– А ты, Родион, уверен, что тебе шестнадцать, рассуждаешь как взрослый, – объявила Ольга Васильевна.

– Какая разница, сколько раз я задувал свечи на торте? Разве так измеряют возраст? Важнее, сколько ты всего повидал на своем пути. Уж в чем-чем, а в учителях я разбираюсь, я же вырос в учительском доме.

– Ой, – вдруг спохватилась Ольга Васильевна, – мы же забыли в машине Нику, можешь ее забрать, а я пока разыщу чайник, будем отмечать переезд чаем с кексами.

– Нику? Кошку, что ли? – обрадовавшись переспросил юноша.

Ольга Васильевна в ответ рассмеялась и отрицательно покачала головой.

Родион прошел к машине и заглянул в кузов, где водитель поправлял крепления тента, собираясь отправиться восвояси, но, не обнаружив там никакой Ники, прошел к кабине и открыл дверцу. В эту самую секунду на него уставились два огромных синих глаза, напоминающие распустившиеся цветки незабудки.

– Чего тебе? – недружелюбно буркнула светловолосая девочка, резко натянув на коленки подол шифонового платья.

Но как она ни старалась сделать это быстро, юноша успел заметить странные полосы на ее загорелых худых ногах, похожие на порезы, которые она пыталась спрятать. Один из них была настолько свежий, что две крошечные капельки крови тут же пропитали голубую полупрозрачную ткань.

– Ольга Васильевна зовет пить чай, хочет отпраздновать ваш переезд, – начал Родион, еще раз взглянув на два красных пятнышка, которые притягивали его внимание словно магнитом.

– Что тут праздновать – переезд в это убожество? – состроив презрительную гримасу процедила девочка, прикрыв просочившиеся капли крови рукой и отложила в сторону брелок от ключей в виде остро заточенного ножа авиатора.

Родион, услышав ее слова, вытаращил глаза и от негодования был готов потрясти ее за плечи как следует, чтобы вытряхнуть из головы пренебрежительные мысли:

– Ничего это не убожество, любое место, где живет человек, достойно уважения.

– Уважения? Да ты посмотри на этот дом! Побелка облупилась, двери не красили уже лет сто, а портик так перекосился, что не сегодня завтра обвалится.

Родион перевел глаза на свой дом, понимая, что эта несносная девчонка все точно подметила. Он, конечно, не сразу догадался, что такое портик, но покосившейся навес над входом говорил сам за себя. Осознание того, что она права, почему-то страшно разозлило юношу, и он громко хлопнул дверцей машины со словами: «Ну и отправляйся обратно туда, откуда приехала», а потом широким шагом направился в подъезд, размышляя, как у такой приятной дамочки как Ольга Васильевна могли родиться такие противные дети, и уже повернулся к лестнице, чтобы подняться в свою квартиру на втором этаже, как оказался лицом к лицу с Никой.

– Что, уже решил ретироваться, отпала охота праздновать наше триумфальное появление в вашем доме?

Родион стушевался, но буквально на несколько секунд, а потом небрежно хмыкнул и, медленно ступая на первую ступеньку, бросил:

– С чего ты взяла, у вас просто нет заварки, я сгоняю к себе за индийским чаем и мигом вернусь.

Ольге Васильевне найти чайник в груде коробок не удалось. Она наспех угостила ребят творожными кексами, купленными накануне в кулинарии, попросила Родиона помочь Сергею установить кровать для Ники, переоделась и вышла из квартиры.

Ника, недолго думая, тут же отвоевала у старшего брата спальню попросторнее и, забравшись на подоконник, командовала парнями, куда и что поставить. Родион, наблюдая, как бесстрастно Сергей реагировал на колкости сестры, сам постепенно успокоился и, присев на пол, прикручивая ножки к прикроватной тумбочке, стал слушать ее оживленную болтовню, напоминающую щебетание заморской птички.

Он периодически отрывался от работы переводил на Нику взгляд, рассматривая ярко-красный лак ногтей, украшавший изящную стопу ее загорелых ног, которыми она постукивала по чугунной батарее. Время от времени улыбался, разглядывая ее острые коленки, туго обтянутые тонким, почти прозрачным платьем. Его забавляли и кудряшки Никиных белокурых длинных волос, которые закручивались в такие спиральки, что так и хотелось просунуть в них палец. У Родиона появилось непреодолимое желание заговорить с этой зазнайкой, он глянул на дверь, чтобы убедиться, что ее брат не станет свидетелем их разговора, но Ника его опередила:

– А ты не жди Сережку, я была уверена, что как только мама за порог, он сразу сбежит.

– Сбежит?

– Да, поедет в наш военный городок, ну в наш старый дом, у него там любовь…

– Видимо, он романтик.

– Все так говорят, – скривив рот в саркастической улыбке, начала рассуждать Ника, – но это не романтика, ему просто скучно. Еще бы, целыми днями решать свои уравнения, это же невыносимо. Скажу тебе по секрету, он считает себя умнее других, при этом, бьюсь об заклад, не сможет назвать имена братьев Карамазовых. Вот такой вот нонсенс.

Пока Родик в уме перечислял «Дмитрий, Иван, …», боясь, что Ника поставит его в тупик каким-нибудь вопросом, она заметила большой пакет среди груды коробок и чемоданов и просияла, словно увидела старого знакомого. Потом извлекла из пакета скрученный в длинную трубу плакат и тут же начала кнопками прикреплять это глянцевое фото к стене напротив кровати:

– Здесь у меня будет стоять письменный стол, так что этот плакат хорошо будет смотреться, правда?

Юноша, склонив голову набок, старался рассмотреть изображенную на глянцевой бумаге девушку с большими, густо накрашенными глазами, в мини-юбке и с коротко остриженными светлыми волосами.

– А кто это? – наконец безразлично спросил он и снова вернулся к работе, старательно прикручивая ручку выдвижного ящика тумбочки.

– О, да я вижу здесь непроглядную серость! – воскликнула в ответ Ника и начала объяснять: – На этом постере ты можешь лицезреть английскую модель Лесли Лоусон, известную под псевдонимом Твигги. Сейчас девочки всего мира хотят быть на нее похожими, ну кроме этого убого местечка, конечно, здесь о ней вряд ли кто-то слышал.

Эти слова, сказанные полушутя высокомерной девчонкой, задели Родиона, ему хотелось поскорее уйти. Он старался максимально быстро покончить с тумбочкой и, сославшись на то, что ему нужно идти на репетицию ВИА, хотел красиво удалиться.

Но Ника словно его и не слушала, она задумалась, снова забралась на подоконник, отвернулась и начала выдувать ртом теплый воздух на оконное стекло и в образовавшейся испарине рисовала тонким пальчиком диковинные завитки, а потом вдруг спросила:

– А что такое ВИА?

– О, да я вижу здесь непроглядную серость! – передразнил ее Родион, стараясь подражать ее голосу. – ВИА – это вокально-инструментальный ансамбль, и я играю в нем на бас-гитаре.

Родион начал складывать выданные Ольгой Васильевной инструменты, но решил задать еще хоть один вопрос, прежде чем проститься:

– А как звучит твое полное имя?

– Вероника, – не отрываясь от написания заглавной буквы своего имени на стекле, проронила девочка.

– Хм, почему же тогда ты не Вера, а Ника?

– Да потому что Вера – это для деревенщин, а я – звезда!

Родион даже закашлялся от такой нескромности. Поведение этой взбалмошной девчонки его удивило и страшно разозлило. Он поднялся на ноги, бросил на подоконник оставшиеся в руке гвозди и, набрав полную грудь воздуха, выпалил:

– А по-моему, ты просто… – Родион старался подобрать слова, сверкая своими темными глазами.

– Ну что ты замолчал, договаривай, а то еще задохнешься от злости, кто я, кто?

– Зазнавшаяся дура!

Он выдернул из рук Ники карандаш и одним росчерком подрисовал девушке, изображенной на плакате, усы и уже уходя добавил: – и Твигги твоя такая же, как ты.

В то время когда Родион, громко хлопнув дверью, выбежал на улицу, чтобы подышать свежим воздухом и остудить пылающее от гнева лицо, Ольга Васильевна подошла ко входу трехэтажного здания и внимательно прочла синюю табличку, на которой белыми буквами было написано: «Государственное образовательное учреждение Школа-интернат для детей сирот и детей, оставшихся без попечения родителей». Она замерла у входа и оглянулась, во дворе не было ни души. Все дети еще отдыхали в пионерском лагере, а сотрудники проводили свое последнее воскресенье лета. Двор выглядел просторным и ухоженным. Белели бордюры, покрытые свежей известью, идеально подстриженные кустарники формировали ровные ряды зеленых лабиринтов, в клумбах пестрели яркие астры и георгины, шумели слегка пожелтевшими листьями величественные клены. Сложно было поверить, что пройдет шесть дней, и гам детских голосов заполнит это пространство, превращая его в живой и сложный организм.