Впечатляющие слова, особенно если учесть, что Рамсей взялся претворить их в дело. В 1741 г., четыре года спустя после произнесения своей знаменитой речи, он приступил к написанию первого энциклопедического словаря, который вышел в свет уже после его смерти в 1752 г.
Мы не считаем Рамсея просто «авантюристом», как о нем иногда говорят. Энтузиазм, которым проникнуто каждое слово его парижской речи, слишком искренен, чтобы с подобными идеями мог выступить нечестный ловкач. Его неуемную любовь к рыцарской аристократии также можно простить: Рамсей не мог знать тех выводов, к которым пришла историческая критика, судившая о крестовых походах как о предприятии, не имевшем ничего общего с «идеализмом». Рамсей не догадывался, что рыцарская присяга, обязывавшая воина защищать слабых и беззащитных, вовсе не отменяет факта со участия рыцарства в преступлениях своей эпохи. Известно что рыцарство и феодалы-угнетатели были двумя сторонами той же медали.
Рамсей мог не знать, что в то самое время, как воспевалась рыцарская любовь к Прекрасной Даме, рыцари безнаказанно насиловали женщин. Все говорили только о том, что рыцари исповедуют любовь к мистической Даме, стремятся обессмертить свое имя под знаком все могущего эроса и т. и. Но никто не говорил, что в повседневной жизни поведение рыцаря отнюдь не было выше стандартов поведения той эпохи. Не стоит вспоминать и о рыцарской нетерпимости к нехристианским религиям. Этой нетерпимости смогли избежать, да и то отчасти, разве что осевшие на Святой земле рыцари, которые вынуждены были соприкасаться с окружающей их местной культурой. Так что парадокс Рамсея, искреннего поборника терпимости и универсализма, состоит в том, что свои устремления он освятил ложной эмблемой рыцарских традиций.
Мы полагаем также, что Рамсей, пропагандируя рыцарское предание, с одной стороны, вернул культуре лучшие и благородные черты рыцарства, с другой же — и это самое главное — предоставил возможность французской аристократии, переживавшей в тот момент глубокий кризис идентичности, признать движение вольных каменщиков.
Различные степени шотландского обряда «рыцарские» не только по названию. Несмотря на этот специфический фон, шотландский обряд тем не менее подпитывается самыми разнообразными традициями. Главным образом это библейский эзотеризм и тематика розенкрейцерства со всеми герметическими, гностическими и алхимическими их направлениями. В историческом плане следует отвергнуть попытки приравнять шотландский обряд к многочисленным вариантам рыцарских орденов. В частности, речь идет об исследователе геральдики Лучиано Пелличчиони ди Поли, который в своей монографии «Рыцарские ордена в масонстве» пишет, к примеру, о том, что Кристиан Розенкрейцер практиковал обряд, учрежденный царем Хирамом Тирским[246]. Кроме того, нам представляется неоправданным сравнивать специфический масонский эзотеризм со стремлением молодых дворянских повес украшать свою жизнь знаками отличия и почетными званиями. Степени, принятые в шотландском обряде, не были изобретены царствующими особами, чтобы подчеркнуть особую торжественность своего свадебного обряда, как, например, был учрежден орден «Золотого Руна», когда Филипп Добрый, герцог Бургундии, в 1430 г. сочетался браком с Изабеллой Португальской. При внимательном рассмотрении в шотланд ских степенях еще и сегодня можно заметить следы глубокой работы, связанной с переосмыслением традиций первоначального масонства. Речь идет о переосмыслении в новых условиях символики «смиренного ж славного» труда средневекового каменщика.
Попытаемся прокомментировать теперь некоторые степени шотландского обряда.
Четвертая степень принадлежит «Тайному Мастеру», посвященному в культ долга и благоразумия. Мастер становится Тайным Мастером после того, как символически он отыщет «потерянное слово». Он принимает обет хранить это слово, что требует от него проявлять лояльность, постоянство и чувство долга. «В горе и радости чувство долга неотвратимо звучит в нас, как бой часов, отмеряющих время», — гласит поучение, вменяемое Тайному Мастеру. Его долг — углублять в тайне своего сознания личностное понимание легенды о Хираме.
При посвящении в степень Ученика уже упоминалось «завещание», в котором изложены его обязанности. Теперь же в момент посвящения в первую степень шотландского обряда (тоже своего рода ученичества) тема долга снова становится ведущей. Та же тема циклически возвращается вплоть до самых высоких степеней.
Согласно Джузеппе Мадзини, «долг состоит в следующем: отдельный человек во всех проявлениях и поступках своей жизни, свершаемой во имя любви к Богу и человеку, воплощает собой все то, что, как он верит, является относительной правдой или абсолютной истиной»[247]. Подчеркнем, что этическая норма, предписывающая человеку повиноваться голосу собственной совести, соотносить свои поступки с Высшим законом нравственности, имеет древние корни. Священный текст индуистов «Бхагавадгата» (записанный в позднее время, но сформировавшийся за несколько веков до н. э.) содержит основополагающую формулировку закона нравственного долга. Кришна объявляет, что истинно свободный человек — тот, кто не пытается судорожно вцепиться в плоды своего труда, тот, кто поступает согласно внутренней ценности своих поступков[248]. Однако «долг» не может пребывать исключительно на стороне индивидуального сознания. Ведь слишком часто чувство долга оказывается искаженным под давлением эмоций или общественно-культурных обстоятельств. Если бы «долг» измерялся только индивидуальным сознанием, то в таком случае можно было бы оправдать любой, даже самый жестокий поступок. Достаточно сказать самому себе, что мой поступок был продиктован совестью, пусть даже и при помутненном сознании. Подобное оправдание неправомерно, да и невозможно. При исполнении долга индивидуальное и универсальное (если угодно, социальное) должны идти рука об руку, как об этом писал Кант, полагавший, что человек должен действовать таким образом, чтобы максимум его воли неизменно имел ценность принципа универсального закона. Масонство, претендующее на синтез индивидуального и универсального, говорит о долге как о свободе действующего человека.
По Мадзини, Тайный Мастер признает, что основа долженствования заключена в Боге. Крупнейший деятель итальянского Рисорджименто писал так: «Если допустить, что нет священного, нерушимого, не созданного людьми закона, то по каким нормам судить, является ли тот или иной поступок справедливым или несправедливым? Во имя кого, во имя чего станем мы тогда протестовать, видя угнетение и неравенство?
Без Бога нет другого господина, кроме Факта…»[249][250]
В четвертой степени шотландского обряда содержится также определенная связь с еврейским монотеизмом: Великий Архитектор Вселенной не должен изображаться в виде какого бы то ни было существа. Его нельзя наделять пороками и страстями человека, подобно тому как поступали «язычники» со своими богами.
Цепь, украшающая грудь Тайного Мастера, содержит изображение урны и сломанного ключа. Ключ этот сделан из слоновой кости, и на нем изображена литера «Z». Символически Тайный Мастер владеет ключом от урны, в которой пребывает Истина, Сияние (символизируемое литерой «Z», которую, согласно У. Порчатти, следует понимать как инициал одного из древнееврейских слов, выражающих идею сияющего света[251]). Но ключ, как сказали мы, сломан. Обязанность Тайного Мастера починить его, то есть сложить воедино утраченное и обретенное слово — постоянно воскрешать в себе Мастера Хирама посредством углубленного изучения смысла посвящения в третью степень.
