— Бред, — повторил я, бросая брошюру со стихами на стол.

— Выбирайте выражения, молодой человек! Ты комсомолец. Пока ещё… — хлопнула по столу ладонью Зайцева, выделив голосом последние слова. — И находишься не с дружками в шалмане или где там подобные тебе собираются, а в приличном обществе! И вести здесь себя надо соответствующе! Хотя, думаю, ты даже не понимаешь, что это значит. Я сразу, сразу была против его вступления в комсомол и если бы не…

— Это просто какой-то позор, — тяжело вздохнул райкомовец Лаптев. — А ведь я уже доложил наверх. Сам товарищ Васнецов заинтересовался и приказал срочно выпустить диск. И что теперь? Что я ему скажу? Что ничего не получится, потому что малолетний сопляк не нашёл ничего лучше, чем украсть чужие тексты?!

— Подождите… — робко начал директор, но его перебил сам Аристарх Митрофанов, до этого со скорбным видом кивавший в такт словам партийных и комсомольских работников.

— А я считаю, что не стоит торопиться, товарищи, — выглядел секретарь парткома Союза писателей сейчас как добрый дедушка, внуки которого устроили очередную шалость, и их надо бы отругать, но при этом видно, что он их сильно любит, только вот я на такое давно не вёлся, самые крупные гадости в моей жизни были сделаны именно такими людьми. — Все мы были молоды, и все ошибались. Партия учит нас, что людям нужно давать второй шанс. Я не обижаюсь, сам когда-то горел творчеством, мне казалось, что я могу взять чьи-то стихи и сделать их лучше, и тогда старшие товарищи указали мне, что это ошибочный путь. Вот и сейчас моё мнение, что надо простить юное дарование, если, конечно, он осознает свою вину, извиниться, и… вернёт то, что украл.

— Хм… — задумался Максим Захарович барабаня по столу пальцами, а затем будто расцвёл. — Если вы так считаете, Аристарх Владленович, тогда никаких проблем не будет! Можно не останавливать запись диска, просто изменить имя автора стихов! Это же отлично, товарищи!

— Но подождите, разве мы можем оставить такой проступок безнаказанным?! — естественно Зайцева не могла меня просто так отпустить. — Если он уже начал с воровства, что будет дальше? Вчера он крал сигареты, сегодня песни, а завтра продаст капиталистам родину.

— Я думаю, не стоит бросаться такими громкими словами… — снова попытался вмешаться Иван Свиридович, но его опять перебили.

— Наказать, конечно, надо, но на первый раз, можно ограничиться выговором. — представителю райкома партии хотелось побыстрее закончить это дело, чтобы не поднимать волну. — Вы, конечно, правы, Ирина Олеговна, но всё же это наш подопечный, а кто как ни партия и комсомол должен воспитывать и направлять молодёжь на правильный путь, указанный нам товарищами Марксом, Лениным и конечно, нашим вождём, дорогим Иосифом Виссарионовичем Сталиным! Комсомольский комитет школы и лично товарищ Яковлева допустили серьёзную ошибку, не проверив всё как следует. И мы их обязательно накажем, но, возможно, Иван Свиридович захочет взять провинившихся на поруки? Всё-таки это в его коллективе случилось такое происшествие, а отказываться от коллег и воспитанников недостойно настоящего коммуниста.

— Конечно! — закивал директор. — Мы никогда от своих учеников не отказываемся, каждого стараемся перевоспитать и сделать достойным гражданином советского общества. И с Алёной Михайловной давно работаем. Она зарекомендовала себя как грамотного сотрудника которого уважают и коллеги, и дети. Оступиться может каждый, главное понять в чём ошибка, раскаяться и так больше никогда не делать. А Семён он раскаивается. Сильно раскаивается. Правда ведь Чеботарёв?

— Да как вам сказать, — я пожал плечами. — Вы верно подчеркнули, для раскаяния нужно осознать свою ошибку. И вот с этим у меня большие проблемы. Я просто не понимаю, как вы умудрились вот это притянуть к моим песням. То, что и там и там есть слова Ленин и юный октябрь никак не доказывает факта плагиата.

— То есть ты хочешь сказать, — обманчиво мягко начал райкомовец, обогнав уже раскрывшую в гневной отповеди рот Зайцеву, — что член партии с многолетним стажем, уважаемый член Союза писателей и более того, секретарь парткома этой организации лжёт?

