По этим ступеням должен взойти участник инициации. Эти ступени отчетливо представлены в Апокалипсисе Иоанна. Отправная точка — физический мир. В семи письмах сказано то, что обычно говорится в ходе общения с физическим миром… После семи писем наступает мир семи печатей. Это мир образов первой ступени инициационного пути. Следом приходит мир гармонии сфер. Мир этот может воспринимать тот, кто имеет духовный слух. Он представлен семью трубами. И еще один мир, в котором инициируемый воспринимает его сущность. Он представлен существами этой ступени. Этот мир отвергает силы, противостящие добру…»[263].

Не знаем, насколько обоснованны эти рассуждения Штейнера. Мы привели их с той целью, чтобы читатель мог сам судить об образности текста, прочитанного мыслителем, которого нередко обвиняют в фантазиро вании только потому, что не согласны с его «причудливыми» мнениями. Подчеркнем, что Штейнер не был масоном, хотя, как он сам пишет в своей автобиографии, и был награжден почетной грамотой «яркеркерских масонов» («египетского» толка) и даже учредил особую ритуальную секцию в антропософском обществе, основателем которого он и был[264].

Во всяком случае, его гипотезы о внутриличностном толковании апокалипсических видений (которые традиционной теологией обычно относятся к эсхатологии, то есть учению о конце времен) не лишены смысла! Например, пользуясь его методикой, можно было бы интерпретировать символику Нового Иерусалима как выражение внутреннего благостного состояния, достижимого посредством отказа от властолюбия (ср. падение царств у Иоанна) и победы над Тенью, материально-телесной частью личности (ср. убийство дракона). В связи с последним эпизодом нам хотелось бы заметить, что убийство дракона эквивалентно лишению его силы, его трансформации или его приручению. Нам представляется весьма показательной конвергенция форм гносиса и тонко психологизированной религиозности (какая представлена христианским гностицизмом, каббалой и алхимией), подтверждающая, что в конце времен дух зла будет искуплен и допущен в царство добра. Заметим также, что, согласно психологическому учению К. Юнга, Тень не следует отвергать как нечто ужасное, ее необходимо включать в комплексную структуру психики. Говоря об апокалипсических референтах в степени Рыцаря Востока и Запада, мы хотели бы обратить внимание читателя на один из известных документов розенкрейцерства, «Confessio», где утверждается:

«Господь наш, Иегова, перевернул порядок мира. Суббота грядет, и Он спешит возвратить мир к началам, ибо его период или цикл подошел к концу»[265]. Мы имеем здесь дело со свидетельством того, что розенкрейцеры XVI–XVII вв. основывали свои верования на Апокалипсисе. На это же указывает один из крупнейших авторитетов в истории розенкрейцерского движения, Фрэнсис Иэйтс[266]. Ожидание великих перемен является постоянной темой иудаизма и христианства. При более внимательном рассмотрении это — наследие еще более дальних предков. Например, индуистская концепция времени исходит из того, что по завершении тысячи «махаюга» («maha — yuga») (летосчисление великих богов) материя возвратится в неразличимое состояние и будет реорганизована созидательным божеством. Так же как и в Апокалипсисе, согласно «манава-дхарма-шастри» («manava — dharma — sastra»), обновлению творения предшествует период «калиюга» («kali — yuga»), характеризующийся

постепенным упадком человеческой жизни и неслыханным возрастанием зла, хотя следует отметить, что между древнеиндийской концепцией времени (абсолютно циклической) и иудейско-христианской (более линеарной) существует немало различий, на которых мы не станем сейчас останавливаться[267].

Вероятно, розенкрейцеры отождествляли апокалипсическое видение истории с универсальной и всеобщей реформой (Allgemeine und General Reformation), призванной слить воедино ценности первоначального христианства с началами научного мировоззрения. Известно, что Ньютон проявлял живой интерес к учению розенкрейцерства и, быть может, поддерживал контакты с представителями эзотеризма, хотя мы и не располагаем документальными подтверждениями его принадлежности к какому-либо ордену. Ньютон занимался изучением символогии и пророчества Откровения Иоанна Богослова[268].

