Что означала эта призрачная механика? Почему без этой «ловушки» они ничего не замечали, молчали приборы антирадиационной и радиоэлектронной защиты, и только помутившееся сознание продолжало упорно подсовывать самом себе бессмысленные образы полупрозрачных медуз, копошащихся у тебя в мозгу…

Джон всё-таки вспомнил, что такое «ловушка Виннера». В полевых условиях прибор использовался крайне редко, потому и не задержалось в памяти. Нейтрино в форме одиночных элементарных частиц не имеют массы покоя и слабо взаимодействуют с обычной адронной материей, однако стерильные нейтринные квинтеты, формирующиеся в толще н-фазных коллоидов и ячейках-сингулярностях нейтринных полей высших порядков структуры, не только обладали массой покоя, но также были способны излучать и поглощать виртуальные пары обычных нейтрино, какой эффект и использовался для обнаружения коллоидных формирований при распаде первичной структуры предельно насыщенного н-фаза и пространственного мониторинга инженерных полей накачки.

Всё пространство Аракора вокруг, начиная с толщи металлического ядра и заканчивая стратосферой планеты, было пронизано сейчас нейтринной активностью такой плотности, что нависавшая над когортой шлюпка могла быть в считанные мгновения разрушена случайным неустойчивым всплеском активности — распадается н-фазный каркас, полимерные опоры не выдерживают возросшей нагрузки и вся конструкция обрушивается вниз, чтобы спустя мгновение взлететь на воздух при размыкании центрального гравитационного контура, энергия которого сама по себе не могла рассеяться даже за тысячелетия.

Тут Джон окончательно похолодел. Шлюпка ладно. Но их биосьюты точно также армированы н-фазным экзоскелетом, а их ку-тронная начинка могла быть полностью разрушена и сотой долей процента тех энергий, что царили вокруг них всё это время…

Какой требовался тончайший контроль за этими потоками, чтобы ни единым импульсом не задеть чувствительную технику и даже не выдать до поры своего присутствия?

Джон протянул руку и уже нарочно погрузил перчатку в мерно колышущееся в шаге от него нейтринное пламя. И снова ничего не почувствовал. Датчики биосьюта показывали норму по всем спектрам.

Ещё час назад они удивлялись замершему небосводу. Сейчас Джон бы не удивился, даже увидев на небе вместо Штаа какое-нибудь иное светило.

Насыщенность нейтринных структур была такова, что на фоне этих бушующих энергий предельная накачка н-фазных элементов экзоскелета их биосьютов выглядела как тончайшее, едва заметное свечение, мгновенно тонущее в окружающей яростной стихии.

Но ещё более удивительной была сложность структуры того, что он видел. Никакие фрактальные программаторы не могли добиться такой синхронности на множестве макро— и микроуровней сразу. Джону тотчас принялись мерещиться миллиарды ку-тронных вычислителей, непрерывно моделирующих собственным коллапсом окружавшие их сейчас кубические километры сложнейших динамических структур.

Рэдэрик назвал это «вокруг кипит жизнь». Так всё и было. Неразрешимая покуда для задача автомоделируемого пространства была решена здесь, на необитаемой, смёрзшейся в ледяной панцирь планете Аракор. И Галактика ничего об этом не знает. Кто бы ни был автором этого чуда, до сих пор он успешно скрывал от всех свою любимую игрушку. Только отчего-то раз за разом попадали в ловушку системы Штаа пролетающие мимо корабли.

Поражённый своей нечаянной догадкой, Джон принялся искать глазами исчезнувшего из поля зрения Ковальского, надеясь хоть теперь получить ответ на свои вопросы, но стоило ему обернуться, как по глазам ударило почти физически ощутимой вспышкой, и образ нейтринного океана тут же пропал, оставив после себя прежнее серо-голубое сумеречное снежное пространство и жуткую головную боль.

Пытаясь понять, что же случилось, Джон всё прокручивал в памяти биосьюта ту последнюю, туманную и смазанную картинку, что и выбила его из канала. Сверкающая фигура да её непроницаемая тень, вертикально стоявшие в двух шагах позади.

