И двумя руками с усилием тяну два конца веревки в разные стороны.

Всхлип.

Сильнее. Верёвка на шее сужается ещё больше.

Хрип.

Его молодые руки хватают меня за локти, пытаются сопротивляться. Но я стою намертво, ему не сдвинуть меня с места. Никогда.

Молодые пальцы слабнут. Он издает рычащие звуки, голова его наполняется жаром. Хрипит и задыхается. И хоть он пытается вымолвить мне хоть одно слово, у меня ничего внутри не содрогается. Зато очень хочется закурить.

Я отпускаю его, ослабляя верёвку. Успеваю схватить его за плечи и повернуть к себе. Агония прекращается. Глаза открыты, но видны одни белки. Румянец сходит с лица, и тело его окончательно прекращает шевелиться.

Я кладу Стивена аккуратно на землю. Стою над ним еще минуту, а затем, достав из кармана смартфон, выключаю камеру. Если есть справедливость на земле, то она – не на нашей стороне.

Меня всегда волновал один и тот же вопрос: за кого тогда же я?

Я выходил из сна как из тяжелой комы. Даже на шестой год своей жизни я продолжал видеть безобразные сны, но тогда, возвращаясь в реальность, я быстро забывал о них. Поэтому никому об этом не рассказывал. Словно этого и не было. Хоть и снилось мне это довольно-таки часто – раз или два в месяц.

Свои 6 лет я помню так, словно это позавчера – в деталях не очень, но яркие моменты всё ещё всплывают в памяти. Это вроде бы и важный для меня год, но в тоже время он так похож эмоционально на все остальные, что его не отличишь. И никаких особенных признаков не выявить – у многих детство происходило в точности также, как у меня.

Мне так кажется сейчас. А тогда это были лучшие годы с родными людьми. Я утопал, утопал, утопал…

Особенные люди, у которых я любил бывать – бабушка с дедушкой. Железная калитка оранжево-коричневого цвета и решетчатого вида. Из здешних домов этот белый дом ярче выделялся мне среди остальных. Я заходил в ограду, глаза разбегались на сад с двух сторон. С одной – сливовое дерево, рябина, цветы: анютины глазки, васильки. А с другой – три куста вишни, черёмуха, гладиолусы, ёлочки… Словно в сказку уходил, прибыв сюда. Свой дом мне так не воспринимался.

Но тут…

Особенно лето выдавалось здесь волшебным. Пройдешь еще немного – крыльцо, по которому я забирался сбоку, но не по лестнице. Ещё дальше – будка и собака по имени Джеки, тогда она была маленькой, такой же, как и я. И я любил её понежить, пообнимать. Сама собачка напрыгивала на меня и тоже пыталась обнять…

Я смеялся. Это было забавное зрелище.

С другой стороны сидел в будке другой пёс, почти не вылезающий из своего убежища, изредка издавал недовольные рычащие звуки. Поэтому я даже не подходил, да и дед не позволял.

Огромный бесконечный огород, как лабиринт, в котором можно потеряться. Здесь же – любимые мной ягоды: малина, смородина, крыжовник, ирга… Тут же – подсолнухи, кукуруза, горох, бобы… Что только не было в этом огороде. А ещё козы, издающие в своей калитке блеющие звуки.

Порой я передразнивал их. И хохотал от самого себя.

Дворовые коты особенно увлекали меня. Пушистые, короткошёрстные, драчливые и нежные, мурчащие и кричащие, но все – такие родные. Они относились ко мне с уважением, даже если сами не ладили между собой. Каждый раз, завидев вдалеке кошку, на всех скоростях я бежал, чтобы её поймать. Кошка пугалась, но, узнав меня, пушила хвост и начинала тереться об ноги и ласково мяукать. Её мурчание всегда завораживало и удивляло, ведь в действительности, как они это умеют? Я никогда не понимал.

Я тянул свои маленькие ручонки к любому из котов. Гладкая шерсть нежно соприкасалась с ладошками. Сердечко трепетало от наслаждения, я испытывал восторг. Гладить животное нужно осторожно, чтобы не сделать больно, и при этом – проявлять всю свою теплоту и ласку.

