— Принесла ж его нелегкая! — сказал доктор сквозь зубы. Очень тихо, и Нэя не поняв того, что он сказал, поняла его досаду и даже мимолётный испуг. — Истинный демон, — сказал он уже на языке Паралеи. Он взял Нэю за руку и провёл её через холл на глазах замолкнувших сразу людей. Они с интересом рассматривали Нэю. Тонкое белое платье, расшитое поверху как бы случайно обронёнными на подол лепестками из пунцового атласа, окутывало её, мерцая подобно перистому облаку. Туфельки, пунцовые и маленькие, похожие на игрушечные, затейливое плетение прически делало её похожей, действительно, на фею, как насмешливо обозначал её Рудольф. Глаза Рудольфа ощутимо жгли её спину.
— Скажу, что вы обратились сами из-за вашего плохого самочувствия. А познакомились в лесопарке. Да ведь это и правда.
— Вы боитесь его?
— Нет. Но он обязан по долгу службы контролировать посещение подземелий всеми посторонними. — Доктор сунул пластину в её украшенную вышивкой пунцовую сумочку. — Тут ваша защита. Помните, — повторил он уже у выхода из «Лабиринта».
Нэя не до конца поверила доктору. Не было у неё никакой беременности! Его тончайшие волшебные технологии ошиблись. Она словно бы закрыла незримой, а непроницаемой сферой от самой себя всякую мысль о том, что слова доктора о возможном ребёнке могли быть правдой. Этого не было. Не было и всё! А то, что отболело, чего о том помнить?
— Ничего не было. Ни до, ни потом! — произнесла она полушёпотом. Доктор почти неощутимо прикоснулся к её шее, нежно тронул ушную раковину, — Как скажешь, — спокойно, но заметно без прежних и мягких интонаций, отозвался он. Она пошла от доктора к выходу. Он остался стоять на том же месте. Выходить вслед за нею он не стал. Вначале хотел проводить её до того же места, где и встретил. А потом передумал. Он был раздосадован на глупое всепрощение прекрасной женщины того, кто ничего подобного не заслужил. Франк отлично уловил все её внутренние метания одновременные с её же непоколебимым чувством любви к Венду. Да за что ему боги Паралеи несут свои чудесные дары? А Франку? Тихому подвижнику и труженику таких даров нет.
Она шла спокойно. Она знала, что Рудольф стоит за прозрачной изнутри стеной и смотрит ей вслед, тараща глазищи и не умея ничего скрыть, но за нею следом он не выйдет. Она шла, гордо выпрямив спину, она его не боялась и не собиралась любить. Никогда!
Оторвав от её удаляющейся спины свой взгляд, отмечая про себя напряжённость и манерность её походки, скрывающей сильное волнение, Рудольф обернулся к Франку, тесня его к стене.
— Как она сюда попала?! Как вы посмели пригласить сюда местных, без моего ведома?! — свирепо напирал он, но доктор ловко ускользнул от его мощного натиска.
— Какой-то подонок нанёс ей психическую травму и, как показалось мне, сдвинул в ней душевное равновесие. Она стала пить какие-то местные колдовские эликсиры, чем вызвала у себя же выкидыш. Боясь огласки и позора, спасаясь от местных блюстителей нравов, которые её бы и обвинили во всём, она обратилась за помощью к Антону за необходимыми лекарствами. К сожалению, ко мне она не обратилась, и время для выделения из тканей организма и дальнейшего исследования биологических следов быстро разлагающегося токсина было упущено. Я её осмотрел, подлечил, дал препараты для восстановления психики. А что?! — крикнул вдруг доктор и закашлялся от напряжения, — запрещено помогать людям в их беде? — он впился с ненавистью во взгляде в расширенные и смятённые глаза шефа земной военной базы. — Вам ли и не знать, насколько жестоки порой местные люди, особенно по отношению к очень красивой, но абсолютно одинокой женщине? — и добавил, посылая ему прозрачный намёк на прошлое, — И не только местные мужчины жестоки к местным женщинам. А ведь, как известно, здесь нет земных женщин. А вот земные мужчины вполне себе пользуют местных женщин, не всегда отвечая за их благополучие.
