— Зачем ты разворотила все вещи, бестолочь?!

— Ответь, пожалуйста, на мой вопрос! — Варя могла бы быть и спокойнее, но сейчас она не хочет слушать нотации о беспорядке.

— Просто игрушка, какая к черту разница, откуда она!

— Важно! Мне Важно! Не слишком ли дорогая игрушка?!

Варе вдруг становится жарко, она переходит на крик, чего почти никогда себе не позволяла.

— Да, ты притащила ее из леса, и что теперь?! Это просто хлам!

— Если это хлам, то почему ты его до сих пор не выбросила?!

— Тебя это не касается, выйди отсюда! Кто вообще тебе разрешал сюда заходить?! Еще раз увижу тебя здесь, и ты пожалеешь. Я ясно выражаюсь? — туго сжимая напряженные тонкие губы, цедит Татьяна Родионовна через хищные злые зубы.

Варя, сжимая балерину в руке и попутно вытирая слезы, выходит из комнаты, поспешно прячется в своей. Бабушка, немного погодя, выходит на кухню.

Варя кладет брошь на стол и судорожно обдумывает все произошедшее, наматывая круги по комнате. Если она притащила брошь из леса, значит присутствию этих фотографий в доме тоже есть объяснение. Бабушка наверняка в курсе, что это за люди, и Варе нужно сейчас знать, что с ней происходит. Найти ответ хотя бы на один вопрос. Варя находит два самых удачно сохранившихся снимка и несет их на кухню. Падает небрежно на мягкий уголок и кладет на стол фотографии, с которыми надо сказать, надо быть поосторожнее.

— Ты знаешь, кто эти люди? — уверенно и резко спрашивает она.

— Понятия не имею, о чем ты! — даже не глядя на фотографии, копаясь в кухонных верхних ящиках, отвечает бабушка, — Прекрати сходить с ума!

— Ты даже не посмотрела! Прошу тебя… мне нужно это знать…

Татьяна Родионовна закрывает дверку шкафа и внезапно смотрит прямо в большие глаза Вари, и невольно ее лицо трогает нечто вроде болезненной жалости. Она опускает взгляд на старые фотографии, лежащие на столе, нервно вздыхает, грубо берет в руки одну из фотографий и сильно щурится.

— Я так ничего не вижу, мне очки нужны, — наконец выдает.

Варя встает со своего места, доходит два шага до холодильника, нащупывает наверху очки и передает бабушке.

Татьяна Родионовна неодобрительно выпячивает глаза, но надевает очки и прищуривается снова.

— Дурацкая коробка. Тут же от фотографии живого места нет. Откуда мне знать, кто это. Моя мать, что только в эту коробку не тащила. Может это и родственники, может и просто старье какое-то!

— Понятно, — вдруг успокоившись, тихо произносит Варя, — и все‑таки… Может продадим их подороже?! — вдруг меняет тактику Варя, сменившись в лице.

— Ага, прям сейчас! У них есть законный хозяин. Это невозможно, — с отвращением в голосе отвечает Татьяна Родионовна.

— Хозяин?

— Да. Эта коробка твоей прабабушки, а вторая по наследству к этой коробке Вера.

— А почему тогда коробка не у Веры?

— Есть и на это причина. Это неважно. Я что ли должна ей лично вещи возить?! Да и старая она уже, как смерть. Не в себе уже лет как десять, не до коробки ей и не до фотографий. Я уже почти забыла о ней, не думала, что ты найдешь ее, раз я не смогла.

— Не могла найти в собственном доме? А зачем искала?

— Чтобы отдать.

— У тебя есть номер Веры?

— Ты думаешь, она телефоном пользуется?!

— У ее близких наверняка есть.

— Тебе зачем весь этот хлам встал?!

— Я отвезу коробку подальше отсюда. Хозяину. Разве ты сама не этого не хотела? — без тени волнения проговаривает Варя.

— Займись чем-нибудь более полезным! Иди в огород хоть три грядки прополи! Раз делать больше нечего! — жестко отчеканивает Татьяна Родионовна.

— Ты уходишь от ответа. Я не отказываюсь от работы. Сколько скажешь, столько и сделаю. Прекрати подозревать меня в чем попало и пытаться закрыть меня дома. У тебя все равно не получится, я так или иначе буду выходить и делать то, что мне нужно. В твоих интересах избавиться от этого.

— Ах ты мерзавка! Как говорить стала!

