Снова раздается скрип открывающейся двери. В комнату врывается грузное большое злое тело. Дверь с громким стуком бьется о стену. Нина слышит голос отца, низкий тяжелый хриплый бас, и ей сложно что-либо разобрать из его слов. Он почти как медведь, ревет ужасные слова. От каждого громкого звука маленькое тело сотрясается ужасом, она пытается сдержать свои всхлипы и писки, но с каждой секундой, с каждым громким звуком или криком ей все сложнее не выбежать из шкафа и не броситься к маме.

«Ты что думаешь, я не знаю, как ты, дрянь, целыми днями развлекаешься?… Видал я твоего… да я его кости в пыль сотру… а тебя заживо закопаю… ты поняла, сука?! Сейчас я тебе покажу… сейчас я тебе покажу… что я такое!»

Нина роняет новый тихий писк. Она приоткрывает дверцу, чтобы увидеть маму.

Тонкая и бледная как струна мама стоит у кровати, колышется как лист на ветру, толстая грязная темная рука тащит ее за волосы к себе. Мама падает, и отец поднимает ее за тонкую руку, словно куклу. Руки мамы ухватываются за его плечо и пытаются оттолкнуть мерзкое огромное тело от себя, но он все сильнее прижимает ее к себе, перехватывает ее левую руку и выкручивает. Жалобные и резкие крики мамы и хриплое рычание отца, все смешивается в одну какофонию боли. По комнате раздается глухой хруст, кажется, в маме что-то сломалось. Отец замолкает и в тишине слышится тонкий стон. В Нине просыпается не только страх, но и злость, ненависть и ярость, она хочет убить его, хочет спасти маму! Она уже почти вылезает из шкафа, но мама опущенными глазами смотрит в сторону щели в шкафу и еле заметно мотает растрепанной головой в разные стороны. Ее красные разбухшие глаза налиты слезами и полны жалости к сжавшемуся комочку в шкафу, и она не позволит ему выйти, раскрыть себя. Маленькая, до смерти напуганная, Нина, понимает, что сделает с ней отец, если узнает, что она здесь. Во дворе кто-то кричит отцовское имя, отчаянно зовет к себе. Он вдруг отвлекается на звук и ослабляет хватку, и мама вырывает свои волосы. Отец поворачивается обратно к ней, замахивается и бьет широкой твердой ладонью по залитому слезами лицу. Отвратительный хлопок, страшный и сдавливающий все, что есть внутри.

Силы, с которыми маленькая Нина сдерживает себя на исходе, она больше не может глотать и сдерживать себя от плача, но еще не выходит.

Мама замертво падает на кровать, не успевает произнести ни единого звука. С улицы кто-то снова зовет отца по имени, уже гораздо громче и настойчивее. Отец громко выходит из комнаты кривыми шатающимися, тяжелыми шагами, как дикий зверь.

Нина вылетает с визгом из шкафа и бросается на кровать к холодной матери. Мама лежит на животе, одна ее рука неестественно изогнута в право, на лице видно стекающую струйку крови, глаза закрыты.

Нина громко плачет, зовет маму и кричит. Она целует мать, трясет ее, тормошит и пытается дуть воздухом на обездвиженное тело. Мама не отзывается и не встает, не открывает глаза. Нина кричит о помощи, зовет Аню, дядю Васю, кого-нибудь из взрослых, из последних сил. Ее руки перепачканы маминой кровью с лица, она пытается развернуть маму на спину, но ничего не выходит.

Бледная Аня появляется в дверях. Нина плачет еще громче, потому что Аня тоже плачет, из-за этого кажется будто все непоправимо плохо. Аня кричит во все горло, зовет кого-нибудь на помощь. И через пару минут в комнате толпится почти вся семья. Они переворачивают спящую без чувств маму, обливают ее водой, но мама не просыпается, и наконец дядя Вася несет заветную баночку, а Аня подставляет к нему белый платочек. Он подносит к разитому носу мамы платочек, раздается резкий неприятный запах, и она вдруг медленно открывает глаза. Внутри маленькой Нины пробуждается буря, слезы текут еще сильнее, чем прежде. Она пытается обнять наконец проснувшуюся слабую маму, но кто-то силой большими жесткими руками берет ее, поднимает вверх и несет в другую комнату. Нина отпирается и вырывается, кричит и бьется, зовет маму громко и надрываясь, чтобы мама услышала. Услышала, что Нина ее не бросила, что не выходила из шкафа, что хочет быть с ней. Последнее, что видит Нина это слабый не осознанный пустой взгляд матери. Маленькие, перепачканные кровью ручки, сопротивляются и тянутся к ней. Кричат, умоляют отпустить.

