— Что нужно сообщать, когда уезжаешь на несколько дней! Я думала ты навсегда уехал, — опустив голову, почти шептала я. Рома что-то прикинул, подумал и выдал:

— Дурилка ты! — улыбнулся и сел рядышком, аккуратно прижав меня к себе.

— Сам такой, — блаженно прошептала, нежась в объятиях. Мы посидели так еще пару минут, потом Роман сбегал в спальню, принес мою домашнюю одежду, помог переодеться и уложил на кровать, устроив мою голову на своем плече. — Почему меня охраняют ребята Леднева? Ты знаешь, кто на меня напал?

— Если б знал, он бы сейчас себе могилу веточкой копал, — процедил Рома, сильнее прижимая меня к себе, — со мной теперь будешь постоянно, поняла? — я промычала что-то в ответ, проваливаясь, наконец, в крепкий и глубокий сон.

Роман

Ему не спалось. Непривычные ощущения и эмоции давили, лишая сна и покоя. Грудь жгло так, будто там дырку сверлят, не переставая, не давая передышки. Роме не хватало кислорода, он задыхался от своих собственных чувств. От самого постыдного, как он считал — страха. Потерять себя, стать зависимым от женщины. А он уже плотно на нее подсел. Поплыл так, что в глазах темнело, когда брал ее, колени подгибались от стонов, а взгляд…Озера, в которых тонуть хочется. Топь. Один раз посмотрел и засосало по самую макушку.

За ним никто никогда так не ухаживал. В детском доме он никогда и никому не смел признаваться, что болен. Болезнь равно слабость. Только иногда у приемной мамы мог попросить лекарства и никогда не нуждался в уходе. Нужно признать, что и болел он очень редко, природа щедро отсыпала ему здоровье, видимо компенсировав этим отсутствие любви и семейного тепла.

Ухаживала за ним, забыв о себе, он же видел, что ей утром ходить было больно, признал сам себе, что увлекся, нельзя с ней так. Но что поделать, если рядом с Викой он себя не контролировал? Дорвался до запретного, бля. Остановиться не мог.

Никогда таких правильных у него не было, домашних, уютных. А Вика ему супчики варила, каждые несколько часов с градусником прибегала, температуру контролировала. А у него в груди горело, от поступков ее и глаза слезами жгло, от заботы и ласки.

Хотел уехать, отлежаться дома. Не пустила, а он не смог уйти, глядя ей в глаза. Ушел по-английски, не прощаясь, как трус последний. Жрал сам себя, пока по городу катался несколько часов, потому что страшно было. И стыдно за себя. Она к нему со всей душой, а он принять не может, подвох ищет постоянно.

Пацаны позвонили, снова проблемы в автосервисе двое организовали. Подрались, да так, что клиенты милицию вызвали, пришлось разбираться с ментами, а потом пацанов воспитывать.

Позвонить ей и предупредить не пришло ему в голову, для себя паузу взял, разобраться, понять, чего сам хочет.

Встретил друга старого, расслабился, напился. По пьяной лавочке Вике звонить начал, а та телефон отключила. Разозлился и обрадовался одновременно. Такая же как все, только он за порог, она и думать о нем забыла и телефон выключила. Может еще и Никиту опять позвала, они же все продажные. Хотел к ней ехать, но мозгов хватило за руль не садиться пьяным. Звонил каждые несколько минут, что-то писал, а сам не помнит что. Кажется, он даже подрался с кем-то.

Подобная эмоциональная буря с ним случилась впервые, он не знал, как успокоиться и перестать метаться. Что делать со своими эмоциями? Хотелось руками грудную клетку вскрыть и выкинуть подальше сердце, которое заходилось в диком темпе только от одной мысли о Вике.

Когда ему позвонил Леднев с новостью о том, что Вику по голове ударили, по описанию тот самый мудак, которого они уже несколько месяцев поймать не могут, Рома понял одну простую и важную вещь — он влюбился. По-настоящему, сильно. Потому что ее жизнь и здоровье стало важнее собственного. Потому что ее травму он воспринял гораздо хуже своей собственной боли. Сам готов был подставиться, только бы она цела была. И тогда он познал страх. Самый настоящий, жуткий, давящий, животный страх.

