– А как же рекламные ролики? – спрашиваю я. Неужели тоже начинаю ревновать? Вот блин. – Снимешь в них Нику, когда она поправится? – даже не знаю, чего больше в этом вопросе: иронии или обиды. Кир смотрит на меня с откровенной ненавистью:

– Тебе смешно?!

– Нет, просто...

– Ты решила поиздеваться надо мной?!

– Кир, я...

– У вас хобби такое, что ли?! Прикидываться покорными девочками, а потом творить всякую дичь?! Это вы хуевые нижние или я хуевый мастер?!

– Я не твоя нижняя, – говорю я твердо, глядя ему прямо в глаза.

– А кто же ты? – усмехается мужчина. Я молчу, не зная, что сказать. Он фыркает: – Правильно. Потому что ты никто. Между нами ничего нет. Вообще ничего, блять! Так какого хрена?!

Терпеть подобное оскорбление я уже не готова: вскакиваю с места и собираюсь было выскочить из игровой в коридор, как вдруг Кир ловит меня за запястье.

– Отпусти! – рыкаю я и дергаюсь, но он держит крепко.

– Куда собралась?! – Кир очень зол, и теперь мне наконец становится по-настоящему страшно. Вот дура. Сама виновата. Влипла. Лучше бы молчала. Лучше бы сразу ушла. – Ты ведь хотела снимать ролик?!

– Ты сказал, чтобы я ушла!

– Я сказал это несколько раз – ты что-то не прислушалась.

– Теперь прислушалась!

– Поздно.

– Что ты...

– Иди сюда, – он хватается за мое платье и один движением рвет его напополам к чертям собачьим, а потом пихает меня на постель. Я падаю, матрас скрипит подо мной, а мужчина нависает сверху и прижимает к кровати мои запястья: – Я не твой друг, ясно? И не твой парень!

– Я поняла! – всхлипываю я, отворачиваясь от него, насколько это возможно, понимая, что реально напугана, а глаза неожиданно наполняются слезами. – Только отпусти меня, пожалуйста...

– Ты меня не послушалась – так почему я должен слушать тебя? – его руки лихорадочно елозят по моему телу, но я не испытываю возбуждения, только ужас. Он хватает меня за плечо и резко переворачивает на живот, подминая под себя. Я снова дергаюсь, пытаюсь вырваться, но куда там: физически он намного сильнее меня.

– Пожалуйста, Кир, пожалуйста! – умоляю я, рыдая под ним. Неужели он унизит меня настолько? Изнасилует? Он же... Нет, он не может! Только не он! Я ему доверяла, я думала, что он действительно хороший человек!

– Засунь свое «пожалуйста» себе в задницу, точно так же, как засунула туда мою первую просьбу отвалить от меня! – рыкает мужчина, рвет на мне трусы, вжимает меня лицом в постель, и я понимаю, что совершенно беззащитна перед ним. Если он и вправду решит меня изнасиловать – он сделает это. На мои крики никто не отзовется, никто не придет меня спасать. Мы же в секс-клубе, черт подери. Эта мысль настолько подавляет мое сознание, что я вдруг замираю, позволяя ему что угодно и просто покоряясь его жестокой воле.

Как и положено нижней.

Ведь я для него просто никто. Теперь это ясно.

– Пожалуйста... – шепчу я едва слышно, одними губами. По щекам текут слезы, и я чувствую себя совершенно раздавленной, уничтоженной, никчемной девчонкой, маленькой мушкой, попавшей в липкие и опасные паучьи сети. Тяжелое мужское тело придавливает меня к постели, грубые руки скручивают мои запястья и прижимают к болезненно выгнутой пояснице. Я задыхаюсь от ужаса, но ничего не могу сделать против его силы и власти. Обнаженная кожа покрыта мурашками, но на сей раз это не привычные мурашки удовольствия и приятного предвкушения: я реально напугана. Этот мужчина может сделать со мной все что угодно – и сделает, если захочет. У меня нет ни единого шанса спастись.

– В этой комнате только один хозяин, – рычит Кир мне в ухо, а я всеми силами пытаюсь увильнуть от его горячего дыхания. – Знаешь, кто это?!

– Ты, – пищу жалобно.

– Так почему ты меня не слушаешься?! – продолжает он грозно.

– Я просто подумала...

– Ты не должна думать, когда ты в игровой! Ты должна подчиняться! – кричит он, а я продолжаю жмуриться от ужаса.

– Я поняла...

– Сомневаюсь, – он качает головой и вдруг просовывает ладонь между моих ягодиц, отчего я тут же сжимаюсь, ожидая сильной боли. – Расслабься.

