Солнце близится к горизонту. Темнеет. Наступает конец трудового дня. С наступлением темноты лодка вновь превращается в жилище. Хозяева закрывают крышу «каюты», тщательно затягивают противомоскитную сетку. Мимо плывут, стукаются о борт обломки досок, скорлупа кокосовых орехов, отбросы большого азиатского города. Семья собирается в кружок на корме у кипящего котелка с рыбной похлебкой. Черная гладь реки расцвечивается огнями с берега, на центральных улицах зажигаются огни реклам, вывесок ночных клубов, публичных домов, скромно именуемых турецкими банями и массажными. Далеко разносятся шум толпы, сирены автомобилей, джазовая музыка.

На берегу все ярче разгораются огни. Но это не огни процветания. Десятки тысяч таиландцев ежегодно пополняют ряды безработных. Это прежде всего крестьяне, пущенные помещиком по миру, выпускники средних школ. Многие таиландские девушки, отчаявшись устроиться на работу, идут на панель под пляшущие сполохи неоновых вывесок.

Есть в Бангкоке район, именуемый Тонбури. До него добирается редкий турист. Но местные жители говорят, что не побывать в Тонбури — значит не увидеть столицу.

Этот район лежит на правом берегу Чао-Прайи, где река делает большой изгиб. Проехав «китайскую» часть города, мы свернули на мост и через несколько минут достигли района Тонбури. Здесь поражают лабиринты узких кривых переулков, пересекающихся и расходящихся во всех направлениях. Машина буквально протискивается сквозь строй деревянных строений на сваях. Сидя за рулем, все время думаешь, как бы случайно не въехать под дом тайца на сваях, где хозяева держат кур, скотину и огромные глиняные джа с питьевой водой. Название «Тонбури» нередко встречается в разделе полицейской хроники бангкокских газет. Ограбления, опустошительные пожары создали району трущоб печальную славу. Мы сами оказались очевидцами сильного пожара, который уничтожил почти целую улицу, оставил без крова около трехсот человек. Люди безуспешно пытались гасить огонь, поливая его водой из ведер.

Жители этого района рано просыпаются и очень поздно, за полночь ложатся спать. Люди торгуют, готовят пищу, умываются и отправляют естественные надобности на виду у прохожих. Создается впечатление, что в Тонбури либо все родственники, либо очень близкие друзья. Скученность неимоверная. Соседи, не надсаживая горла, переговариваются через улицу: от одного двора до другого рукой подать. Сапожник знает, какая рыба сегодня на обед у цирюльника, торговец овощами без ошибки находит дом, где кончилась капуста. Все открыто, все на виду.

Шумит, галдит неугомонный Тонбури. Над почерневшими от дождей домами разливаются пряные ароматы овощных приправ. Ловко лавируя между прохожими и велосипедистами, пружинистой походкой спешит разносчик сладостей. На плече коромысло. На нем подвешены корзины с засахаренными кусочками различных тропических фруктов — папайи, ананаса, манго. Две женщины толкают перед собой тачку с древесным углем. Их усталые, изможденные лица перемазаны угольной пылью. Кажется, они ничего не видят перед собой, кроме этого тяжелого черного ящика на колесах да ухабистой мостовой переулка.

До полудня еще далеко. Но солнце уже нечет невыносимо. По Тонбури от дома к дому бродят бритоголовые буддийские монахи, облаченные в светло-оранжевые тоги. Здесь существует обычай, по которому каждый таиландский мальчишка обязан минимум на семь дней уйти в монастырь. К монашеству население относится почтительно. В Таиланде буддизм — государственная религия, а король — глава буддийской церкви.