— Кто рассказал вам о том, что было некое её принуждение к сексу? Откуда такая информация? Может быть, там было взаимное желание…
— Взаимное желание? — доктор не говорил, а зловеще шептал, удерживая себя от откровенного уже припадка гнева, когда или толкают или бьют по лицу. — Она сама и сказала мне про психическую травму, которую пыталась излечить каким-то эликсиром. Я уверен, что она придумала и про прогулку в столице, где её испугал какой-то напавший на неё бандит, от которого она убежала. Она же врать абсолютно не умеет!
— Какой бандит? Она сама рассказала вам о своей беде? — веря и не веря, спросил Рудольф.
— Да, она сама рассказала. А кто же и ещё мог мне о том рассказать? Я вот думаю, не подвергнуть ли мне девушку регрессивному гипнозу, поскольку она утратила память о самом событии. Ты же намеренно ввёл её в неадекватное состояние, только вот отчего-то не стал зачищать её память о произошедшем. Никак пожалел? Испугался причинить ей более существенный вред? Ты же тут и врачом стал с творческой, так сказать, жилкой, — Франк откровенно издевался ему в лицо, — Чего побелел-то лицом? Даже жизнерадостный загар твой слинял! Была бы моя тут власть, на дыбу бы тебя вздёрнул, нечестивец!
Недавние собеседники Рудольфа невольно стали прислушиваться, поражённые грубой бранью деликатного старого врача, свернув своё весёлое общение между собой. Смысла слов они не улавливали, — всё же доктор приглушал свою речь, порой переходя на шипение, но саму грозовую атмосферу отлично уловили.
— Ну, вы и загнули, праведник подземный! Да я и без всякой дыбы суставы тебе выверну!
— Если живым останешься, как только прикоснёшься ко мне, киборг неотрегулированный! Или опять джина инопланетного из кристалла на помощь призовёшь? Не успеешь и моргнуть, как я тебе яйца твои тугие скальпелем отсеку!
Уловив последнюю фразу доктора, произнесённую уже на повышенных тонах, присутствующие в холле напряглись, не понимая, что происходит.
— Кажется, тут возник риск насильственной кастрации? — спросил один из мужчин, в намерении подойти к ним. Рудольф остановил его повелительным движением руки, давая понять, что вмешиваться в беседу его никто не приглашал. На заметно напряжённых скулах проступил нервный румянец, и такое доктор видел впервые. Рудольф вообще никогда не краснел, а только заметно белел от сильных эмоций, что во мнении Франка было признаком его жёсткости. Его гораздо больше располагали к себе люди, которые наливались зримой краской при выходе чувств за пределы нормы, а этот выхода своим чувствам наружу никогда не давал, лишь иногда издевательски щурился или скалился. Франк чувствовал, что ещё мгновение, и ГОР у всех на глазах сшибёт его с ног. Он благоразумно отодвинулся в сторону группы поддержки, каковой уж точно стали бы для него присутствующие ребята.
— Сами-то в какую архаику провалились, что смеете вот так громогласно клеймить нечестивцев? — Рудольф перешёл на полушёпот, давая понять разъярённому Франку, что тут не место для выяснений отношений. Однако и сам сделал попятное движение в сторону от доктора в попытке удержать самоконтроль. Вид его был таков, что Франк опомнился и только покачал головой, будучи невероятно мягкосердечным.
— Стыдно? И то отрадно, что совесть-то, пусть и остаточная, ещё шевелится… По счастью, девушке ничего уже не угрожает, а ведь был вполне вероятен и более трагический поворот после этого, как вы сказали, «взаимного желания», — говорил он уже негромко, как и положено в приватной беседе, чтобы никто, кроме Рудольфа, не услышал. Полыхание его скул усилилось, а из-за хронического загара, от которого он никогда не предохранялся, считая подобное бережное отношение к коже женским качеством, казалось, что он потемнел, как реальная уже грозовая туча. Но Франк, израсходовав свой запал гнева, ощущал только опустошение.
— Хорошая вещь «взаимное желание», но в хорошем необходимо чувство меры. Зло это и есть утрата меры. Из-за того, что вы утратили меру человечности в себе, эта чудесная женщина расплатилась своим здоровьем.
— В каком смысле? Что не так у неё со здоровьем? — также остывая на глазах, спросил Рудольф.
