– Да, эта квартира точно не видела подобных вещиц, – проводя рукой по золоченым деталям торшера, задумчиво произнесла химичка.

Сказав это, она тяжело вздохнула, а потом вдруг заволновалась. Лицо ее вспыхнуло ярким румянцем, и она медленно начала поворачивать голову к дивану, над которым зияла дыра в обоях, сорванных неровными кусками. Гостья, словно боясь увидеть привидение, резко отвернулась и попятилась в сторону кухни, рассеянно слушая оправдания Ольги Васильевны насчет ремонта, который она еще не успела сделать из-за недостатка времени:

– Знаете, мы же расставили мебель впопыхах, даже ничего не покрасив, а здесь нужно и потолок белить, и обои клеить.

– Да-да, – лепетала химичка, изменившись в настроении.

Она еще раз с опаской скользнула взглядом по стене над диваном, с ужасом вспоминая последний свой визит в эту квартиру, но потом прикрыла рот рукой, чтобы не сказать вслух слова, которые вертелись у нее на языке: проклятая квартира, проклятая квартира, проклятая… Нина Ивановна мысленно отругала себя, что отвлеклась от дела, и заговорила о том, что сейчас было действительно важно.

– А что вы собираетесь подарить Тимофею Михайловичу?

– Подарить? – удивленно поднимая светлые, слегка подкрашенные брови переспросила Ольга Васильевна, доставая из подвесного шкафчика хрустальное блюдо на изысканной ножке.

Нина Ивановна не поняла удивления Ольги и сразу предложила сказать имениннику, что этот торт от них обеих, на что Ольга Васильевна засмеялась и, водрузив медовик на блюдо, произнесла:

– Так Тимофей Михайлович меня не пригласил на свой день рождения.

– Удивительно! – обескураженно воскликнула химичка. – Давайте мы сейчас это исправим. Где у вас телефон?

– Что вы, Нина Ивановна, в какое же положение вы поставите меня этим звонком!

– Да, вы правы, не стоит навязываться. Тимыч и без того вами заинтересуется. А то, что он вас не пригласил, – это хороший знак, значит, смущается.

Ольге не хотелось обсуждать с малознакомой дамой такие личные темы. Тимофей Михайлович был ей симпатичен, и это неприглашение было неприятным фактом, о котором хотелось поскорее забыть. С другой стороны, Ольга Васильевна радовалась – раз ее не пригласили, значит, и рассказывать директрисе ничего не придется, а этого Ольга боялась больше всего. Думая об этом, вожатая поставила турку с кофе на плиту и вернулась к разговору о предыдущих жильцах квартиры:

– По-моему, в этой квартире жила библиотекарь, а почему она съехала?

Нина Ивановна заерзала на стуле, а потом, будто не слыша вопроса, вскочила и начала кудахтать, напоминая курицу, снесшую яйцо:

– Ой, Оленька Васильевна, что же мы с вами засиделись, у меня там термобигуди уже сварились, я побегу.

Когда стрелки больших старомодных часов в квартире Тимофея Михайловича приближались к 17:00, гости стали рассаживаться за нарядно накрытым им стол, совсем не вязавшимся с общепринятым холостяцким образом жизни одинокого мужчины. Ольга Васильевна в это время разыскивала свою сумочку на полке в прихожей. Она и без того была в плохом настроении, и темнота в этой части квартиры ее раздражала как никогда. Люстра здесь не просто отсутствовала, но даже провода были обрезаны под самый корень. Зато предыдущие жильцы оставили полированную вешалку с крючками для верхней одежды, над которыми тянулась узенькая полка для шапок.

– Срочно нужно купить светильник, – еле дотягиваясь до полки и шаря по ней рукой, шептала раздосадованная пионервожатая.

Она водила кистью из стороны в сторону, как вдруг вскрикнула от боли. Что-то тонкое, но острое оцарапало ей палец. Ольге пришлось встать на табуретку, чтобы извлечь опасный предмет. Им оказалась затейливая деревянная шкатулка. И эта шкатулка была заперта. Ольга потрясла ее, поднеся к уху, и снова сунула на место, решив, что этот тайник принадлежит одному из ее детей. Она еще раз потерла царапину на руке, когда наконец заметила свою сумку на комоде за вазой с яркими кленовыми листьями и облегченно выдохнула.

