Когда мы возвращаемся за столик ресторана, нас уже давно ждет принесенный официантом заказ, и мы с Киром сразу принимаемся за еду. Аппетит у меня отменный. Мужчина смотрит искоса и с улыбкой:

– Я думал, ты уже наелась, – намекая на то, что всего несколько минут назад я без тени смущения проглотила его семя.

– Тьфу на тебя, грязный извращенец! – ворчу я и шутливо пихаю его рукой через весь столик.

Он смеется, я тоже, и некоторое время мы так и сидим в этом уютном ресторанчике, уплетая вкусную еду, перебрасываясь пошлостями и шутками, и явно кажемся со стороны влюбленной парочкой. Как ни странно – я не против, хотя наши отношения очень далеки от классических. Да и вообще – нет никаких отношений, мы же это обозначили. А потом раздается телефонный звонок, и Кир неожиданно мрачнеет:

– Это моя нижняя.

– Ника? – удивляюсь я. – Ответь, – говорю тихо.

Мужчина нажимает на кнопку вызова, принимая звонок:

– Слушаю тебя, Ника... Что? Здравствуйте. Да, это Кирилл Андреевич. А что случилось? – между бровей у мужчины пролегает глубокая складка, и я внимательно слежу за выражением его лица: что-то явно не так... – Да, конечно. Да. Да. Нет, я не знал. Я немедленно приеду. Какая больница? Ага, спасибо. Благодарю за информацию. Скоро буду.

Он отключается, и я смотрю на него вопросительно, не решаясь спросить, что произошло. Он говорит сам:

– Она попала в аварию. Серьезные травмы. Придется ехать к ней.

КИР

– Если хочешь, я могу поехать с тобой, – тихо и нерешительно произносит Каштанка, поджимая губы и сразу как будто отстраняясь от меня, физически и эмоционально. Я вижу в ее темно-карих глазах ревность и напряжение. Еще бы: оказавшись в больнице, Ника невольно, автоматически вырывает меня из объятий другой женщины, заставляет переключить все внимание и заботу только на нее... Интересно, это намеренно? Естественно, я переживаю, мы не чужие друг другу люди, мы знакомы почти полгода и много раз бывали на грани на шелковых простынях игровых комнат... Но вместе с тем я испытываю раздражение. Сейчас мое тело и мой разум зациклены только на Яснораде, и мне не хочется выныривать из этого кайфа, не хочется отвлекаться на ту, что уже не интересна мне... Но придется.

– Думаю, это плохая идея, – я качаю головой. – Ты не нравишься ей, а она не нравится тебе. Так что вам совсем не обязательно встречаться.

– С чего ты взял, что она мне не нравится?! – вспыхивает Каштанка.

– Ты ревнуешь, – я грустно улыбаюсь.

– Ты ведь сам говорил, что между вами нет отношений, – говорит девушка. – И между нами с тобой тоже. Какой мне смысл ревновать?!

Я пожимаю плечами:

– Не знаю. Но это факт.

– И что, ты просто оставишь меня здесь? – она разводит руками, меняя тему разговора.

– Нет, довезу тебя до дома, а потом поеду в больницу.

– Давай наоборот, – просит Яснорада.

– То есть? – я хмурюсь.

– Я побуду в салоне, пока ты ее навещаешь. Потом ты хотя бы расскажешь мне, что произошло...

– А тебя правда беспокоит ее здоровье? – хмыкаю я, искренне не понимая ее мотивов, но девушка неожиданно кивает:

– Да, она попала в беду, и мне жаль ее, в любом случае... В конце концов, она просто человек, такой же, как ты или я. А еще больше меня беспокоит, как тебе будет с этим. Я переживаю.

– Ладно, – я киваю. – Поехали, – и киваю официанту, чтобы оплатить счет. В конце концов, это неплохая возможность побыть с ней еще немного.

Паркуясь на автостоянке возле больницы, я спрашиваю в последний раз:

– Уверена, что не хочешь поехать домой и будешь ждать?

– Да, – решительно говорит Яснорада.

– Окей, – я тянусь чмокнуть ее в висок, а потом выхожу из автомобиля, направляясь к больничному корпусу. Девушка остается ждать. Я издали машу ей рукой, а потом заворачиваю за угол здания и останавливаюсь, чтобы вытащить пачку сигарет и покурить. Нервы на пределе.

