– В любви к обуви нет ничего преступного. Я знаю нескольких женщин, повинных в том же грехе. И множество гангстеров.

– Да. Понимаешь… мы думали, вдруг среди этой обуви есть башмаки наших жертв.

– И как же вы собирались искать эту обувь? Вы ведь даже не знаете имен большинства жертв, – парировал Мэлоун.

– Майк, я просто хочу отыскать убийцу. И все тут.

– Версии у тебя есть? Хоть какие-то?

– С полтора года назад мы устроили «Конференцию по Расчленителю». Собрали психологов, коронеров, специалистов из Бюро научных расследований, криминалистов, патологоанатомов и, конечно же, следователей, которые работают над этим делом. Даже пару журналистов позвали. Тогда мы все вместе сумели составить портрет Мясника.

– У вас есть его описание?

– Не внешности, нет. Научное описание черт характера, присущих безумцу, который это творит.

– Надо полагать, это вовсе не один из оригиналов, населяющих Кингсбери-Ран, – заметил Мэлоун.

– Нам было бы проще, если бы он там жил. Но нет. Не думаю, что он оттуда. Мы пришли к выводу, что этот человек либо мясник – то есть он правда работает мясником, – либо врач. Либо есть еще какая-то причина, в силу которой он обладает схожим опытом. Он знает, что делает, когда расчленяет трупы. Знает, где суставы, умело режет плоть вокруг них. И все в этом духе.

– Ты поэтому не хотел ничего мне рассказывать по телефону? Боишься, что твой Мясник обладает определенным положением в городе?

– Это одна из причин. Дело в том, что телефоны прослушивают. Я не говорю по телефону ничего, что не хочу увидеть в газетах. Этот урок я усвоил во времена Капоне, он вечно прослушивал мой телефон.

– До чего еще вы додумались на своей конференции?

– Он умный. Сильный. Скорее всего, мужчина. С этим все согласны, хотя у многих вызвало вопросы то, что он оскопил несколько трупов.

– У меня это тоже вызвало вопросы.

Несс поморщился:

– В частной клинике рядом с похоронным бюро Рауса работают пять врачей. Кстати, в списке вероятных профессий Мясника есть и гробовщик. Так что ты в своей комнате на Бродвее очутился в самой гуще событий. К тому же у тебя через дорогу больница Святого Алексиса. За всеми ее сотрудниками мы тоже следим. – И он указал большим пальцем себе за спину, на коробку, стоявшую на полу между передним и задним сиденьями.

Мэлоун вскинул брови:

– Полагаю, это все мне?

– Сегодня в городе нет ни единого врача, мясника, санитара или могильщика, на которых у нас не собрано хоть что-нибудь. – Указательным пальцем Несс очертил в воздухе круг. – Он здесь охотится, здесь разбрасывает трупы. Значит, наверное, и живет он здесь же. Пусть не в самом Кингсбери-Ран, но где-то поблизости. Ему здесь все знакомо. Он знает все входы, выходы и тайные тропки. Знает, как что устроено и как что работает. Знает людей, которых никто не станет искать. Возможно, сам он человек небезызвестный… но жертвы его безымянны.

– То есть ты хочешь, чтобы я шнырял по району вокруг больницы, вынюхивал, кто и когда дежурит, пытался найти закономерности, следил, не случится ли что-нибудь необычное.

– Да. Этим ты и займешься. А еще тебе придется побывать там. – Несс кивнул на лежавшие впереди, под ними, трущобы. – Думаю, тебе захочется посмотреть, что там к чему. У тебя в бумагах собраны все зацепки, которые детективы, работающие над делом, отмели за последние пару лет.

– Я просмотрел бумаги. Но пока не читал внимательно. Хотел сначала осмотреться, а потом уже перейти к подробностям.

– Ну что ж, у тебя все впереди. Просто чтобы ты знал, мы уже проверяли наводки на храм вуду, абортарий, тайную секту и пожирателя душ – он, кстати, сам себя разоблачил. Мы допрашивали горбуна, который вместо ножа и вилки в разные дни недели пользуется то средневековым мечом, то секирой. На одну дамочку с Карнеги-авеню, которая живет недалеко от дома Жертвы Номер Три, донесли из-за коллекции безголовых кукол. Ее навестили мои детективы. Куклы у нее разные. У некоторых просто нет головы, других она режет на куски и складывает в тряпичные мешочки. Мы узнали множество увлекательных подробностей, – не скрывая сарказма, продолжал Несс. – Она продает их в качестве сувениров на пляже Евклид-бич. Называет их Расчлененными Куклами. И люди их покупают. Так что она продолжает их кромсать.

– Послушай… времена нынче тяжелые, – без всякого выражения заметил Мэлоун. – Дамочке надо на что-то жить.

– Мы решили было, что напали на след, когда получили жалобу на одного негра по прозвищу Однорукий Вилли. Он был знаком и с Фло Полилло, и с Роуз Уоллес – с Жертвами Номер Три и Номер Восемь. Послужной список у него ого-го какой длинный, и начальство уже обрадовалось, почуяв развязку. Но у него, черт дери, всего одна рука. Справляется он неплохо, тут я ничего не скажу, но все-таки я ни за что не поверю, что он и есть Безумный Мясник из Кингсбери-Ран. Он на такое не способен физически.

– М-да. Вот она, беда козлов отпущения: вроде бросил их за решетку, а убийства-то продолжаются.

– Ага. И потом, перед людьми неловко. – Элиот горько усмехнулся, но вдруг как-то осел, словно от усталости. Снял шляпу, запустил пальцы в свою соломенную шевелюру.

– Несс, ты в порядке?

– Я в порядке, Мэлоун. Просто давненько не спал по-человечески. В последнее время я сплю на диване, у себя в кабинете.

– Эдна тебя выгнала? – Мэлоун спросил об этом лишь потому, что понял: Несс ему все выложит.

– Нет. Она ушла. Так что по вечерам я не вижу смысла возвращаться домой.

– Совсем ушла?

– Ну да. Осталась у матери после Рождества. Я вернулся сюда один. Она не хочет больше здесь жить.

– Не хочет здесь жить? Почему? – Мэлоун обвел рукой трущобы, что лепились друг к другу внизу, в лежавшей перед ними котловине. Он прищурился, и тогда беспорядочное нагромождение лачуг и камней стало походить на грязное, изорванное лоскутное одеяло. Лоскутное одеяло на свалке.

Несс молчал.

– Мне жаль, Несс, – буркнул Мэлоун. Проявлять сочувствие он не умел.

Элиот со вздохом обхватил ладонями руль, не отводя глаз от лабиринта трущобных тропок.

– Да, мне тоже. Но с другой стороны… мне так легче.

– Понимаю. – Он и правда понимал Несса. Когда Айрин попросила его уйти, ему тоже стало гораздо легче. Быть в ответе за счастье другого человека – та еще мука.

– Она сказала, что будет приезжать на официальные мероприятия, если мне это поможет. Чтобы газетчики ничего не пронюхали. Мне-то плевать на газеты. Но конгрессмен Суини не дает мэру Бертону покоя с этим Мясником. Да ты и сам знаешь, демократы вечно собачатся с республиканцами. Вечно ищут, как бы выставить противника в дурном свете. А я не хочу создавать лишних поводов для болтовни.

– Да, приличия нужно соблюдать, – сухо заметил Мэлоун. Элиот всегда умел соблюсти приличия, хотя сам в политику не лез. Даже в Бюро научных расследований политика и служение обществу сводились в основном к соблюдению приличий. Но Мэлоун давно усвоил, что личина, которую большинство людей надевают на публике, очень далека от реальности. При мысли об этом он по неведомой причине вспомнил о Дани Флэнаган. У нее был собственный способ поиска правды.

– Как тебе кажется, шестое чувство… правда существует? – вдруг спросил он, отвлекая Элиота от мыслей о развалившемся браке.

Тот хмуро уставился на него:

– Ты об умении предвидеть, что произойдет?

– Нет. Не о нем. Скорее… о способности видеть то, чего другие не видят. Но, может, «видеть» не совсем правильное слово. Пожалуй, это что-то вроде обостренного осязания. Ты берешь что-то в руки и знаешь… где раньше была эта вещь. – Он не знал, действительно ли Дани чувствует что-то подобное, но не хотел усложнять.

– Никогда о таком не слышал. Хотя… дай-ка подумать. Возьмем, например, мою мать, она всегда точно знала, где я болтался.

Мэлоун вздохнул.

– Ты это к чему вообще?

Мэлоун махнул рукой:

– Да ни к чему.

– Ты что же, видишь всякое, Майк? – Несс приложил ему ладонь ко лбу, словно проверяя, нет ли у него жара. Мэлоун оттолкнул его руку, но Элиот уже снова заулыбался.