Варя все еще пытается кричать, чтобы ее отпустили к маме «МАМА! МАМА! МАМА, я тут, Я НЕ ВЫХОДИЛА! МАМОЧКА!».

Детский голосок обрывается, и Варя слышит взрослый, не менее писклявый голос. Чувствует, что ее уже не несут на руках и не сдерживают, а даже наоборот трясут. До суженного сознания Вари наконец доходит, что глаза у нее закрыты и их нужно открыть. К Варе возвращается чувство собственного тела и конечностей. Она собирается с силами и открывает глаза.

Рядом на кровати сидит Татьяна Родионовна, на стене висят плакаты, старые рок звезды с них грустно смотрят на Варино мокрое лицо. Рядом на тумбочке стоит стакан с водой. Варе приходится потратить несколько минут, чтобы полностью прийти в себя. Повторяющийся приступ странных снов, на то и повторяющийся, что уже не так сильно удивляет. На этот раз Варя приходит в себя быстрее.

Татьяна Родионовна, не успевает Варя и рта открыть, пихает ей желтые таблетки.

— Ба, все, хорош, я уже проснулась, — отбиваясь от настырных рук своей бабушки, стонет Варя.

— Что ты употребляешь?!

— Ничего! Я же с тобой весь вечер была, дома, ты видела, что тебе еще от меня нужно? Если бы я знала, что со мной происходит, я бы непременно тебе рассказала об этом. Я просто очень крепко сплю и луначу, — нервно разводя руки в стороны, отвечает Варя, — никогда лунатиков не видела?

— Я записываю тебя к врачу сегодня же!

— Да хоть к трем! Сама знаешь, толку от них будет, — Варя видит не смягчающееся лицо Татьяны Родионовны, все еще держащей в руках таблетку и стакан воды, — но если ты беспокоишься, то давай выпью.

Взгляд этой пожилой, но грациозной женщины тяжело падает на Варины глаза. Варя выхватывает у нее таблетку и жадно выпивает стакан воды. Татьяна Родионовна резко встает со своего места и спешит удалиться из комнаты, но в дверях останавливается и добавляет:

— К наркологу!

Варвара заворачивается в кокон из оделяла. Медленными шагами приближается к столу. Садится напротив окна, любуется утренним пейзажем. Отчасти он ее успокаивает. Она снова смотрит на фотографии. По ее телу пробегает полчище невидимых муравьев. Теперь она точно знает, что снятся ей именно эти люди. Варя видит глазами ребенка, давным-давно попавшего в беду.

«Кто бы моими глазами на все посмотрел, чужих проблем мне не хватает…».

В голове опять всплывает образ лежащей на кровати избитой матери. Варя мысленно пытается отряхнуться от ужаса. Она не знает, что делать, и к чему ведут эти сны. Как их прекратить? Чем больше она вспоминает сны, тем больше верит в реальность происходящего. Что, если она не сходит с ума, что, если ей передаются чьи-то воспоминания, по какой-то причине.

«А что, если это мои воспоминания из прошлой жизни? Чепуха какая-то. Мне прямая дорога к психиатру».

Утро выдается чересчур жарким и сухим. Серый, истоптанный сапогами асфальт накаляется как сковородка на огне, становится мягким, податливым, испускает пары, создающие миражи дребезжащего воздуха. Красные кирпичи трехэтажного здания под накалом жестокого пустынного солнца напоминают стены адской крепости. В каждом пыльном углу кипит жизнь. Выпуск уже совсем близко.

Последние два месяца пролетают почти незмеченно для новоиспеченных охотников. Большинство из них чаще видели плац, железные койки и полигоны, чем собственных матерей. Большинство из них будут рисковать жизнями, став частью освободителей. Охотники служат не ради вознаграждения, охотники служат во благо спасения всего сущего, и каждый должен быть в этом твердо убежден.

Она лениво окидывает взглядом обстановку, оценив насколько ничего в ней не изменилось. Все так же, белые простыни свисают с железных кроватей. Все так же, крашенные в белый цвет стены. Одинаковые деревянные тумбы. Где-то на северной стене небольшое прямоугольное зеркало в безобразно простой раме и парочка расшатанных стульев. Через этот порядок прошел каждый охотник на протяжении тысячелетий, и так будет свято всегда.