Первой вниз скользнула Синтия. Сперва она лишь потихоньку скользила по скосу, но потом видимо почувствовала себя свободнее, набрав скорость и принявшись описывать широкую змейку на идеально чистой вылизанной поверхности. Не прошло и полуминуты, как она скрылась в облаке снежной пыли.

Ковальский перед отправкой осматривал каждого, подтягивал ослабшие в пути ремни обвязки, хлопал по плечу и, не оглядываясь, шагал к следующему.

Джон в итоге остался с ним один на один. Когда Морока, согнувшись пополам и кое-как расставив опорные палки в стороны, начал спуск, Джон думал, что Ковальский что-нибудь скажет ему напоследок, но тот смолчал, точно таким же движением хлопнув его по плечу и направившись вверх по склону на не ископанный ещё их полозьями снег.

Джон хмыкнул и повернулся лицом в направлении движения. Ему казалось, что Ковальский всё-таки пользуется с другими личным каналом. Но теперь выходило, что он их вообще опекает лишь постольку, поскольку ему не нужно было, чтобы они здесь «поубивались». Эта нелюдимость местных начинала раздражать. Или это было личное свойство характера Рэдэрика Ковальского?

Настойчивый кашель в канале заставил Джона обернуться. Нет, нужно прекращать думать вслух.

— Трогайся, Алохаи.

Трогайся, так трогайся.

Джон поймал себя на мысли, что понятия не имеет, сколько часов они уже в пути. Он попытался вспомнить, когда последний раз с ним такое было, и не смог. Этот бесконечный буран превратил время в вязкую бесформенную субстанцию. Ну ничего, сейчас он разгонит это наваждение.

Удачная мысль — Джон расслабил надоевший капюшон, с облегчением освободившись от залепившего его изнутри снега. Всё-таки у полного биосьюта есть свои преимущества. Он избавляет от кислородного голодания и мороза. Но весь этот снег был неприятен даже на вид.

Так, палки в руки, ещё раз проверить почти двухметровой длины полозья, успевшие заметно сузиться в середине, зато расходящиеся на концах широкими ластообразными выростами. Опора под ним заметно пружинила и стремительно теряла сцепку со снегом, норовя выскользнуть и опрокинуть Джона на спину. Ещё чего не хватало.

Так, переносим центр тяжести вперёд, и покатились. Пока он просто скользил, постепенно набирая скорость и размышляя, не ли дать команду биосьюту повысить трение, с ботинками всё ещё происходили какие-то сложные процессы, пятки то намертво прирастали к полозьям опоры, то снова откреплялись, как бы пребывая в нерешительности относительно намерений владельца. Пора было с этим заканчивать, Джон бросил себя в вираж, выписывая дугообразную борозду по снежной целине. Это не привычный океанский прибой, но по застывшим снежным волнам можно было скользить не хуже.

Биосьют ловко подстраивался под его движения, гася излишне резкие повороты ступней, двигающихся теперь строго параллельно, широким волнообразным скольжением, так что снег волнами взмывал в воздух, пока ещё относительно спокойный. Ступни, наконец, уверенно закрепились на полозьях.

Впереди показалась знакомая стена взбаламученной снежной пыли, воздушный карман в ветровой тени возвышенности заканчивался, нужно притормаживать, нам такие выкрутасы ни к чему.

Только Джон успел так подумать, как мимо него стрелой пронеслась тень Ковальского. Распластавшись как птица, почти параллельно поверхности тот даже не пытался гасить скорость — просто скользил по прямой, пока не исчез далеко впереди, оставив после себя один только снежный вихрь. Ничего себе.

Джон не стал пытаться это повторить, да ему бы и биосьют, скорее всего, не позволил. Ботинки теперь оставались намертво зафиксированными, твёрдо охватывая лодыжки, по сути, теперь Джон мог управлять движением только при помощи коленей.

Притормозив кантами полозьев на лихом вираже, уже спустя недолгих полсекунды он тоже с головой погрузился в пылевую завесу бурана.