Ольга Васильевна торопилась в школьный корпус на репетицию праздника посвящения в интернатскую семью. Выйдя в подъезд, она перевела взгляд на дверь Тимофея Михайловича, за которой раздавались веселые голоса.

Желание находиться в другом месте вполне обычно для человека. Мы даже сами не замечаем, как часто оно нас преследует. На работе мы мечтаем оказаться дома, дома мы хотим оказаться в кино или ресторане, зимой на море, а душным летом на катке. Но худшее из подобных желаний – это желание оказаться в прошлом, куда больше нет возврата, куда, как ни старайся, не отвезет тебя никакой автобус и даже самолет. И Ольгу Васильевну одолевал именно такой вид тоски – больше всего она хотела сейчас оказаться не на дне рождения Тимыча, а в своей старой квартире, во времени, где еще жив ее муж. Но прошлое – как испорченная кинолента: яркие вспышки появляются на экране, но посмотреть весь фильм с начала уже нельзя.

***

Ника пребывала еще в том возрасте, когда все любопытно и хочется все попробовать и испытать. Большую часть ее поведения можно было охарактеризовать вопросом: «А что будет, если?..» Что будет, если она прогуляет школу, перекрасит волосы или не попадет в комсомол, Ника уже знала, а вот не знала она, каково это – отбить у кого-то парня, – но очень хотела это выяснить. К тому же ее буквально распирало от интереса увидеть подвал, в котором репетировал ВИА Родиона.

Еще при первой встрече Родик вызвал в ней вихрь противоречивых чувств – от исступления до восторга. Она искала его глазами в школьных коридорах, думала о нем перед сном, ненавидела, когда он говорил с другими, и замирала от восторга, когда ловила на себе его мимолетный взгляд. Сегодня ей захотелось проверить, что же произойдет, если они останутся наедине. К счастью, жила она на первом этаже, поэтому увидеть, что ребята, игравшие в группе, разошлись, а Родион все еще в подвале, Нике не составило никакого труда.

Когда она на цыпочках начала спускаться по ступенькам, музыки уже не было слышно, подвальная дверь была распахнута настежь, и девушка замерла у входа, не решаясь войти. Тусклый свет слабо освещал душное помещение. Справа виднелись серые маты, сложенные друг на друга, две штанги и несколько потертых невзрачных гирь, а напротив стояла старенькая барабанная установка золотистого цвета, несколько высоких колонок, на которых лежали гитары, и еще что-то чего девушка не успела разглядеть. В глубине зала послышалось шевеление, и Ника увидела Родиона, сматывающего черные электрические провода. Боясь быть замеченной, она попятилась назад и задела спиной навесной чугунный замок. Приглушенный звук привлек внимания юноши:

– Ника?! Как ты здесь очутилась?

Девушке захотелось убежать, она уже представила, как делает несколько быстрых шагов к двери, но ей стало стыдно за свою трусость. Тогда она нарочито медленно заложила руки за спину и, натянув на лицо высокомерную улыбку, горделиво прошествовала внутрь, будто оглядывая свои владения.

– Так вот, значит, где проходят репетиции твоего пресловутого ансамбля?

– Да, а что тебе не нравится? – с вызовом переспросил Родион. – О нашей «Канделе» уже ходят слухи по всему городу.

– Что ты сказал, «Кандела»? – переспросила Ника, пристально следя за реакцией Роди.

Он вспыхнул, явно смущенный, она была довольна.

– Ну да, так называется наша группа. Кандела – сила света, сечешь?

Несмотря на то, что юноша пытался говорить развязно, было заметно, как он нервничал. Ника с безразличным видом провела ладонью по одной из бронзовых тарелок ударника и сказала:

– Да уж, какое еще название мог придумать человек, у которого отец учитель физики.

– Это не я придумал, – соврал Родион, обескураженный собственным малодушием, и добавил, горделиво вскидывая чуб: – Когда мы станем знамениты на всю страну, ты еще пожалеешь, что смеялась.