В этой связи представляется интересным тот факт, что «апокалипсическая» степень Рыцаря Востока и Запада непосредственно предшествует степени Князя Розенкрейцера, то есть восемнадцатой степени. Рыцари Востока и Запада, говорится в ритуальном тексте, скитались в лесах и горах с тех пор, как был разрушен храм, претерпевая страдания за Слово. Затем они обратились с просьбой к розенкрейцерам и были приняты в их ряды.

Восемнадцатая степень шотландского обряда, по наблюдениям наиболее внимательных исследователей, обладает рядом неповторимых особенностей. Отчасти это связано с ее названием, уводящим к великим гностическим традициям прошлых эпох, отчасти — с особой торжественностью самого обряда. Нам представляется, что особенности этой степени связаны с тем, что в ней выражен синтез двух основных течений спиритуализма — универсалистско-масонской и христианско-гностической школ. Говоря о христианско-гностическом направлении, мы имеем в виду не разноцветие доктрин христианского гностицизма первых столетий, а широкое религиозное течение, в центре которого находилась фигура исторического Христа и Христа-Логоса. Этот вид религиозности был лишен догматических пут, являясь открытым для поиска в духе эзотеризма.

Например, христианско-гностической является доктрина Якоба Бёме, не вписывающаяся в гностические системы офитов, валентиниаицев, карпокрацианцев и т. п.[269].

Христианская составляющая в розенкрейцерской степени, разумеется, не связана ни с одной из форм исторического христианства. Это невозможно в контексте масонского универсализма. Христианский мотив в розенкрейцерстве выражен посредством темы любви как основной темы христианского предания, драматургия которого, по удачному определению Штейнера, построена на «солярном архетипе Любви». Происхождение степени по-прежнему дискуссионно. Некоторые авторы предполагают, что она была введена иезуитами, хотя спиритуализм этой степени не имеет ничего общего с умонастроением иезуитства. В крайнем случае его можно определить как специфическое направление «либерального протестантизма» вроде того, какого придерживались последователи Фаусто Сочино, видевшие в Христе духовного наставника, а не Сына Божия традиционной теологии[270].

Розенкрейцер не должен обожествлять Христа. Впро чем, и в самом христианском предании, считающем Иисуса Сыном Божиим и Господом, не говорится на эту тему однозначно. Как подчеркивает теолог и библеист Ф. Сальвони (католик, перешедший в протестантство), у евреев слово «ben» (сын) указывает не только на «родственные» связи, но и на связи «духовные», иными словами, «быть сыном кого-то» в библейском смысле не является указанием на некую специфическую реальность родства, а свидетельствует о «похожести на кого-то, о том, что этот кто-то передает через свое подобие свою волю»[271]. Выражение «Иисус Сын Божий» (вспомним, что и Давид поименован в Библии точно так же, не говоря уже о философах, героях и чудотворцах, обо жествляемых эллинизмом) не обладает, следовательно, тем значением, которое ему исключительно приписывают отцы церкви.

Что касается слова «Господь», подчеркивает У. Паньотта, известный исследователь религиозных течений, в частности социнианства в Италии, то греческий термин «kyrios» не совпадает с древнееврейским «adonai» (величие Бога), но совпадает с другим термином — «adon» (господин, сеньор), являющимся переводом арамейского «шаг», прозвища, которое Иисус получил в Палестине[272]. Господином называли и Давида, которого никто не обожествлял, что, впрочем, в контексте строгого еврейского монотеизма вообще считалось богохульством и могло бы вызвать возмущение основателя ислама, Магомета, который в одной из сур Корана высказывается со всей определенностью: «Лжеверующий тот, кто говорит: мессия, сын Марии, есть Бог»[273]. Апостол Петр обращается к Иисусу как к рабу Божию, точно определяя позицию Иисуса и Бога.