Нет в нем и двусмысленности отношений доверие — подозрительность, любовь — ненависть, заклинание — понуждение, которые так или иначе во многом характеризуют традиционную религиозную жизнь.
Магия цепи единения более утончена. Она вся как бы обращена вовнутрь. Ее задача сообщить участникам дополнительный заряд энергии любви, укрепить сердце. Всякое сравнение цепи единения с практикой «церемониальной магии» или медиумической цепи спиритов лишено основания.
Литургическое и ритуальное использование ладана известно во многих религиях — в буддизме, синтоизме, католицизме и т. д. Курение ладаном часто сопровождает молитву, возносимую божеству. Нам же представляется важным подчеркнуть значение ладана особенно в религиозном обиходе мандеизма, считающего ладан символом божественного существа, которое возносится на небо. Равным образом можно толковать и кадение ладаном в траурном масонском обряде, где это действо является символом «имманентного бога», человеческой души, возвращающейся на свою горнюю родину. Любопытно также отметить, что приверженцы мандеизма, религиозной общины, насчитывающей сегодня всего несколько тысяч человек, сосредоточенных главным образом в странах Персидского залива, являются гностиками. Само слово «manda» означает «познание». Религиозный расцвет мандеизма приходится на эпоху «золотого века» синкретизма — первые века н. э.[212].
Общая служба в память братьев, ушедших на Вечный Восток, совершается в итальянских масонских ложах ежегодно 10 марта.
В Англии устраивают «Sorrow Lodges» («Ложи скорби»), ритуал которых в значительной мере обусловлен библейской святостью. Совершается ритуальная процессия. В храме, убранном в черный и красный цвета, на особом столе помещаются знаки покойного масона и читаются отрывки из Священного писания[213].
В «Ceremonie du Souvenir» («церемонии поминовения»), существующей в Великой национальной ложе Франции, также подчеркнуты библейские мотивы. Ритуал открывается с обращения к Великому Архитектору Вселенной Вершина всего обряда — чтение Братом Милосердия знаменитого отрывка из последней главы книги Екклезиаста: «Помни Создателя твоего в дни юности твоей, доколе не пришли тяжелые дни, и не наступили годы, о которых ты будешь говорить: «нет мне удовольствия в них!» Доколе не померкли солнце и свет, и луна, и звезды, и не нашли новые тучи вслед за дождем. В тот день, когда задрожат стерегущие дом, и согнутся мужи силы; и перестанут молоть мелющие, потому что их немного осталось; и помрачатся смотрящие в окно; и запираться будут двери на улицу; когда замолкнет звук жернова, и будет вставать человек по крику петуха, и замолкнут дщери пения; высоты будут им страшны, и на дороге ужасы; и зацветет миндаль; и отяжелеет кузнечик, и рассыплется каперс. Ибо отходит человек в вечный дом свой, и готовы окружить его по улице плакальщицы; — доколе не порвалась серебряная цепочка, и не разорвалась золотая повязка, и не разбился кувшин у источника, и не обрушилось колесо над колоде ем. И возвратится прах в землю, чем он и был; а дух возвратится к Богу, который дал его. Суета сует, сказал Екклезиаст, все — суета!» (Екклезиаст, 12).
В завершение церемонии Великий Мастер говорит о смиренномудрии масонского труда: «Наступило время сказать последнее прости тем, кто, изучив заветы Ордена, соблюдя законы, записанные на скрижалях книги Святого Закона, соизмерив свои поступки с угольником и циркулем, полагаясь при всех обстоятельствах на Бога, снял наконец фартук масона…»[214].
Однако еще раз вернемся к легенде о Хираме и попытаемся восстановить то, каким образом она была введена в круг масонства.
Изучая древние рукописи оперативных масонов, на пример «Poema Regius», мы не найдем там упоминаний о Хираме. Но уже «Рукопись Кука» говорит о «Kyngis sone of Туту», то есть сыне Тирского паря, который был «his maist masen» — его (Соломона) мастером-каменщиком[215].
Итак, в первой половине XV в. Хирам признавался вольными каменщиками. Начиная с этого времени и вплоть до 1724–1725 гг. (когда, по словам Джонса, легенда о Хираме систематически стала использоваться при посвящении в степень Мастера) располагается период ритуальной «драматизации» героя легенды.
Теперь уже невозможно установить с большей или меньшей мерой достоверности авторство этой пьесы или хотя бы дату ее написания.
Нам представляется необоснованной гипотеза о розенкрейцерском авторстве «драмы о Хираме», хотя бы по тому, что центральная легенда розенкрейцеров повествует о том, как было найдено неповрежденное тело Кристиана Розенкрейцера. Будь розенкрейцеры авторами легенды о Хираме, то она вошла бы в масонский обиход с середины XVII в. и была бы принята многочисленными английскими розенкрейцерами, которые получили бы членство в масонских ложах.
Впрочем, гипотеза о том, что легенда о Хираме относится к периоду после 1717 г. (когда была создана первая Великая ложа Англии), скептически оценивается и таким авторитетом в области истории масонства, каким является Б. Джонс[216]. Он полагает невероятным, что новая масонская организация, пусть и обладающая весьма гибкой структурой, могла бы в течение всего нескольких лет «навязать» применение откровенно нового текста многочисленным ложам, разбросанным по всей Великобритании и являвшимся ревностными хранителя ми традиций.
Во всяком случае, установлено, что один из элементов легенды о Хираме был известен и в течение долгого времени применялся масонами при посвящении в степень Подмастерья. Речь идет о «пяти точках» контакта между Достопочтенным Мастером и посвящаемым в Мастера. Согласно Джонсу, эти точки соприкосновения символизировали попытку узнать секреты мастерства у мертвого тела[217].
Говоря о происхождении легенды о Хираме, следует также иметь в виду, что в ее содержании отражены воспоминания о древнейших «жертвоприношениях, связанных с закладкой фундамента», и «жертвоприношениях, связанных с окончанием работ».
Первые были ритуалом устойчивости. В начале строительных работ совершалось человеческое жертвоприношение, и тело замуровывалось в основание здания. Древние полагали, что жертвоприношение сделает возводимое здание устойчивым и прочным. Этот жестокий обычай имел повсеместное распространение. Б. Джонс приводит пример одного из полинезийских храмов, центральная колонна которого «поставлена» на человеческой жертве. Немало похожих примеров можно найти и в Европе и в Африке[218]. Говоря о старом континенте, Б. Джонс приводит легенду, согласно которой один из проповедников Евангелия в Ирландии (VI в. н. э.) заживо погреб своего монаха в основании монастыря во имя умилостивления «духа земли». Подобный факт совершенно неудивителен, если вспомнить о сопротивлении языческих элементов христианству, особенно в тех странах, где была чрезвычайно сильна близкая к природе духовность народа. Другие примеры, содержащиеся в исследовании Б. Джонса, относятся к кругу японской культуры. В японской культуре известны «hitobashira», люди-столбы, которые добровольно погребали себя под первым камнем какой-либо каменной постройки — замка, плотины, моста и т. д.[219].
Помимо жертвоприношений, связанных с ритуалом закладки здания, древние строители совершали жертвоприношения по случаю завершения строительства. В одной из легенд рассказывается, что создатель храма Василия Блаженного в Москве был ослеплен по завершении строительных работ. Таким образом хотели не допустить, чтобы он построил где-нибудь еще более прекрасный храм[220]. Эти и подобные жертвоприношения также являются ритуалом, гарантирующим устойчивость, и совершаются не только для того, чтобы умилостивить божество, способствовавшее благополучному завершению работы.
