— Меня тошнит, — пожаловалась она. Он протянул ей прозрачный шарик, маленький, он возник на его ладони из ниоткуда, так ей показалось. Она взяла и положила в рот, хотя и не знала, что так надо, но рука сделала это сама. Во рту стало прохладно, и её охватило безразличие ко всему.
Вскоре на аэролёте прибыли двое, бесстрастные и ей неизвестные. Те, кого она знала, заступились бы. Но эти были отчуждены, будто она не была живой. Они посадили её в машину, а затем по подземной дороге доставили наверх. На поверхности её ждали другие, явно местные, но чистые и вылизанные, тоже бесстрастные. И уже эти выдворили её за стены, высокие и неприступные, за которыми остался неведомый красивый, уже наземный город в садах и рощах, осмотреть его ей так и не удалось, — Олег обещал, да всё некогда было. Очутившись у входа в рай с внешней его стороны, она, пребывая в состоянии полусна — полуяви, пошла, сама не зная куда. Но кто-то схватил её за руку. Молодой парень, уже и не такой бесчеловечный на вид, вежливо посадил её в машину. Она села всё также покорно. Он молчал всю дорогу, пока они ехали по лесной дороге. Её клонило в сон, и возможно, она какое-то время спала, так что зафиксировать время поездки, её длительность или краткость, она не могла. За окнами машины всё время был лес, а когда лес расступился, и возникли пространства пригорода, то очень скоро молодой и молчаливый водитель высадил её в шум и трескотню самого центра столицы, сам же укатил.
У неё оказалось в кармане новёхонького платья немного денег, но не было жетона, удостоверяющего её личность, поскольку он так и остался у владельца того клуба. А Олегу разве был нужен какой-то там жетон? С удивлением она рассматривала платье на себе, которого не знала, приличное, но незнакомое. Точно по её размеру. Где был серебряный комбинезон? Кто её переодел? И почему она этого не помнила? До вечера она бродила по столице, зашла поесть, потом сидела на скамейках в скверах, глядела на прохожих и не могла понять, было или не было Олега, города под поверхностью и прекрасного города на поверхности? И того в сером мерцающем одеянии человека, лица которого она не помнила уже совсем. При попытке его представить, возникало мутное ощущение, пограничное с физической тошнотой, и лицо его окончательно превращалось в туман. А Олег? Он остался в ней целёхонький, красочный и любимый, явственный настолько, что можно было осязать его образ. Нет, он не был сном. Он был. Но где он теперь? Где тот город? В каком направлении? Как он назывался? Ничего этого она и не знала. Не спрашивала. Не до этого было. Но если идти и идти по лесной дороге, и найти самой те стены, ходить там и ждать. Он выйдет. Не может не выйти. Но дорог из столицы было много, и все они вели в леса, в которых располагались поселения богатых и просто состоятельных людей. Она даже не знала, в какой стороне был именно тот город за стенами.
Ночью она прибрела в полуразрушенный квартал, снесённый взрывной волной чудовищной силы. Адрес приблизительно этого места и дал хитрый Олег хозяину клуба. Народ отсюда отселили за черту столицы. Им не повезло. Как и ей. Они стали провинциалами. Думая всякую чушь о неизвестных людях, здесь живших до того страшного происшествия, когда с неба на близко расположенный к этому кварталу Телецентр упал огненный гигантский шар, она на самом деле спасалась от отчаяния. У её отца и матери были и другие дети, родные. Она была приёмыш. Этого от неё и не скрывали. Конечно, они её любили. Но чем они могли помочь теперь, когда она стала падшей, пусть и не по своей вине. Всю ночь она провела в раздумьях, укрывшись в каком-то коробе без окон и дверей, замотавшись в грязный половик, оставшийся тут. Из него сыпался песок, но ей было всё равно.
Пустое жилище, как ни странно, сумело сохранить остатки тканей, которыми были обиты стены. Какое-то время, пока было светло, она, уплетая купленные сладости, рассматривала красивые пейзажи, вытканные на стене. Выдуманная страна, вместо земли облака, возле ажурного дворца прелестная девушка с развевающимися волосами смотрит вниз на маленькие домики и сады людей, на холмы, затканные цветами. Вспомнилась Уничка с её воображаемыми полётами. Несмотря на пыль и на облинявшие краски, картина впечатляла чудесной выдумкой, сожалением о невозможности существования в заоблачных мирах.
