И решила Вика собрать не только комсомольцев, а всю молодежь от четырнадцати до двадцати восьми лет и рассказать поподробнее про коммунистический союз молодежи, про немалый вклад советских парней и девчат в строительство социализма.

Молодые люди загалдели радостно. Те, которые не замужем и не женатые, сразу проголосовали за выборы комитета и за то, чтобы начать активную работу. Мелкоту до восемнадцати лет решили выгнать, хоть Вика и была против, но ее особо никто слушать не стал. Приезжая.

Подростки, конечно, заартачились. Им особо интересно-то и стало, когда их выгнать решили.

– А чего это? Сказали ж от четырнадцати и выше. Мне как раз четырнадцать, – воскликнул рыжий Степка, теребя в руках шапку, хотя было еще не холодно, но он почти круглый год ходил в своей малахайке, – хочу вступить в ВЛКСМ. Имею право!

Вся молодежь грохнула в едином порыве задорного смеха, Вика от неожиданности аж подскочила.

– Гляди-ка, четырнадцать ему! Во дает! Да тебя сейчас первого и выгоним! Тринадцать-то намедни исполнилось.

Степан вырывался, брыкался, истошно орал, но все-равно был выдворен за дверь Красного Уголка. Остальные ребята, не желая такой расправы, убежали сами.

– Ну а теперь давайте серьезно! – поднялся двадцатипятилетний Петруха, красавец, гармонист, заводила, ударник труда, тракторист. Все девушки поселка были от него без ума, но он ни с кем не встречался, по вечерам штудировал умные книжки, собирался в техникум поступать. И каждый год никак не удавалось. То отец преждевременно умер, как мать с тремя детьми еще не взрослыми бросить, то председатель умолял остаться, потому что два других тракториста загуляли. Вот так и не довелось учиться, а очень хотелось.

Поднялся Петя во весь свой почти двухметровый рост и пробасил:

– Хорошая идея у тебя, Сергеевна. Да ладно уж, Вика. ЧуднО! Никогда такого имени не слышал.

– Виктория – значит победа. Это меня папа так назвал. Я в декабре сорок четвертого родилась.

– А-а-а, – протянул Петька, заинтересованно глянув на Вику, словно впервые ее увидел. – Ну так вот, Победа, давай-ка бери на себя основную часть работы, комсоргом тебя выбираем. Все «за», – и первым поднял руку. Остальные сделали то же самое.

– Давай направляй нас, руководи! А мы уж тоже постараемся. И смотрите у меня, – весело подмигнул он всей толпе. – Чтоб слушались Победу!

Все засмеялись, загалдели, и живо взялись обсуждать план работы вновь созданной комсомольской ячейки.

Однажды, Виктория Сергеевна, возвращаясь из сельпо и неся тяжелые сетки, увидела двух своих ребят Алешку и Васю.

– Ребята, здравствуйте! Помогите мне пожалуйста сетки донести. Что-то много набрала, силы свои не рассчитала.

Ребята замялись, засмущались. Первым заговорил Алеша:

– Не можем мы, Виктория Сергеевна.

– Опаздываем, – подхватил Вася, – батюшка заругает. Не любит он, когда хоть на пять минут опаздывают. Извините.

– Чей батюшка? – переспросила Вика, удивляюсь какому-то старообрядному слову.

– Ничей! Общий! – развеселились ребята. – Мы побежим? Извините нас пожалуйста!

– Стоп! Как это общий? Объясните, потом побежите.

– Ну вы, Виктория Сергеевна, даете. Отец Михаил это. Батюшка.

– Чей отец, Леша? Ты не сказал, чей.

Ребята ошарашено посмотрели на учительницу.

– Виктория Сергеевна! Он в церкви. Ну батюшка… понимаете?

Вика изумленно посмотрела на ребят:

– Вы идете в церковь? Зачем?

Мальчики готовы были провалиться сквозь землю. Вика видела, что им неудобно, и они хотят поскорее убежать.

– Ладно, ребята, идите, – позволила она.

Дети облегченно вздохнули и быстренько убежали.

«Как же так, – подумала Вика, – маленькие дети ходят в церковь. Что они там делают? Получается, молятся», – в ужасе поняла она.