Ему показалось, или на месте огненного образа теперь сосредоточенно копался в своём «виннере» Ковальский?

Когорта ждала.

Все — растерянная Синтия, пассивный Экхарт, напряжённый Морока и даже выглядящий раздавленным сержант смотрели на своего «проводника», не произнеся ни слова.

А Ковальский, отложив, наконец, прибор в сторону, посмотрел на них.

— Против этого у нас нет шансов. Я не знаю, как мы сюда попали, но те, кто остался позади, возможно ничего такого и не наблюдают. Остались на поверхности знакомого им Аракора, встретили рассвет, их отыскали спасательные партии, или забрал дежурный глайдер, вызванный со станции.

Нас они, возможно, так и не нашли. А потом планета была закрыта для посещения, пространственную миграцию в этом секторе запретили, аварий больше не было.

Я не знаю, был ли у вас шанс остаться там, вернувшись с пересадочной станции по своим следам. И никто из нас не может сказать, можно ли отсюда вообще вернуться. И действительно ли это — будущее Аракора. Если вы хотели от меня решения — зря, я простой спасатель на полярной станции захолустной планеты, меня учили в своё время летать и совсем немного воевать, я не учёный и даже не настоящий подготовленный спасатель. Максимум, что я могу посоветовать, это попробовать вернуться в исходную точку, по дороге пытаясь отыскать точку сингулярности, если она вообще была.

Джон посмотрел себе под ноги и понял, что вокруг уже не осталось снега. Он исчез как-то разом, бескрайняя песчаная пустыня, раскинувшаяся вокруг них, впитала его без остатка, а заодно и злополучную капсулу, чьи занесённые песком обломки сейчас уже едва просматривались в лёгких неровностях лишённой иных деталей поверхности. В небе по-прежнему холодно сверкали звёзды, и не было следов Штаа.

Их амуниция, однако, осталась по-прежнему сваленной в кучу. Джон так и не понял, добрый ли это знак, или лишний повод для подступающей паники. Он заметил и ещё одно ощущение, уже куда более свежее и острое.

Им в спину кто-то смотрел. Пристально и вопросительно.

Кто бы это мог быть?

Но только Джон сделал движение обернуться, как снова повалил снег.

Здесь царствовала ночь.

Самый трон её попирал эти земли бессмысленные тысячелетия.

Камни цвета застывшей на жутком морозе человеческой крови.

Звёзды цвета последнего крика, преисполненного невыносимого отчаяния, бессмысленно горького, проклинающего.

Застывший, потерявший животворную силу воздух.

Здесь не пели ветра.

Здесь не было движения.

Время умерло.

Сама же Вечность была по обыкновению терпелива, она и создана для долготерпения. Не умея за себя бороться, она могла только ждать. Невидимые глаза день за днём следовали строкам неуничтожимых вещих рун, что щедрой рукой были разбросаны по этим чёрным полям. Даже сквозь мертвенный мороз к небесам доносился трупный смрад сгнивших ещё при жизни туш, под небесами безумными духами носилось эхо давней битвы, только сами бесстрашные воины, некогда принявшие тут неравный бой, боле не могли потревожить спокойствие этого рассудительного взора. Они исчезли. Лик неспешно распадающегося во мраке и опустошении мира был недостаточно хорош, чтобы стать последним пристанищем славным героям прошлого. Спасительное тление успело стереть эти знаки с поверхности застывающего в немом сумасшествии пространства. Их память была достойна большего, но подарок и без того был бы искренне оценен, если б довелось им высказать своё последнее слово.

Хотя нет. Одна-единственная светлая искорка ещё тлела, неприкаянная, под сводами этих прогоревших небес. Её свет был слабее даже призрачных здешних звёзд, пути к которым раз и навсегда отрезаны для смертных и вечных, однако даже на этот бессильный путеводный маяк должен однажды прилететь свой мотылёк, которому отчего-то все огненные колёса Вечности покажутся ледяными безднами, лишь застилающими взор, мешающими достичь этого закрытого от посторонних взглядов мёртвого мира.