— Ни первое, ни второе, ни третье не является абсолютной гарантией честности и порядочности, но я не говорил, что товарищ Митрофанов лжёт, — я не собирался играть в их игры. — Скорее речь идёт о недопонимании. Не спорю, он раньше использовал данное словосочетание, но у нас оно дано в совершенно разном контексте, так что речь о каком-либо плагиате идти не может. Даже если предположить, что между этими произведениями есть связь, что ещё надо доказать, то максимум о чём может идти речь, это о заимствовании или отсылке. Аллюзии если угодно, но уж никак не о воровстве или плагиате.

— Нет, вы посмотрите на него!!! — не успел я закончить как тут же взвилась Ирина Олеговна, заставив остальных присутствующих, внимательно меня слушавших вздрогнуть. — Ты что несёшь, сопляк?! Ты обвиняешь уважаемого товарища во лжи?! Да кто ты такой, чтобы рот открывать на заслуженного артиста Советского союза?!! Да как ты смеешь?! Вот! Вот до чего доводит цацканье с такими, я не побоюсь этого слова, отбросами общества! И это ему вы хотели дать второй шанс?! Да на нём же клейма ставить негде! Нет, вы как хотите, товарищи, а моё мнение что Чеботарёва надо гнать из комсомола поганой метлой! Я ещё тогда была против, чувствовала в нём гнилое нутро, но сегодня, вы меня извините, но это не в какие ворота не лезет!!!

— Я бы попросил выбирать выражения! — видимо не только я офигел от такой экспрессии, даже обычно спокойный и интеллигентный Иван Свиридович повысил голос. — Чеботарёв никого не обвинял. Его возрасту свойственны резкие, бескомпромиссные суждения и про поведение мы с ним ещё поговорим, но доля истины в его словах имеется. Я, конечно, не член Союза писателей, но русский язык и литературу преподавала больше двадцати лет. И тоже не уверен, что тут имеет место именно плагиат.

— Ну если учитель литературы так говорит, тогда, конечно, мне здесь больше делать нечего. — закатил глаза Аристарх и поднялся. — Товарищи, я хотел решить этот вопрос по-тихому, как старший товарищ, так сказать, но вижу, что и сам молодой человек и школьная комсомольская организация и даже директор категорически не хотят признавать свои ошибки. Что ж хорошо. Тогда увидимся в другом месте. Думаю, в обкоме партии я найду поддержку и понимание.

— А причём тут обком, — я пожал плечами, — Увидимся в суде. Я сейчас иду в прокуратуру, пишу заявление о клевете. В рамках уголовного дела, а клевета, это уголовное преступление, если вы не знали, тексты отправят на лингвистическую экспертизу, которая точно установит, являются ли они плагиатом или хотя бы заимствованием. И вот когда будут результаты — мы с вами ещё раз встретимся. А до этого момента я считаю любые собрания бесполезными и даже вредными. Как минимум потому, что кое кто не умеет держать себя в руках. А я не мальчик для битья, чтобы меня всякие хабалки, неизвестно как пробравшиеся в райком, поливали грязью.

— Что ты сказал?!! — визг Зайцевой мгновенно достиг ультразвука. — Ах ты щенок, как ты смеешь разевать свой вонючий рот на меня?! У меня двенадцать лет комсомольского стажа, а ты кто такой, сопляк, чтобы меня оскорблять?! Я на ближайшем же заседании поставлю вопрос о твоём исключении! Нам в комсомоле такие не нужны!

— Да подавись, — я под ошеломлёнными взглядами собравшихся швырнул на стол членский билет, а сверху бросил значок. — Состоять в рядах организации, где подобные вам не разобравшись накидываются на человека, а правота в споре измеряется стажем, я не хочу. Не знаю, в какую вы тут игру играете, но дальше разговаривать в таком тоне я с вами не собираюсь. Вы устроили судилище, не приведя ни одного доказательства, не дав мне даже попытаться оправдаться, заранее объявив виновным во всех смертных грехах. Да ещё Ивана Сидоровича и остальных приплели, как будто одного меня мало. И знаете, что, если когда-нибудь, Союз развалится, то только из-за таких уродов как вы, которые сами ничего делать не умеют, зато считают себя в праве указывать другим как им надо жить. Так что счастливо оставаться, увидимся в суде.