– Кир, пожалуйста...

– Ты же сказала, что ты поняла. Подчиняйся.

– Я не могу...

– Значит, ты нихрена не поняла, – констатирует он, насухую резко входит в узкое отверстие одним пальцем и замирает там. Я глухо вскрикиваю, морщусь, сжимаюсь от ужаса и боли, судорожно цепляюсь пальцами за складки простыней, а он продолжает шептать мне вкрадчиво в самое ухо: – Если бы ты подчинилась, доверилась и расслабилась – я бы не сделал тебе больно. Ни твоему телу, ни твоему разуму, ни твоей душе. Не надо брать на себя роль спасителя, когда тебя никто об этом не просит. Мы ведь уже говорили об этом, когда ты пыталась помочь своей матери. Все закончилось плохо... вернее, еще даже не закончилось: этот спектакль наверняка продолжится осенью, с началом нового учебного года, ты же понимаешь это, правда, Яснорада? Так почему же ты не извлекла из этого никакого урока? Хочешь, чтобы в этот раз было точно так же?

– Тебя что, нельзя поддерживать, нельзя помогать? – хриплю я, с трудом выталкивая слова из опухшего от напряжения горла.

– Можно. Но не надо изображать, что ты умнее всех, что ты вся такая из себя охуенно все понимающая... Ты ничего не понимаешь, ясно? Тебе никогда не понять и не прочувствовать всей моей ответственности за эту идиотку... и за тебя тоже. Если я сказал, что мне нужен покой, – мне нужен покой. И это не только основа отношений в БДСМ, это основа любых отношений. Каждому человеку нужно время, чтобы побыть в одиночестве и подумать о каких-то вещах. Не надо держать меня за ручку, как маленького ребенка, – с этими словами он выдергивает палец и быстрыми шагами отходит от постели, оставляя меня обнаженной и распростертой на смятых простынях. – Тут есть халаты. Надевай один и заказывай такси до дома. Когда доберешься – напиши, что доехала без приключений.

Так значит, это был не нервный срыв, а наказание за непослушание? И все это время он себя прекрасно контролировал?

Или ему все-таки стыдно и больно?

Черт знает.

– Ты сделал мне больно, – шепчу я обиженно, садясь в постели и прижимая к груди дрожащие коленки.

Мужчина кивает:

– И сделаю снова, если этого урока тебе окажется недостаточно.

– Я просто больше не приду к тебе, – огрызаюсь я.

– Придешь. Ты подписала договор на следующий ролик, или не помнишь? Поставила закорючку на официальной бумаге.

– Это что, такой уж серьезный документ? – я фыркаю.

– Конечно, – Кир усмехается. – У клуба есть свой адвокат, его зовут Евгений Петрович Коршунов, ни одного проигранного дела, между прочим, можешь погуглить, или хочешь познакомиться с ним в суде лично? Можем организовать.

– Не хочу, – огрызаюсь я снова. – Но ты меня обманул.

– Ладно, хватит, – он раздраженно отмахивается. – Съемки возобновим завтра вечером. А теперь уходи.

– Завтра вечером?! – охаю я.

– Именно так.

– И ты, блин, правда думаешь, что я приду?!

– Да.

Разговаривать с ним нет больше никакого смысла. Да и не хочется. Я чувствую себя униженной. Разве я правда так серьезно провинилась? Не знаю. Я понимаю, что у нас разное мировоззрение, разная манера общения, разные способы воздействия на партнера. Но неужели нельзя было объяснить это все спокойно?! Зачем было сразу рвать на мне одежду, подминать под себя и заталкивать в задницу палец?! Где-то внутри так и саднит от остаточных неприятных ощущений. Не то чтобы боль – но мерзкое чувство жжения. Хочется вымыться. Снаружи и внутри. Я впервые чувствую себя так плохо после общения с этим человеком. Мне открылась новая его грань – и я совсем не рада этому неожиданному знакомству.

Сняв с крючка чистый белоснежный халат, я кутаюсь в него поплотнее и сажусь на край постели, чтобы вызвать такси. Пока машина едет, гипнотизирую взглядом виртуальную карту: смотреть на Кира и тем более разговаривать с ним совсем не хочется. И ехать к нему завтра тоже. Он по-прежнему мне нравится, наверное, частично я даже могу понять его поведение... Но мне так неуютно. И даже откровенно жутко. Эта грубость, эта злость, эта власть. Они могут быть не только возбуждающими, но и по-настоящему пугающими.