Разгневанная Татьяна Родионовна, не сдерживаясь, замахивается на Варю полотенцем, попавшим под руку, затем бросает полотенце на стул и идет в свою комнату. Варя, не обращая внимания на этот инцидент, следует неотрывно за ней.

— Ну что ты от меня хочешь?!

— Позвони им и спроси, когда я могу к ним приехать с коробкой.

— Что вообще у тебя в голове творится, дурная?!

— Это такая большая просьба?

— Завтра позвоню!

— Благодарю! — победно выкникивает Варя.

Где-то внутри растворяется тревожный ком, ей становится легче дышать. Скоро она со всем разберется. Все странное, пугающее и неизвестное станет явным.

Она старается больше не нервничать, но свет включает везде, где находится, ни на минуту не оставаясь в темноте. Она наводит порядок везде, где разбросала вещи, в том числе, содержимое деревянной злополучной коробки.

Варя ложится под одеяло при свете. Пытается уснуть, но вместо этого все время смотрит, то на коробку, то на брошь, оставленную на столе. Плавно, поздно ночью ее глаза ослабевают, и сознание уходит куда-то далеко от реальности, погружаясь все больше во тьму.

***

Недавно Дядя Вася сделал для Ниночки деревянную куклу. Он постарался для Нины, даже нарисовав ей прелестное личико и черные волосы, а Аня сшила для нее розовую шляпку и такое же платьишко, украсив еще маленьким кружевом со старой салфетки.

Кукла Нины очень красивая, и Нина хочет показать ей все: свою комнату, столовую, веранду, кухню, двор, собаку и комнату родителей. Туда нельзя заходить, но один раз никто не заметит. В комнате родителей очень интересно, и кукла очень хочет посмотреть, что там, а Нина хочет заглянуть туда еще больше.

Ниночка легонько приоткрывает большую тяжелую деревянную дверь и глядит в узкую щель, дабы убедиться в том, что в комнате никого сейчас нет. Маленький поток света просачивается через щель и подсвечивает каждую летающую пылинку у глаз Нины. В комнате совсем никого, даже мухи не летают. Нина настороженно осматривается и на цыпочках входит в комнату, закрывая дверь за собой. Они с куклой играют на подоконнике, валяются на кровати, смотрятся в большое зеркало. Глядя в большую золотистую раму зеркала, Нина представляет, что они с куклой танцуют на балу. Здесь почти так же светло, как и в комнате Нины. Кровать здесь гораздо больше и массивнее, из красного дерева, а могучие тяжелые шторы темно-синего оттенка закрывают солнце и не пропускают свет, если их плотно задвинуть. Пушистый темный ковер греет маленькие босые ножки, и Нина устраивается прямо на нем.

Танцы заканчиваются, подружки устали и лежат на ковре, разглядывают большой белый потолок, разговаривают о прошедших танцах, обсуждают, с кем познакомились на балу. Звук дергающейся ручки двери пронзает мирное пространство, скомкано дергается туда-обратно. Нина вскакивает с ковра, бросив на нем свою куклу и не успевает спрятаться. Дверь распахивается, в комнату вбегает ее разгорячившаяся растрепанная мама. Нина замечает залитые слезами щеки. Что-то лилово красное наливается на тонкой белой скуле.

При виде Нины глаза матери широко распахиваются, испуганно испепеляют дочь. Ниночку вдруг охватывает паника, ей становится до боли в груди страшно, в горле ее образуется ком, а в носу свербит, и она закатывается в плаче. Мать падает на колени, поднимает плачущую навзрыд дочь с пола, обнимает и просит сейчас же быть тише.

За дверью грузно бьют тяжелые шаги. Маму словно прошибает насквозь. Она смотрит в разные стороны, как перепуганный заяц. Наконец, хватает Нину за руки и заталкивает в шкаф. Смотрит на нее мокрыми, солеными газами и шепчет:

— Милая, закрой глаза и уши, сиди тихо как мышь, чтобы ни звука, поняла?

В ту же секунду закрывает перед Ниной дверь и встает у окна.

Нине страшно, так страшно, что слезы льются сами собой, а голос проваливается куда-то глубоко в живот. Мама сказала быть тихой, а ее надо слушаться. Тревога заставляет Нину вспоминать ужасные вещи, она догадывается, даже знает, что происходит, но она беспомощна даже у себя в голове и не знает, чем помочь. Сердце бьется так сильно, что она не может ни вдохнуть ни выдохнуть.