Однажды я подбежал к той будке, куда ни разу близко не подходил. Место той самой суровой собаки, почти не выглядывающей оттуда. Я оказался здесь, потому что рыжий кот запрыгнул на рядом стоящее дерево и деловито полез наверх. Несколько минут я просто стоял, задрав голову вверх и зовя кота своим звонким, дребезжащим голосом. И не сразу заметил, как привлек внимание зверя, что уже начал рычать в маленьком собачьем домике. Мне даже не стало страшно, потому что я увлёкся совсем другими эмоциями. Ведь так хотелось погладить того кота.

Но тут – глаза. Эти ядовито-желтые глаза, как две пуговки тошнотворного цвета.

Они выглядывали из темного проёма будки и ежесекундно увеличивались в размерах. Я был заворожен. И ошеломлен. И напуган. Я запомнил этого пса не в качестве обычного животного, а как монстра, заглядывающего мне в душу. Ни разу не видел я его, и сейчас был поглощён этими глазами. Кажется, только ими он уже мог меня съесть или хуже – распотрошить на куски.

Кот мяукнул. Я вздрогнул. Время растворилось. Я подумал, что чудовище с жёлтыми глазами каким-то образом взаимосвязано с тем загадочным лесом, куда отец не пускал меня.

Кот зашипел, цепляясь за ветки и спрыгивая с большого дерева по веткам вниз. Я услышал, что рык из будки только нарастал, а глаза сверкнули огненной ненавистью. Наконец, показался огромный сопливый нос блекло-чёрного цвета, а затем и вся морда, грязно-коричневая и ужасно пахнущая.

Запах. Я помню его так ярко. В тот момент меня парализовало от сковывающего страха – не мог пошевелить даже губами, хотя крик вырывался изнутри.

Отвратительный запах заполнил все мои ноздри и осел в лёгких. Тошнота подкатила к горлу. Похолодели даже кончики пальцев, а ноги я перестал чувствовать.

Мне стало резко жарко, а потом словно окатили ледяной водой. Кровь отошла от лица.

Снова рычание, еще более зловещее, стало вырываться из безобразного рта. Жёлтые зубы обнажились, вместе с ними стали вытекать слюни – именно от них исходил тошнотворный нестерпимый запах. Животное рычало громче и приближалось. Лишь на секунду я смог увидеть в его глазах страх, а потом он исчез, смешавшись с лютым гневом.

Всё дальнейшее происходило так быстро, что замедлить ход событий удаётся только сейчас, спустя многие годы.

Всё остальное – в непреодолимом тумане. Мне было настолько больно, что плохо помнится, как возник передо мной дедушка и как потом рёв перевоплотился в скуление. А затем внезапно я оказался дома. Я говорил вам, что 6 лет для меня такие же, как и другие годы, но, кажется, я вам соврал. То, что тогда произошло – тот самый ключевой момент в моей жизни, который сыграл огромную роль. Я понял, что страх – это демон, управляющий мной. Он охватывает без спроса и заставляет действовать глупо и неразумно. И ему практически невозможно сопротивляться. Хотя в 6 лет я ещё был глупым, но всё равно с того момента во мне уже начала происходить борьба.

6 лет не то, чтобы много, но уже и немало – я соображал о том, что происходит вокруг. Поэтому понятие любви уже с детства закрепилось во мне, потому что такие взаимоотношения я видел между бабушкой и дедушкой. Каждый раз посиделки у них дома оказывались радостными явлением. И хоть детство – это всё-таки не то, что происходило 5 минут назад, а то, что было очень-очень давно, поэтому все события покрыты легким туманом, и все разговоры помнятся лишь кусками.

– А где дедуля, баба? – спрашивал я своим писклявым голосом и обращал на улыбающуюся бабушку свои огромные глаза.

– По рыбу пошёл, я ж тебе говорила! – восклицала она и трепала по головке.

Рыбалка была для деда не страстью, а самой жизнью. Ею он занимался большую часть своих лет. И хоть лето, осень или даже зима, он всё равно приходил домой с рыбой: окунями или ельчиками. А если повезло, приносил карасей. Если действительно большая удача, то в раковине уже лежал длинный налим, который особенно вкусный был либо жареный, либо в пироге с рисом. В любом случае, дед никогда не оставлял нас без еды.

Не знаю, была ли бабушка страстью для деда, но то, что они искренне любили друг друга – этому стал свидетель лично я. Это отношения, построенные, самое главное, на уважении и доверии. И хоть дед суровее, чем баба, он всё равно относился к ней не так, как ко всем. Они двое вставали очень рано, включали маленький телевизор на кухне, начинали там копошиться, разговаривать, делиться какими-то мыслями.