Девушке Колибри, как ласково обозначил её Олег, прежде чем она попала в злачный «клуб», пришлось пережить страшную в точке своего возникновения связь с неким человеком, опалившую затем тёмным пламенем и стянувшую гладь души болезненным рубцом. Однажды он просто приехал к ним в провинцию и встретил её у порога женского профессионального училища, куда отдали её родители, скопив денег. Он показался смутно знакомым, но она не помнила толком, где видела явно нездешнего типа. Она напрягла память и как сквозь непонятный текучий смутный поток увидела тот день, когда он подвёз её из столицы в провинцию. Что она делала в столице? При усилии вспомнить, навалилась головная боль. Непонятная преграда не давала этого сделать, но удивления не было, только безразличие, как попытка вспомнить содержание малоинтересного забытого сериала.
Он практически парализовал её своим неотрывным немигающим взглядом, стоя как-то уж слишком близко. Был он дорого и изысканно одет. На её взгляд не особенно молод, не красавец точно, к тому же мужчины зрелого возраста и вообще-то все казались ей бесполыми. Он был не то чтобы высок или толст, но здоров непомерно. Красномордый, со смешным гребнем на макушке, а по бокам головы волосы были сбриты. Улыбка показалась отвратительной из-за крупных ярко-пурпурных губ, словно он накрасил их помадой для стареющих дам. Он быстро облизнул их языком, как бы давая ей удостовериться, что губы не накрашены, и яркий цвет подлинный. Ну и чучело! Так скажут её подружки. Заметив её с ним рядом настолько близко, они, хихикая и осматривая мужчину, переговаривались на её и его счет. Не уходили далеко, ждали, кто он и чего прилип, чтобы потом выспросить у неё всё.
«Чучело» же лоснилось широким полнокровным лицом на ярком свету предосеннего сезона и морщило бугристый лоб от радости непонятного свойства. Радости странной и пугающей, поскольку девушка его не знала, и знать не хотела. В глубоких глазницах мерцали синевато-чёрные глаза, опаляя страхом. Впоследствии этот страх она расшифровала самой себе как предчувствие слома всей прежней жизни. Посланец из бездны, неожиданно и цепко схвативший за руку и отпугнувший от неё, оттолкнувший прочь её собственную робкую судьбу. Может, и обычную, но тихую и обещающую близкое личное счастье. Бездна же щерилась застылой улыбкой толстых губ своего посланца, обещая ослепительное будущее. Но никакого будущего, никогда, ни для кого в ней нет.
— Хочу тебя прокатить. Поговорить надо. Ты же меня помнишь? Я тебя подвозил как-то из столицы. Ты была в столице, там тебе неожиданно стало плохо, и я привёз тебя к твоим родителям. Ну, вспомнила? Я подобрал тебя на улице, отвёз к врачу. У тебя был неожиданный упадок кровяного давления. Отпускать тебя одну было рискованно. Очень далёкая дорога, и я вызвался отвезти тебя в твой городок. Просто потому, что я вообще добрый, и у меня было свободное время. А так — врач хотел тебя оставить в общественной больнице для бедноты до следующего дня. Я привёз тебя, ты уснула от лекарств ещё в машине. Я тебя и не будил. Перенёс в дом. Мы с твоей мамой долго разговаривали, она была так благодарна мне. Неужели, она не рассказывала тебе ничего? — он распахнул дверцу сверкающей машины со стёклами необычного оттенка, зеркально-золотого.
— Да, — пробормотала Колибри, — мама рассказывала, я помню эту историю, но вас как-то смутно, если честно. Я ещё целый день потом спала, я помню. Мама сказала, что вы добрый человек, образованный, чуткий. — Это было правдой. Мама так говорила, и была после того случая долгое время радостной. Потом они решили с отцом отдать её учиться в профессиональное училище на медицинского работника вспомогательного уровня. И Колибри была рада. Так было лучше, чем работа в цехах на конвейере местного завода или на швейной фабрике. Только вот добряком человек совсем не выглядел. И какие качества мама считала уникальными?
— Аристократическая новинка, — похвастался он, — один влиятельный мужик дал покататься. Я тоже могу такую купить. Но зачем мне? Нищих дразнить, внимание ненужное привлекать. У меня своя личная машинюшка простенькая. Но сам я богаче того, кто мне дал её напрокат. За услугу одну. — Его распирало от желания дать ей прочувствовать свою значимость.
— Я имею много влиятельных приятелей и даже друзей в закрытых городах и среди аристократов тоже. Есть такой даже в Коллегии Управителей. Человек мне весьма близкий, но ч-ч-ч, — он приложил палец к неприятным губам, давая понять, какой важной тайной он наделён, а открыть её не может. Он даже сощурился, чтобы девушка поняла, что настаивать на огласке тайны очень опасно. Кому, — ей или ему? Понятно не было, но и бахвальством его слова не казались, как и милой шуткой тоже. В нём не было ничего похожего как на шутливую лёгкость, так и на приятное легкомыслие. От него веяло предельно серьёзной опасностью, от которой стоило бы и убежать поскорее. А дурочка девушка ощущала себя связанной врождённой деликатностью, боясь задеть незнакомца нелюбезностью без причины. Нельзя обижать человека, не сказавшего и не сделавшего ничего плохого. Внешне нарядного, воспитанного, хорошо и дорого пахнущего. — А машину взял, чтобы тебя покатать, — любезничал он. — Ты хочешь на такой покататься?
«Нет»! — крикнуло её предчувствие.
— Да, — сказала она, увидев знакомого парня, назначившего встречу в «Саду свиданий» другой девушке. Не ей. Потому что девушка была криклива и нарядна. У её отца была продуктовая база. А Колибри скромна и одета всегда в серенькие или палевые, будничные туники. Парень застыл в удивлении на половине шага, имея намерение к ней подойти и попросить прощения — он вовсе не хотел идти с тою, и он хотел всё объяснить. И сегодня вечером гулять им вместе. Он топтался в нерешительности, опустив ногу и не сделав тот шаг. Но если бы сделал? Тот самый шаг, который был способен спасти её? Важный незнакомец со странной причёской ощерился уже в сторону знакомого парня Колибри. Не изменяя положения губ, как будто ему было это трудно, и они приклеенные, он свирепо уставился на мальчишку, поняв траекторию его движения и став для этого движения препятствием.
Чего он затормозил, испугался чего? — так думала она впоследствии. Что бы мог человек с гребнем ему сделать? Но тогда она тоже решила его раздразнить. Пусть он видит, какие мужчины из столичного центра, на каких машинах останавливаются рядом с ней. Она села в просторный салон с запахом странных незнакомых фруктов, одёргивая подол ниже коленей, потому что мужик застрял взглядом на её ногах. Ручища с пучками необычных оранжевых волос на внешней стороне кисти легла на колено и стала обжимать его. Вылезти было уже нельзя. Дверь он заблокировал.
— У тебя красивые, удивительные волосы. Зачем ты закрыла их какой-то старушечьей накидкой? — Он сбросил с её волос шарфик. Цвет шарфика определить было сложно. Синий в серую полоску, или серый в синюю? Достав из внутреннего кармана своего легкого шуршащего пыльника нежно-фиолетовый, большой и тончайший лоскут, украшенный кружевными мерцающими бабочками поверху, он перехватил им её волосы, стащив заколку, украшенную зелёным бархатным камнем. Такие камни находят в старых выработках работяги и торгуют им на рынках. Человек не без интереса изучил камень. — Сколько же я их находил в подземельях, что собери все, то полы в доме ими можно было бы украсить. Но давали-то за них крохи… — Он внезапно замолчал и задумался, но пояснений не дал. Бросил кустарную, но чужую вещь куда-то в ноги под сидение. Заколка принадлежала подружке, и та дала только пощеголять. Колибри нагнулась, чтобы её поднять. Ей родители таких украшений не покупали никогда. Но заколка где-то застряла и не вытаскивалась. Человек, а он не представился, взял её сзади за рассыпающиеся волосы, нежно гладя их и перебирая, и вдруг дёрнул её голову вверх резким рывком. Поражённая Колибри не успела ничего сказать, как он прикоснулся к её губам этой же ручищей, сделав захват вокруг шеи и сунув в рот прохладную горошину. Она схватила его за светлый рукав тонкой одежды и стала куда-то проваливаться. В бездну…
