– Воротник хомутиком, – зачарованно шепнули у её левого плеча. – И сколько?

Любочка назвала цену и предъявила этикетку.

– Хомутиком… – безнадежно отозвался тот же голос у её правого плеча.

– Ну-ка, покараульте кто-нибудь у входа, – решилась Лира Федотовна, сбрасывая жакет. И, не сводя алчного взора с кофточки, пояснила: – Мой размер!

– А если Валерий Михайлович выйдет? – ахнула новенькая.

– Если закрылся – до самого звонка не выйдет, – успокоила Лира Федотовна, уже протягивая руку к кофточке, и вдруг приглушённо взвыла: – Да что ж вы на ноги-то наступаете?

– Покараульте, покараульте!.. – лихорадочно бормотала железяка, пробираясь по ногам вперёд.

Оттеснив соперницу, она со стуком взгромоздилась на стол и одним неуловимым движением – только ноги мелькнули! – напялила вещь.

Зрелище вышло кошмарное – что и говорить! Многоголосый женский визг напомнил вопль органа. Все бросились кто куда, и только Любочка – за железякой.

Коридор огласился хлопаньем дверей, ровным цокотом и криками, мужскими и женскими.

– Фир-рма! Буэнавентур-ра! – вопил голосом главного, пробегая по коридору в развевающейся кофточке, свихнувшийся киберразведчик. – Втирательство очков из семнадцати букв, четвертая – «о»!

Он звонко продробил по всем этажам учреждения, расплёскивая избыток бог знает где набранной информации. Обессилевшая Любочка отстала на третьем. В воздухе ещё таял победный вопль: «Мелочь, а как сделана!» – когда она села на ступеньки и разрыдалась.

Прибежавший на голос главного Подручный увидел бегущий по коридору макет автоматического захвата и растопырил руки, перекрывая ему дорогу. Но железяка, лихо поддёрнув полы, с молодецким криком «А кто к нам пришёл!» перепрыгнула через Виталия Валентиновича.

Он потерял её на втором этаже, где она попросту выскочила в окно и, согласно показаниям прохожих, пробежала по карнизу вдоль всего здания, подметая королевским мохером штукатурку.

Ахломов, услышав вопли, ворвался в редсектор, не слушая объяснений, перекричал сотрудниц и, рассадив всех по рабочим местам, с треском закрылся в кабинете.

На подоконнике стояла железяка в грязной шерстяной хламиде.

Ахломов схватился за телефон.

– А жена у Ахломова, – внятно сказала железяка, – стерва та ещё… Так он себе в НИПИАСУ любовницу завёл.

Никто не знает, откуда она появилась. Никто не знает, куда она исчезла. И можно только предполагать, что теперь там о нас подумают.

Последнее, что услышал Ахломов, швырнув в железяку телефонную трубку, было:

– Королевский мохер – практично и сексапильно!..

1975

Он проснулся, чувствуя, что опаздывает на работу, и, конечно, первым делом разбил стакан. Это был уже четвёртый или пятый случай. Цилиндр тонкого стекла, задетый неловким движением, съехал на край стола, накренился и полетел на пол, кувыркаясь и расплёскивая остатки приготовленной на ночь воды.

Он успел подхватить его на лету, но – увы – только мысленно. Как всегда. Вдобавок он не совсем проснулся, потому что в третий – смертельный – кувырок стакан вошёл с явной неохотой, на глазах замедляя падение, словно в отлаженном, выверенном и безотказном механизме ньютоновской теории тяготения что-то наконец заело.

Он оторопело встряхнул головой, и стакан, косо повисший в двадцати сантиметрах над полом, упал и с коротким стеклянным щелчком распался на два крупных осколка.

Чего только не случается между сном и явью! Оцепенеть от изумления было бы в его положении роскошью – он не успевал к звонку даже теоретически. Судя по характеру пробуждения, ему предстоял чёрный понедельник, а то и чёрная неделя. Неудачи, сами понимаете, явление стадное.

Когда, застёгивая пальто, он выбежал со двора на улицу, в запасе была всего одна минута. Правда, на остановке стоял трамвай, который милостиво позволил догнать себя и вскочить на заднюю площадку, но это ещё ни о чём не говорило. Либо трамвай неисправен, либо сейчас обнаружится, что во второй кассе кончились билеты и водитель будет минут пять заряжать дьявольский механизм и ещё столько же лязгать рычагом, проверяя исправность кассы.

К его удивлению, трамвай заныл, задрожал, закрыл двери и, звякнув, рванул с места. Навстречу летели зелёные светофоры, а одну остановку водитель просто пропустил, рявкнув в микрофон: «На Завалдайской не сходят? Проедем…»

Следовательно, предчувствие обмануло. Ему предстоял вовсе не чёрный, а самый обыкновенный, рядовой понедельник.

В отделе его встретили понимающими улыбками. Человек, панически боящийся опоздать на работу и всё же опаздывающий ежедневно, забавен, даже когда ухитряется прийти вовремя. Начальник нахмурил розовое юношеское чело. Сегодняшнюю пятиминутку он собирался начать с разговора о производственной дисциплине и – на тебе! – лишился основного наглядного пособия.

– Ну что ж, начнём, товарищи…

Начальник встал.

– Сегодня, вижу, опоздавших практически нет, и это… э-э-э… отрадно. Но конечно, в целом по прошлой неделе показатели наши… тревожат. Да, тревожат. Некоторые товарищи почему-то решили…

Все посмотрели на некоторого товарища. Кто со скукой, кто с сочувствием.

Некоторый товарищ терпеть не мог своего молодого, изо всех сил растущего начальника. За апломб, за манеру разговаривать с людьми, в частности – за возмутительную привычку отчитывать при свидетелях. Ясно: добреньким он всегда стать успеет, а на первых порах – строгость, и только строгость. А к некоторому товарищу придирается по той простой причине, что товарищ этот – недотёпа. Видя начальника насквозь, точно зная, что следует ответить, он тем не менее ни разу не осадил его и не поставил на место. Почему? А почему он сегодня утром не подхватил падающий стакан, хотя вполне мог это сделать?

На восьмой минуте пятиминутки дверь отдела отворилась и вошла яркая женщина Мерзликина. Вот вам прямо противоположный случай. Ведь из чего складывается неудачник? Вовсе не из количества неудач, а из своего отношения к ним.

Итак, вошла яркая женщина Мерзликина, гоня перед собой крупную волну аромата. Начальник снова нахмурился и, не поднимая глаз, осведомился о причинах опоздания.

Мерзликина посмотрела на него как на идиота.

– Конечно, проспала, – с достоинством ответила она, и начальник оробел до такой степени, что даже не потребовал письменного объяснения.

На беду, кто-то тихонько хихикнул. Ощутив крупную пробоину в своём авторитете, начальник принялся спешно её латать. Кем он эту пробоину заткнул, можно догадаться.

Нет, всё-таки это был чёрный понедельник.

– …другими словами, всё дело исключительно в добросовестном отношении к своему… э-э-э… делу, – не совсем гладко закончил ненавистный человек, и в этот миг его галстук одним рывком выскочил из пиджака.

– Извините, – пробормотал начальник, запихивая обратно взбесившуюся деталь туалета.

Услышав, что перед ними за что-то извиняются, сотрудники встрепенулись, но оказалось – ничего особенного, с галстуком что-то.

– У меня всё! – отрывисто известил начальник и сел.

Он был бледен. Время от времени он принимался осторожно двигать шеей и хватать себя растопыренной пятернёй пониже горла.

Короче, никто из подчинённых на эпизод с галстуком должного внимания не обратил. Кроме одного человека.

Ему захотелось взять начальника за галстук. И он мысленно взял начальника за галстук. Он даже мысленно встряхнул начальника, взяв его за галстук. И вот теперь сидел ни жив ни мёртв.

Как же так? Он ведь даже не пошевелился, он только подумал… Нет, неправда. Он не только подумал. Он в самом деле взял его за галстук, но не руками, а как-то… по-другому.

Он спохватился и, рассерженный тем, что всерьёз размышляет над заведомой ерундой, попытался сосредоточиться на делах служебных. Да мало ли отчего у человека может выбиться галстук!