Тот или уже стихал, или его сила здесь была ослаблена складками местности. Но его уже не трепало, как тогда, наверху, так что Джон позволил себе, чуть разобравшись в смутно различимых неровностях местности, снова поднажать. Ветер упруго свистел в складках и ремнях амуниции, палки мощными толчками пружинили в резких поворотах, в основном же Джон обходился хорошо заученными вихляющими движениями, ориентируясь при переносе веса с ноги на ногу на положение маркеров первых номеров когорты, те уже замедлялись у подножия, чуть левее, но не так далеко, чтобы нужно было заботиться о точке сбора. Ого, Ковальский уже внизу.

Последним росчерком по белому покрову склона Джон, раззадорившись от скорости и собственного успеха в покорении снежных вершин, нахально пролетел в узком месте между двух едва покрытых снегом кочек-валунов, с трудом удержав равновесие, так что в итоге позорным образом чуть не свалился на самом финише под ноги встречающей его Синтии. Едва вывернувшись на торможение, он обдал её белой волной с ног до головы, поспешив широко улыбнуться, мол, видишь, торможу, надо было чуть в сторону отойти.

Синтия улыбаться в ответ не стала, откинутый, как у Джона, капюшон демонстрировал лицо скорее озабоченное. Серьёзное отрицательное качание головы и кивок в сторону: пошли.

Что там у них случилось?

Ветер снова усилился, так что прятать палки-снегоходы, вновь превратившиеся в утолщённые на концах трости, не пришлось. Джон как мог быстро заковылял на не успевших ещё до конца сократиться до нормальных размеров снегоступах, пытаясь на ходу сориентироваться.

Простейшая версия необходимости такой спешки отпала сразу — вся когорта была в сборе, сенсоры отчётливо нащупывали в темнеющей заснеженной полумгле четыре фигуры. Синтия направилась туда, где стояли Морока и Экхарт, Ковальский же остановился поодаль, распахнув гермошлем биосьюта и словно прислушиваясь к чему-то. На бушующую вокруг метель он больше не обращал внимания.

— Что происходит?

— Кто его знает, приехали мы сюда почти одновременно, с тех пор он вот так стоит и о чём-то думает. Ты видел, как он по склону летел?

— Угу, наблюдал в непосредственной близи. Он будто в таких местах всю жизнь провёл. За пару лет подобному не научишься. Кто-нибудь знает, с какого он мира?

Никто не знал. Сколько на Аракоре может продержаться даже самый ярый любитель экстремального отдыха, год, два, три? Судя по количеству спасательных отрядов на дежурстве, текучка личного состава на этой проклятой планете была та ещё.

Во всяком случае, Ковальский со своей откровенной нелюдимостью смотрелся на этих просторах весьма уместно. С другой стороны, чего у него не отнять, так это желания спасать других. Там, наверху, они бы без него не прошли. Парень явно нашёл себе занятие по душе.

— Рэдэрик, что происходит?

Ковальский обернулся к ним, махнул рукой «отдыхайте, пока можно», сам же снова углубился в себя.

Да уж. Слова из него не вытянешь. Джон пожал плечами и направился к своим, снова проверять амуницию. Интеллектуальная начинка обвязки и сама справлялась с распределением нагрузок, но ходить выбранная ею конфигурация зачастую всё-таки мешала.

— Думаете, сейчас снова в гору пойдём, ветер скоро должен поменять направление…

— Нет, нам теперь по седловине вон туда, — Морока для верности показал знакомую карту, предоставив Джону лишний повод выругать себя за глупость — курсограмма была в наличии и у него самого, можно было и без лишних вопросов обойтись. Его любимых риторических вопросов вслух.

— Только глайдер нас уже давно должен был ждать здесь, наверху ему сейчас вернее разбиться со всем оборудованием, чем нас везти, его уже сто лет как должна была автоматика перебазировать.

Джон непонимающе посмотрел на Мороку — парень явно уже оправился от того почти случившегося падения наверху, и теперь стремительно возвращался к своеобычной неприятной манере общения с видом «я умник».

— И у тебя уже есть версия, где он сейчас?

Синтия и Экхарт дружно хмыкнули.

— Версии нет, но есть вопрос в твоём духе: у меня одного снова появились сомнения, а не часть ли это нашей проверки?