Ехал не разбирая дороги, наплевав на перегар и возможные штрафы. Злился на себя, что оставил Вику, на нее, за то, что вот так концы обрубила. И чуть не врезался в столб, когда без паники и брезгливости подумал о семье и детях. С ней. Его мир перевернулся с ног на голову и как в нем теперь жить, он пока не понимал.

Главное, что с ней все в порядке. Сопит ему в шею, доверчиво прижимаясь всем телом. А в груди вместо боли тепло разливается. Странное, незнакомое ощущение легкости. С ним и уснул, прижимая к себе Викторию еще сильней…

Я смотрела в окно на быстро мелькающие деревья, нервно кусая губы и стараясь унять дрожь во всем теле. Как только мне стало лучше, а шишка на голове не давала о себе знать при каждом повороте головы, Роман принял решение ехать к родителям. Я была против- мне казалось, что наши отношения еще очень зыбкие, шиты белыми нитками, которые могут разорваться от малейшего дуновения ветерка. Рома слушать ничего не желал, позвонил родителям, бабушке и погрузил ранним утром меня в свой автомобиль.

Нет, я не сомневалась, что родители нас примут и благословят, они у меня романтики. А если мы не пара? Если в очередной раз я ошиблась в выборе мужчины? Рома очень закрыт, никогда не говорил о своих проблемах и заботах: «Не забивай себе голову», каждый раз слышала я, когда пыталась выяснить, что его беспокоит. Он часто курил на балконе в одиночестве, кому-то звонил или просто уходил в себя. Никаких разговоров по душам, никаких планов на будущее, только здесь и сейчас.

Порой мне казалось, что он всегда зол, но посмотрев на это с другой стороны, поняла, что именно злость всегда придавала ему сил на дальнейшую борьбу. Моей «соломинкой» в самых трудных жизненных ситуациях всегда были родители, а его — злость. Словно он всегда ждал удара, подвоха от своей жизни. И в совместной со мной жизни ничего не поменялось.

А еще он был до ужаса ревнив, чем доводил меня до неистовства! Буквально. В такие моменты очень огреть чем-нибудь тяжелым глупую голову, чтобы выбить дурацкие мысли. Пару дней назад Роман чуть было не избил постоянного покупателя! Примерного семьянина, отца троих детей. Мужику не повезло — у него оказалось плохое зрение, он забыл дома очки и слишком пристально меня разглядывал, что было расценено Ромой как попытка меня обаять. Успокаивать пришлось старым, как мир, способом.

— Ты подумала? — напряженно спросил Рома, отвлекая от невеселых размышлений.

— Нет, — покачала я головой.

— Нет — не подумала или нет- не перееду, — решил уточнить Роман. Я горестно вздохнула и снова уставилась в окно. Рома предлагал мне вернуться в родной город и жить с ним. У него дела, бизнес и еще множество причин не переезжать. Мои дела и бизнес в расчет не принимались, он уже договорился с Каем, что тот найдет управляющего, а моя функция сократится только до его контроля. И, возможно, я бы согласилась, но было страшно. Роман парировал, что мы итак практически живем вместе. Да, в моем шкафу отдельную полку заняли его немногочисленные пожитки, а в ванной гордо возвышалась вторая зубная щетка. — Вика, я жду, — напомнил Рома.

— Я еще думаю.

— Что думать? Я все решил с твоей работой. Вещи хоть завтра перевезем, а расстояние смешное — сорок минут на машине.

— У меня нет машины, — пожала я плечами.

— Замутим, — закивал головой Рома.

— В каком смысле? — вскинулась я.

— В смысле купим. Ты водить умеешь?

— Умею. Но не люблю. Я слишком невнимательная.

— Сам буду возить. Серьезно, ты проблемы на пустом месте делаешь.

— Ну да, а кто совсем недавно чуть не покалечил моего покупателя на пустом месте?

— Это не я, — тут же открестился Рома.

— Да, какой-то другой Рома, — согласилась я, — ненормальный собственник.

— Придурок какой-то, — засмеялся он, — даже не знакомь меня с ним.