– Вероника Александровна Стрелецкая, двадцать три года, перелом трех ребер, внутреннее кровотечение, закрытый перелом правой ноги, закрытый и открытый переломы правой руки, множественные ушибы и гематомы, сотрясение мозга, – холодным равнодушным голосом сообщает мне девушка-администратор за стойкой приемного покоя. – Состояние тяжелое, но ей уже сделали операцию, так что сейчас ее жизнь вне опасности.

– Звучит все равно не очень, – признаюсь я мрачно. – К ней можно?

– А вы, собственно, кем приходитесь пациентке? – спрашивает девушка. – Родственник или супруг?

– Близкий друг, – без зазрения совести вру я. – Мне позвонила медсестра с ее телефона. Вероника сама хотела меня видеть.

– Ясно, – девушка кивает. – Тогда проходите. Палата номер двести двенадцать. Не забудьте про бахилы, халат и маску. И недолго, пожалуйста, минут пятнадцать или двадцать. Она еще очень слаба и не полностью отошла от наркоза.

– Хорошо, спасибо.

Оказываясь в палате, я нерешительно подхожу к постели, на которой дремлет Ника. Выглядит она ужасно, вся в бинтах и гипсах, лицо – один сплошной синяк, под больничную сорочку тянутся проводки и капельницы. Однако от моих тяжелых шагов она почти сразу просыпается и, с большим трудом повернув голову, смотрит на меня затуманенным взглядом, а потом протягивает мне навстречу здоровую руку и тихо, хрипло шепчет:

– Я так рада, что ты пришел...

– А я вот совсем не рад видеть тебя такой, Ника. Как тебя угораздило?! Ты же отлично водишь!

– Не хочу об этом, – девушка хмурится.

– Мне сказали, что у тебя серьезные травмы.

– Да, но жить буду и полностью восстановлюсь.

– Это хорошо.

Я кладу на постель букет цветов, который купил по дороге. Вообще-то, я не планировал: это Яснорада настояла.

– Какие красивые! – восхищается Ника. – Спасибо!

– Да не за что, – это странно, но я почти смущаюсь. Я же не хотел покупать эти чертовы цветы. Давайте честно: я вообще не особенно хотел сюда ехать, просто пришлось, был обязан, она попросила...

– Ты хороший друг, – говорит она.

«Мы не друзья», – так и хочется сказать мне, но я сдерживаюсь. Она все-таки попала в аварию, можно быть более милосердным.

– Точно не хочешь рассказать, что произошло? – спрашиваю я еще раз, а Ника качает головой:

– Случайность, – но голос ее звучит как-то странно... неискренне, так что через пятнадцать минут, попрощавшись с ней и выйдя из палаты, я отправляюсь на поиски ее лечащего врача: он-то должен знать обстоятельства аварии?!

– Она была в состоянии алкогольного опьянения, – говорит мне доктор.

– О боже! – офигеваю я. – Кто-то еще пострадал?!

– Только она. По предварительным данным полицейского отчета, она села за руль трезвой и выехала на загородную трассу. Там припарковалась на обочине и пила... водку, кажется. В салоне нашли две бутылки... точнее, то, что от них осталось. А когда собралась обратно, она практически сразу не справилась с управлением и улетела под откос. Машина перевернулась на бок. Если бы в этот момент мимо не проезжал другой автомобилист, который вытащил ее из салона и вызвал скорую помощь, неизвестно, выжила бы она или нет. Крови потеряла очень много.

– Но почему... почему она пила?!

– Вы это у меня спрашиваете, серьезно? – хмыкает врач. – Это потом будут выяснять полицейские и психологи. Моя задача – разобраться с ее физическим здоровьем. Но если вы знаете, в чем может быть причина такого поведения, то свяжитесь со следователем.

– Да, спасибо...

Ни хрена. Никакой полиции. Пока нет. Я не готов.

Из больницы я выхожу в пришибленном состоянии. Рассеянно курю еще две сигареты, потом добираюсь до своего автомобиля, сажусь за руль. Яснорада смотрит на меня и быстро понимает, что что-то не так...

– Все плохо? – ее вопрос звучит в тишине, как приговор.

– Да, – говорю я. – И это моя вина. Она напилась и то ли совсем отключила мозги, то ли хотела навредить себе, то ли вообще планировала совершить самоубийство... Пока не знаю. Но с этим придется разбираться. Может быть, даже в полиции.