Когда стемнело, Колибри встала и содрала часть плотной, но обветшавшей обивки, легла на половик и укрылась этой ветошью, бывшей не так уж и давно нарядным и уютным элементом декора личной скорлупы неизвестного человека или целой семьи. Закутавшись больше от страха, чем от прохлады, и став похожей на кокон бабочки, она продолжала раздумывать, ибо больше делать ничего не оставалось. В какое такое будущее она вылезет из своего кокона завтра утром? Бездна вовсе не думала быть отменённой. В отличие от полётов в облаках вместе с Олегом. Но его превосходящие понимание машины — сферы не были волшебством, если и чудом, то чудом инопланетной техники. В небе нельзя было ходить по облакам, там не было ажурных дворцов.
Вспомнились мечты об ажурной спальне с игрою утренних лучей, проникающих через прорези в стенах, увитых цветами, листьями и стеблями экзотических лиан, о зелёном, изготовленном на заказ платье для обряда в Храме Надмирного Света. Вслед за этим вернулась память о содроганиях во мраке реликтовых чувств в объятиях инкуба — посланца этой бездны, — чувства эти уже перестали принадлежать её существу. Но из бесформенной возникшей наличности этой бездны вдруг слепилось грубое лицо с характерной мужественностью утрированных черт, ужаснувшее там, в родном городке, и ставшее необходимым впоследствии. Только вместо искажающих его страсти или гнева, оно выражало печаль и зов, направленные к ней. Вернуться к Чапосу? Чтобы попасть в подвал к паукам? Да она даже не знала, где в нагромождении улиц и площадей находится то обиталище продажной любви. И не могла знать о том, как метался он по столице в её поисках.
Метания Чапоса
Сразу после того дня, как забрал её Олег, Чапос накануне не спал, сунув нелюбимое прежде всего им самим, отторгаемое душой, когда видел своё отражение в зеркале, лицо в тонкую ткань зелёного, купленного для обряда, платья. Он дышал этим платьем в тщете уловить хоть молекулу её запаха. Но его не могло быть. Она даже не примерила платья. Он хотел потрясти её подарком, оглушить счастьем. Оглушил. В клубе он, злясь и суетясь, не умея никого просить, стал требовать её возврата, бросив превосходящую, чем получил, сумму денег владельцу заведения, угрожая расправой за отказ. Но тот не мог вернуть той, кого не было. А угрозы вызвали скрытую злобу. Если бы устрашающий и унижающий всех Чапос просто попросил по-человечески, всё могло бы сложиться иначе. Владелец заведения боялся и ненавидел бандита, поэтому он и поступил впоследствии так, как поступил. Страх порождал потребность хоть как-то отыграться, по подлому, на ком-то другом и беззащитном. Конечно, явись она, он бы вернул, но заставил бы её отработать вложенные в неё затраты. А уж потом всучить тому, кто так очевидно и безумно жаждал её вернуть. Для чего и продавал? «Где она»? — хрипел безутешный Чапос. «Украли». «Кто»? «Мужик, естественно. Молодой и странный. По сути, почти мальчишка. Поиски ничего не дали». «А искали»? «А то. Девчонка дорогая, неиспользованная совершенно». Чапос, выпытав подробности её исчезновения, вздрогнул от пронзившей догадки. Те, кто обитали в загадочной глубине планеты, один из тех. Вход туда вёл через город ЦЭССЭИ, но Центр этот доступен не был. Обратиться же к тому, при одной мысли о ком, сводило всё внутри? К Рудольфу? Он не мог. Девушка Колибри обладала глубокой душой, тончайшей психикой, но была плохо развита в своей простой среде, что и понял Олег, поймав её глазами и полюбив затем. Но и Чапос это ухватил в ней сразу. В своей, давно обжитой, клоаке он никогда не переставал желать себе нечто совсем другое, чем то, что его окружало. Когда сбежала Эля, он заплатил жрецу штраф за расторжение первого обряда и дал задаток для второго ритуала зажигания огня, обещая жрецу очиститься от своей внешней и внутренней скверны, прежде чем привести в Храм новую невесту. Но вовсе не Азиру он представлял новой своей женой. Азира же крутилась вокруг, угождая и заходясь от надвигающейся, как она мнила, великой радости стать женой Чапоса. И он её не разубеждал, привыкнув ей лгать всегда и зная, что никогда эта грязная и душевно больная всеобщая подстилка не войдёт в его супружескую спальню. Даже ночуя в столичной квартире, оплачиваемой им совместно с Азирой, он редко к ней прикасался, лицемерно проявляя заботу об её отдыхе, здоровье, а на самом деле давно тяготясь связью с нею.