Прибежав домой, она бросила сумки и пошла в церковь. Зашла осторожно, какая-то бабулька недовольно покачала головой, другая подошла и прошептала:

– Платок-то надень. Ты что ж в храм простоволосая зашла?

– У меня нет платка.

– Нельзя к Богу в дом с головой непокрытой, – бабулька вздохнула и куда-то вышла.

Вернулась с черным платком в белый мелкий цветочек.

– На вот…

Вика надела платок. В храме было тихо и спокойно. Против своей воли она, вдруг, почувствовала, как приятное тепло разливается по всему телу, как на душе становится легко и светло.

«Что за бред? Этого не может быть!» – осадила свои чувства Вика. Но прекратить усилием воли этот поток энергии было невозможно. Она текла беспрепятственно. Вика увидела очень красивого мужчину в одежде священника. Он был высок, статен, черные блестящие волосы зачесаны назад, глаза синие излучали тепло и заботу.

Вика подошла к нему:

– Здравствуйте. Мне нужен отец Михаил.

– Это я, – ответил священник.

– К вам ходят мои ребята Алеша и Вася. Это нужно прекратить. Они – будущие пионеры.

– Как же по-вашему я должен решить этот вопрос? Выгнать их?

– Зачем они к вам ходят? Вы их неокрепшие умы затуманиваете.

– Чем же? Я рассказываю им о любви Господа к людям, о доброте его, о благодати, которую он готов дать каждому.

– Что? Что вы говорите? Вы не имеете права! Это дети!

– Я не тяну их насильно, но и выгонять не буду. Простите, мне пора, – отец Михаил слегка наклонил голову и удалился.

С тех пор Вика потеряла покой. Что влечет ребят в церковь? Зачем они туда ходят, как бабки старые?

– Бабуль, – как-то в воскресенье она обратилась к Матрене, – дай свой платок и юбку, и кофту дай.

– Чевой-то? А ты мне свои штоль отдашь? – бабка Матрена захихикала.

– Хочешь, бери, – протянула Вика ей свою белую блузку и черную юбку. – В церковь с тобой пойду!

– Да ты, девка, никак умом тронулась, – удивилась бабка, но вещи свои дала.

Нарядилась Вика в старушечье, платок пониже на глаза надвинула, взяла клюку.

– Свят, свят, – перекрестилась Матрена, – ну чисто Авдотья наша, покойница, – баба Матрена снова быстро перекрестилась несколько раз.

– Правда? – обрадовалась Вика. – Не узнают меня?

– Истинный крест! – подтвердила старуха.

Войдя в церковь, Вика снова почувствовала те же светлые чувства, что и в прошлый раз.

«Наверное, это и есть благодать!» – подумала она и тут же сама себя осекла: «чушь!»

Этот первый день в церкви на службе Вика вспоминала потом очень часто. Она словно поплыла куда-то, и сопровождал ее добрый, мягкий, бархатный голос отца Михаила. Он говорил о силе духа, о справедливости, о добре, о вере. Красиво говорил, складно. И Вика чувствовала, что каждая клеточка ее тела откликается на его слова.

– Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит. Любовь никогда не перестает…

«Любовь никогда не перестает», – шептала Вика всю дорогу домой, – никогда не перестает», – повторяла она как завороженная.

Вика вспомнила свою маму, ее теплые мягкие руки. Больше она ничего не помнила, только руки. Они гладили ее по волосам, нежно проводили по лицу, прижимали к себе, а еще мама шептала:

– Я люблю тебя, люблю тебя, всегда помни об этом. Люблю тебя.

И вот теперь отец Михаил…

«Любовь никогда не перестает!»

Всю неделю Вика жила вроде как обычно, но что-то было не так. Она ждала воскресенья, чтобы пойти в церковь и снова слушать, слушать этот голос. Он вел ее за собой туда, где любовь, и где она никогда не перестает.

Где же это места, где всегда любовь? Вика вспоминала твердые железные кровати, драные грязные матрасы, озлобленные лица девчонок, презрительные усмешки воспитателей и учителей, вечные тычки и щипки мальчишек, носящих с годами все более сексуальный характер. А однажды Валька Скворцов схватил ее за грудь. Было очень больно, и Вика долбанула его так сильно, что тот упал замертво. Она испугалась, что убила его, но он открыл глаза и прошептал: