из Рима, Жоффруа не пришел к Анжелике. Он запретил себе даже думать о возможности пойти к ней. А теперь, поняв, какая гроза надвигается на Париж, бросился спасать свою любовь.

Примчавшись к дому, где Жоффруа снял ей квартиру, и немного подождав у запертой двери, он отправился к квартирной хозяйке. То была пожилая женщина, вдова кого-то из верхушки чиновничества, которых называли «людьми мантии». Жоффруа с Анжеликой так сразу и прозвали ее для себя — Старая Мантия. А она явно принимала Жоффруа за богатого жуира.

— Анжелика? — удивилась Старая Мантия. — Разве вы не знаете? Она оставила ключи и ушла. Сказав, что не вернется. Я специально поинтересовалась, куда она уходит. Но ответа не получила. Я как чувствовала. Мне так неудобно перед вами. Желаете получить обратно деньги? Но если вам вновь понадобится, я всегда к вашим услугам. У нас здесь тихо и, благодарение господу, мало любопытных. Может, зайдете выпить стакан вина? Желаю вам успеха, месье.

Он понял: Анжелика испугалась, что Жоффруа не выдержит и придет к ней. И потому ушла сама.

Но куда? Где ее искать?

Людные места Жоффруа обходил, на базары не совался. Выбирал тихие улочки и переулки. Но только зря стоптал ноги.

Неожиданно его осенило. Не на той ли она поляне за городской стеной, где у небольшого пруда, в зарослях вечнозеленых кустов верещатника лежал каменный лев? Он спал, тот лев с всклокоченной гривой, навечно уткнув нос в землю. Быть может, большой продолговатый камень и не походил на льва, но Анжелике он показался львом, и Жоффруа поддержал ее. Они случайно открыли эту поляну, полюбили ее и часто приходили сюда.