В Бангкоке насчитывается более трехсот буддийских монастырей. Они разбросаны по обоим берегам Чао-Прайи. В Тонбури мы познакомились с буддийским монахом по имени Бхадрагака. Ему уже за пятьдесят. Всю свою жизнь он провел за стенами монастыря и даже написал книгу о буддизме. Бхадрагака — человек высокообразованный, начитанный. Он считает, что главной заботой всех верующих должна стать борьба за мир. На вопрос, что он понимает под этой борьбой, Бхадрагака ответил:

— Необходимо, чтобы каждый занялся самоусовершенствованием, преодолел все земные чувства и бренные страсти. Ведь любой человек, достигнув «прозрения», становится Буддой. А Будда — антипод насилию; стало быть, это и есть высшая степень миролюбия…

Бхадрагака хорошо разбирается в архитектуре храмов и в монастырских порядках. Когда мы попросили его показать некоторые храмы столицы, он охотно согласился. По дороге Бхадрагака рассказывал:

— Буддизм появился в стране в I–II веках. Недалеко от Бангкока, в местечке Понг Гук, археологи обнаружили развалины очень древних храмовых построек со статуями Будды. В архитектуре храмовых построек Таиланда есть элементы индийских, бирманских, камбоджийских, китайских монастырей.

— Существует два основных вида буддийской, храмовой архитектуры, — продолжал наш знакомый. — Первый называется «Прапранг». Этот вид храма отличается округлой вершиной наподобие башни. Примером может служить знаменитый храм Ват Арун на правом берегу Чао-Прайи. Другая разновидность — ступообразная пагода со шпилем, именуемая «Прачеди»…

В яркий, солнечный день бангкокские храмы поражают приезжего богатой палитрой своих красок. Золото и терракота, тончайшая лаковая роспись и филигранная резьба по дереву и камню, зеркальная мозаика и цветные витражи, керамика и инкрустация драгоценными камнями. От легкого дуновения ветерка под изогнутыми консолями крыш раздается мелодичный перезвон колокольчиков.

…Бхадрагака помог нам провести один день в действующем буддийском монастыре.

Две кирпичных стены, окаймляющие храм и кельи монахов, выходят на неширокий клонг. Массивные деревянные ворота украшены медными заклепками. Они давно не чищены и позеленели от сырости. Ворота охраняют две гигантские скульптуры фантастических воинов. От ворот в просторный двор ведет мощенная квадратными плитами дорожка. Она упирается в ступени главного храма. Кругом ни души.

Снимаем обувь, как того требует религия, и проходим за ворота. Нас встречает настоятель — глава общины.

— Вам в какой-то мере повезло, — низким голосом говорит он после традиционного поклона со сложенными у лица ладонями. — Сегодня мы принимаем в монастырь учеников. Сейчас вы все сами увидите.

Мы благодарим настоятеля и спрашиваем, сколько в монастыре монахов.

— Вместе с послушниками двести пятьдесят. Сейчас сезон дождей, поэтому все в сборе. Эти месяцы у нас считаются священными. По уставу человек, попавший в монастырь в этот период, не имеет права покинуть обитель по крайней мере в течение семи дней. — Он прячет улыбку в редкие черные усы и добавляет:

— Считайте, что это к вам не относится… А вот к тем двум паренькам, — он указал в сторону ворот, — безусловно.

Мы обернулись. Группа монахов вводила в распахнутые ворота мальчиков лет восьми-десяти. Они были одеты по-праздничному. Парни постарше держали над мальчиками черные зонты, увитые разноцветными лентами. Головы будущих послушников украшали замысловатые уборы, отороченные золотой канителью. Когда торжественная процессия поравнялась с нами, настоятель приказал монахам отвести ребят в первую келью — двухэтажную пристройку с окнами без стекол, прикрытыми решетчатыми ставнями. Потом, обращаясь к нам, пояснил:

— Войти в монастырь, который проповедует учение основателя нашей религии Будды, — великое счастье. Но чтобы совершить полный разрыв с мирской жизнью, будущий послушник прежде всего должен побрить голову, надеть сабонг (кусок ткани, оборачиваемый вокруг бедер) и чивару (вид тоги).

Мы поинтересовались, есть ли различия в одежде монахов в зависимости от ранга? Ответ последовал отрицательный.

— Правда, ткань по качеству может быть разная, — разъяснил настоятель, подумав. — Монастырь покупает материал в рулонах, потом его разрезаем на небольшие куски. Чтобы получилась чивара, нужно сшить три-четыре куска вместе.